Дело длинноногих манекенщиц (Сборник) - Гарднер Эрл Стенли (полные книги .txt, .fb2) 📗
Мэгги кивнула:
– Так сказала Мари.
– Мари?
– Милая молодая англичанка, она работает в «Трианоне».
– В «Трианоне» нет никаких милых молодых англичанок – одни только распутные молодые англичанки. Одна из тех, что были в церкви? – Мэгги замотала головой. – Ну что ж, это, по крайней мере, подтверждает слова Астрид.
– Астрид? – удивилась Белинда. – Вы с ней разговаривали?
– Провел с ней уйму времени. Боюсь, с небольшой выгодой. Она не очень-то общительна, – я подтвердил это утверждение несколькими примерами и продолжал: – Пора бы уже нам взяться хоть за какое-нибудь дело вместо того, чтобы таскаться по злачным местам. – Они переглянулись, а потом холодно взглянули на меня. – Ты, Мэгги, прогуляйся завтра по парку Вондел, посмотри, будет ли там Труди, ты ее знаешь. Проверь, что будет делать, может быть, с кем-то встретится. Это большой парк, но ты должна без труда найти ее, если она придет. У нее приметная спутница – премилая пожилая дама, метра полтора в талии. А ты, Белинда, завтра вечером глаз не спускай с этого отельчика. Если узнаешь какую-нибудь девушку, бывшую в церкви, иди за ней и смотри, чем займется, – и я натянул изрядно промокший пиджак. – Ну, доброй ночи!
– Вы уже уходите? – казалось, Мэгги поражена.
– Куда вы так торопитесь? – постаралась не отстать Белинда.
– Завтра вечером я уложу вас спать и расскажу про волка и Красную Шапочку, – твердо пообещал я. – А сегодня у меня еще есть кое-какая работа.
Глава 7
Оставив полицейскую машину посреди намалеванной на мостовой надписи «Стоянка запрещена!», последние сто ярдов до отеля я прошел пешком. Шарманщик отправился туда, куда уходят на ночь шарманщики, а в холле не было никого, кроме ночного дежурного, дремавшего в кресле за конторкой. Я протянул руку, тихо снял ключ, поднялся на второй этаж и только там сел в лифт.
Стащил с себя промокшую одежду, то есть все, что на мне было, влез под душ, оделся в сухое, спустился лифтом и со звоном опустил ключ на конторку. Дежурный дернулся, заморгал и перевел взгляд с меня на свои часы, потом – на ключ.
– Мистер Шерман… Я не слышал, как вы пришли…
– Это было давно. Вы спали. С такой, знаете, детской невинностью…
Он меня не слушал, а снова вперил мутный взор в свои часы.
– Что вы собираетесь делать?
– Прогуляться перед сном.
– Но ведь половина третьего утра.
– Какой же смысл гулять перед сном среди дня? – ответил я рассудительно и глянул через холл на улицу. – Как это могло случиться? Ни портье, ни швейцара, ни шарманщика, словом, ни одного шпика в пределах видимости. Разболтанность. Недосмотр. Вам придется отвечать за это упущение.
– Как вы сказали?
– Постоянная бдительность – цена власти.
– Не понимаю.
– Я тоже не уверен, что понимаю. В этот час открыты какие-нибудь парикмахерские?
– Какие-нибудь… вы спрашиваете…
– Ну да ладно. Попробую сам найти.
В двадцати шагах от отеля я свернул в ворота, готовый с удовольствием отделать любого, кто возымел бы намерение идти за мной, но довольно скоро стало ясно, что таковых нет. Тогда на своей машине я добрался до портового квартала, оставил ее в двух улицах от Первой Реформатской церкви Американского Общества протестантов и двинулся пешком в сторону канала. Канал, как и везде в Амстердаме, обсаженный вязами и липами, – был темным и неподвижным и не отражал фонарей вдоль скупо освещенных улочек по обеим сторонам. Ни в одном из домов над каналом не было света. Церковь казалась еще более обшарпанной и неуютной, чем несколько часов назад, и было в ней что-то странно молчаливое, чужое и чуткое, как в большинстве церквей по ночам. Гигантский подъемный кран со своей бесконечной стрелой грозно вырисовывался на фоне ночного неба. И не было здесь абсолютно никаких признаков жизни. Разве что недоставало кладбища.
