Тарантул - Валяев Сергей (читаемые книги читать .txt) 📗

Островерхая, кирпичная дача, похожая на шхуну, плавает в тумане. Длинный забор, калитка, она открыта, по мокрой траве пританцовывают кенгуру, на их шеях батистовые веселенькие, в клетку, платочки… Экзотические звери косятся на меня крупными солидоловыми по цвету глазами, недоумевая, кто посмел нарушить их покой в такой ранний час?

На окнах занавески с рюшечками. Останавливаюсь, чувствуя опасность, у меня хорошо развито чувство самосохранения.

Вжимаюсь в бревна дома… Сверху обрушивается тяжелая туша. Я её узнаю: это болван с заправочной станции. Он лежит на спине и размахивает велосипедной звенящей цепью, пытаясь хлестнуть мои ноги. Отсвет утра на стальных звеньях.

Наношу удар армейской бутсой спецназа в переносицу врага, как меня учили. Болван снова опрокидывается на спину, хрипит… Я замечаю вздрогнули занавески с рюшечками.

— Что ж ты, гадкий человек, делаешь? — спрашивают меня. — Больно же, жестоко же, мерзко же… Вернулся, да? И все теперь можно, да?

— Вперед, — говорю. — Пуля твоя здесь, болван.

— Куда вперед? Впереди — коммунизм, ха-ха!

— В дом! Понял?

— А вот и не понял! Бэ-бэ! — блеет, как барашек. — И ничего ты, служба, не сделаешь! Нас всех нельзя победить!

— Можно, — выдираю пистолет из куртки.

— Нельзя-нельзя меня убивать. Кто-то же должен, солдатик, заправлять ненавистью твою душу?

— Вперед!

Поднимаемся на веранду, тихую и сумрачную. Запах яблок, они лежат на старых газетах, крупные и пряные. Над ними висят красноармейские шинели.

— К нам долгожданные гости! — вопит мой враг, включая свет.

Этот свет тускл и неустойчив, и в этом мутном жидком свете вижу Вирджинию. Она сидит на тахте в атласном халатике, поджав ноги под себя. Она сидит в любимой позе и курит папиросину. У неё огромный беременный живот.

Вот тебе и занавесочки с рюшечками, говорю я себе.

— Это ты… ты сучка! — говорю я и направляю оружие на нее, свою любимую, свою первую и единственную женщину.

— Ха-ха! — заливается смехом. — Что-то ты плох, боец?

Нет, это была не Вирджиния, это была женщина с красивыми глазами, у которой пил химикалии муж Жорка.

— Что ты, родненький? Что ты, миленький? Кто тебя обидел? Что случилось? Ты же не из милиции? Ты из войны?..

— Ничего не случилось, — сглотнул горькую слюну. — Ничего, кроме одного: Вани Стрелкова нет, Саньки нет… И таких, как они, нет. Тысячи и тысячи нет. А вы есть… Вы остались… Чтобы не происходило, вы остаетесь.

— Ой, не надо так говорить. Так в жизни не говорят. Хочешь, я научу, к а к надо говорить?

— Всех вас надо…

— Сначала себя, Чеченец с черной душой тарантула. Дружка ты позвал на озерцо… говнецо… Ты?

— Я?

— Дурачок, он же хотел быть счастливым. В нашей стране счастливым может быть только или сумасшедший, или мертвый, или ребенок. Но дети растут… Ты ведь тоже хочешь быть счастливым, мальчик?.. Иди ко мне. Я сделаю тебя счастливым. Сними только портки…

— Я тебе сделаю счастья, падла, — из соседней комнаты вываливается зевающий Жорка. — Ааа, это ты, студент? За должком пришел?

— За счастьем пришел, за счастьем, — смеется его жена. — Что желаете? У нас большой выбор: анашка, гашишек, героинчик, ЛСД, кока, колеса, винт, джеф, муля. [5] Все, что душа желает?.. Как там в песенке: «Ма-ма ма-ма-марихуана — это не крапива. Ты её не трогай. Лучшее без нее…» Ха-ха!.. Эй, сюда, ждем счастья!..

Появилась Анджела с обнаженной, обвислой до пупа грудью, которой можно было бы обматываться во время холодов, как кашне, и в плюшевой юбочке официантки из ресторана «Эcspress», несла на подносе стакан с мутной жидкостью и шприц. Улыбнулась мне, сделала книксен:

— Пожалуйста, защитнику отчизны его двести…

Я выбил поднос из рук подавальщицы. Жорик удивился: счастье-то задарма?

— Он и меня ударил, сволочь, — пожаловался болван.

— И правильно сделал, — плюнул в него Жорка. — Тебя, скотину, бить надобно каждый день, без выходных, чтобы поумнел. Стране нужны умные кадры. Страна напрягает последние силы для своего окончательного счастливого будущего, а ты, марцепанщик, и не думаешь жить её интересами.

— Соловей! — хлопнула в ладоши его жена. — Дай-ка ему в харю!

И возник Соловьев, мой бывший одноклассник, откуда-то материализовался в своей спортивной шелковистой униформе бандита, весело подмигнул мне, мол, я свой, и надвинулся на болвана.

— Своих бьете! — заорал тот. — Я в милицию буду жаловаться. Милиция меня сбережет. Как свет, газ и воду.

— Пушер ты мой, Соловушка. Прокастрируй этого педика, — дико хохотала женщина.

— Рад стараться, — церемонно поклонился пушер — торговец наркотиками. — Позвольте инструмент.

— Режь его, гунявого! — кричала безумная баба, похожая на мою первую и единственную женщину.

— Для войны он не пригодный, — хекал Жорик. — Режь барашка!

Щелкнули портновские ножницы. Болван заорал благим матом. Я не выдержал всей этой феерической галиматьи и вогнал пулю в потолок. Потолок обрушился. Точнее — посыпалась штукатурка, и не штукатурка вовсе, но алебастровая дурманящая пыль — мертвое пылевое облако.

И тут меня позвали по имени:

— Ваня?

Я оглянулся и услышал сквозь усиливающуюся порошу:

— Саша?

Сделал шаг и услышал за спиной:

— Алеша?

И, оглянувшись, увидел сквозь усиливающуюся пургу наркотической дряни Вирджинию. Она сидела на тахте в атласном халатике и в своей излюбленной позе и курила папиросину. У неё был чудовищно-огромный живот. Она скалилась в улыбке и манила меня пальчиком.

Я вытянул руку — целился из пистолета в её барабанный живот. Вирджиния погрозила мне пальчиком и распахнула халат. То, что я увидел…

У неё был распорот живот, и в нем, как в светлом мерзлом озере, плавала голова моего мертвого друга.

И я закричал от ужаса, страха и безнадежности.

Пробудился от собственного исступленного вопля. Боже мой, говорю я себе, так, видимо, сходят с ума? Вернуться, чтобы так спятить?.. Что же со мной происходит?

И вспоминаю, что потерял своего последнего друга, потерял товарища, я остался один в этом утреннем насыщенном неопределенностью тумане. Или мне все привиделось?.. Нет, пистолет на холодной коже… Разве это достойное оружие для убийства? Им можно только забивать гвозди или пустить пулю в лоб, не более того.

Вероятно, уже сообщено, что в этом мире есть я — я вооружен и опасен. А я беспомощен, как ребенок, потерявшийся в толчее большого магазина.

Если не покину замкнутое пространство авто, и, если скоро не закончится этот обволакивающий волю бесцветный туман, я пущу пулю в лоб… Или сойду с ума… Или снова предам себя.

И принимаю решение — сейчас пойдет подъем, а после — спуск, и там, внизу, есть мостик; мост деревянный, неухоженный с хилыми перилами. Я вырулю на этот мостик джип, коим был однажды куплен, как вещь…

Знаю, то, что я делаю — глупо и бессмысленно, знаю это, и тем не менее не могу поступить иначе. Я хочу ещё пожить и посмотреть, что у меня из этого выйдет.

… Автомобиль трясет на трухлявых бревнах. Резкий поворот руля и падение из открытой дверцы. Мог бы выпрыгнуть красиво, как из самолетного люка, да нынче не в форме.

Неловко вываливаюсь из открытой дверцы и вижу, как, ломая ненадежную преграду и скрежеща днищем, медленно опрокидывается…

Капли тумана на бампере, они ртутные по цвету.

И в этот момент — зуммерная трель телефона. Сквозь скрежет металла, сквозь тумана, сквозь тишину ещё омертвевшего за зиму леса я слышу эту трель… Кто, спрашиваю себя. Кому ты нужен, герой? Кому понадобился в такой час?

Неужели мой друг Серов вернулся о т т у д а? Это была бы самая его замечательная и удачная шутка. Я бы так смеялся, что мои швы, прошитые леской, разорвались. Жаль, что мой товарищ не может больше удачно шутить. Это всего-навсего кто-то ошибся номером.

Присаживаюсь у рваного края мосточка. Хлопья трухи кружатся на цинковом фоне воды… прах и тлен… Вся наша жизнь — прах и тлен…