Я пересек улицу, поднялся на церковное крыльцо и нажал на дверную ручку. Не было никакой причины запирать дверь, однако меня как-то смутно удивило, что этого не сделали. Петли были видимо, отменно смазаны, потому что дверь открылась и закрылась совершенно бесшумно.
Луч моего фонаря резко описал полный оборот – я был один. Можно проводить более методичную проверку. Внутри церковь была невелика, даже меньше, чем ожидалось при взгляде снаружи. Почерневшая и старая, такая старая, что дубовые лавки были когда-то вытесаны еще топорами. Луч фонаря скользнул вверх, но там не было никакой галереи, только маленькие запыленные витражные окна, которые даже в солнечный день, вероятно, пропускают минимум света. Дверь, впустившая меня, была единственным входом извне. Вторая дверь находилась в противоположном углу, между амвоном и старым органом, приводимым в действие мехами.
Подойдя к этой двери, я положил ладонь на ручку и погасил фонарик. Она скрипнула, но негромко. Я осторожно двинулся вперед – и поступил предусмотрительно, потому что, как оказалось ступил не на пол другого помещения, а на первую ступеньку ведущей вниз лестницы. Насчитал восемнадцать ступенек, совершающих полный круг, и пошел дальше все так же осторожно, с вытянутой рукой, чтобы, нащупать дверь, которая, как резонно было предположить, должна быть передо мной. Но никакой двери не было. Пришлось зажечь фонарик.
Помещение, где я очутился, было приблизительно вполовину меньше церкви.
Тут не было окон, только две голые лампочки у потолка. Я отыскал выключатель и повернул его. Зальца выглядела еще более почерневшей, чем сама церковь. Грубый деревянный пол покрыт грязью, втоптанной с незапамятных времен. Посредине несколько столиков и кресел, а вдоль обеих боковых стен – перегородки, очень узкие и очень высокие. Словом, что-то вроде средневекового кафе.
Ноздри мои непроизвольно дрогнули от хорошо знакомого и неприятного запаха. Он мог исходить откуда угодно, но мне казалось, что долетает он из ряда импровизированных будок по правую руку. Я спрятал фонарик, вынул из фетровой подмышечной кобуры пистолет, достал из кармана глушитель и прикрутил его. Затем начал по-кошачьи красться вдоль правой стены, и нос сообщил мне, что направление выбрано верно. Первая будка была пуста. Вторая тоже. И тут я услышал дыхание. Миллиметр за миллиметром приблизился я к третьей перегородке, и мой левый глаз и – дуло пистолета выглянули из-за нее одновременно. Впрочем, осторожность была излишней. Ни малейшей опасности. На узком сосновом столе находились два предмета: пепельница с выкуренной до конца сигаретой и плечи, а также голова мужчины, который сидел, опершись о стол, и крепко спал, отворотив от меня лицо. Но мне и не надо было видеть его лица: тощее тело и потертую одежду Георга узнать не составляло труда. Когда я видел его в последний раз, то готов был поклясться, что он не в состоянии двинуться с кровати в ближайшие двадцать четыре часа. Однако наркоманы в последней стадии болезни способны к удивительным, хотя и кратким приливам сил. Я оставил его там, где он сидел. Пока с ним не было связано никаких хлопот.
В конце комнаты, меж двух рядов открытых кабин, была еще одна дверь. Ее я открыл с несколько меньшими предосторожностями, чем предыдущую, вошел, отыскал выключатель и повернул его.
Это помещение тянулось во всю длину церкви, но было очень узким, не шире трех метров. По обе стороны – полки, сплошь заставленные Библиями. Меня ничуть не удивило, что они точно такие же, какие были в магазине Моргенштерна и Муггенталера и какие Первая Реформатская церковь так щедро раздаривала амстердамским отелям. Вряд ли можно было что-либо отыскать, осматривая их еще раз, но я все же сунул пистолет за пояс и подошел к полкам, вынул несколько штук из первого ряда И бегло перелистал; они были так безобидны, как могут быть безобидны только Библии, то есть безобиднее всего на свете. Беглый осмотр экземпляров из второго ряда дал такой же результат. Я вытащил том из третьего ряда. Этот экземпляр был с ущербом: аккуратно выдолбленная выемка занимала почти всю толщину книги и была размеров и очертаний большого финика. Я достал еще несколько томов из этого же ряда и убедился, что подобные углубления, видимо, сделанные машинным способом, есть во всех. Поставив все книги, кроме одной, на место, я направился к двери в противоположном конце комнаты, открыл ее и зажег свет.
