Сексот поневоле - Карасик Аркадий (читать книги онлайн бесплатно регистрация TXT) 📗
Вот и сейчас мы с Виктором были вынуждены прочно замолчать.
— Рынок — перво дело, — разглагольствовал Никифор Васильевич, пристроив корзину на место, которое только что занимал Валера. — В первую мировую, помню, служил я в експедиционном корпусе. Хранцузам подмогали. И был в нашем взводе ефрейтор Родька Малиновский…
— Малиновский? — удивился Сережкин. — Это какой? Уж не наш ли?..
— Он самый. Родька-пулеметчик… Дружки мы с ним были. Опосля пять писем отправил в Москву и ни одного ответа. Куда там, заважничал дружок, генеральские, а то и маршальские погоны на плечи приспособил… Так вот, Родька ужасть как любил хранцузские рынки…
Я понял — доверительный разговор с Сережкиным не состоится. Никифор Васильевич трещал без умолку. Вокруг лавочки начали скапливаться пассажиры, подмигивая друг другу и ухмыляясь. Словоохотливого старичка все знали. Подошел и Сичков, уперся в нас смеющимся взглядом. Дескать, попались, не скоро выберетесь из дедовой болтовни.
— Шляется парняга между рядами, приценивается, щупает одежу, примеривает на себя. Прикупить — жила слаба, денег нам не давали… Но однажды купил все же., . палку с крюком. Зачем понадобилась Родьке та палка — невдомек.
— Может, к пулемету пристроить? Чтобы, значит, из-за угла пулять? — предположил бородатый мужик с мешком за плечами.
Общий хохот. Вместе со слушателями хохотал и Никифор Васильевич.
Из-за сопки выполз поезд. Толпа рассредоточилась по перрону, приготовившись к посадке.
Может быть, удастся продолжить интересную беседу с капитаном на обратном пути? Сичков, слышал, собирается остаться в Школьнинске на воскресенье, попировать с друзьями. Господи, сделай так, чтобы кладовщик тоже отправился к кому-нибудь в гости! Или — попал в милицию… Или — тьфу, тьфу! — слегка приболел, и денек провел в школьнинской больничке!
А почему я решил, что Никифор Васильевич едет в Школьнинск? Ведь торгануть салом с большей выгодой можно и в Лосинке. Там и гарнизон побольше, и с продуктами, особенно, с мясом, трудности…
— Куда решили направиться? — прямо спросил я кладовщика.
— В Лосинку баба послала… Сальце продать да рубаху себе присмотреть…
— Правильно сделала, — одобрил я. — В Лосинке промтоварный магазин в гарнизоне стоящий. И обувь есть разная, и костюмы…
Всю дорогу кладовщик вводил пассажиров в курс его отношений с Родькой-пулеметчиком и с каким-то Иваном Шевелевым.
Я с нетерпением ожидал прибытия поезда в Школьнинск. Никифор Васильевич поедет дальше, и мне никто не помешает перед встречей с Родиловым
подвести черту под беседой с Сережкиным.
Пустая надежда! Никифор Васильевич сошел вместе с нами.
— Вы ведь хотели — в Лосинский гарнизон?
— Передумал. Я такой — то подумаю, то передумаю. В Школьнинске тожеть рынок есть. И магазеи тамочко имеются. Чего же киселя хлебать в Лосинку? Я лучше с вами побуду, про Родьку расскажу. А вечерком вы — на поезд, а я загляну к дружку давнему Федьке Ахромееву. Вместях ломали трудовой фронт в распроклятые военные года. А, может, и передумаю — с вами возвернусь домой… Когда плануете?
От привидевшейся перспективы совместного возвращения меня в пот бросило. Господи, сделай тик, чтобы въедливый дед опоздал на поезд! Господи, пошли сейчас нам навстречу Федьку Ахромеева, чтобы тот увел к себе домой настырного болтуна!
— Не знаю, Никифор Васильевич. Все зависит от начальства. Когда отпустит, тогда и поедем…
— Ты, прораб, не финти. Не к начальству, чай, приехал — юбилею отмечать. Потому должон знать, когда назад двинешься…. Вот был у меня один дружок. Молокосос такой же, как и ты, прости за неудобное словечко…
Снова пошло-поехало! Исторический дед проводил нас до самого Школьнинского участка. Посетовал — коротка дорожка, не успел историю рассказать еще об одном дружке. На прощание попросил-приказал к восемнадцати быть на вокзале…
Честно говоря, при виде скособочившейся фигуры — корзина оттянула деда на правую сторону! — скрывшейся за углом, я облегченно задышал. Сичков громко смеялся. Сережкин насмешливо шевелил пальцами…
Управление Школьнинского стройучастка располагалось в трех вагончиках, расположенных буквой «Г». Один вагончик отведен под кабинет начальника, второй занимают прорабы и мастера, третий — бухгалтер и нормировщица. Богато живут! Впору танцы устраивать. Неужели пиршество, посвященное юбилею, намечено провести в этих вагончиках?
Оказалось — арендована поселковая чайная. Интересно, кто платит за аренду: местные власти или УНР? А какое мне дело? Я ведь не ревизор и не представитель окружного управления.
Начало торжества — пятнадцать часов. Часа четыре придется болтаться по поселку. Хорошо бы застать на месте Родилова и использовать свободное время для откровенной беседы. Нет, не получится — мечется он, небось, организовывает застолье, закупает закуску и выпивку.
Выслушав мои стенания, Сережкин рассмеялся:
— Не раз говорил я тебе, Баба-Катя, что ты наивный человек. Станет Сиюминуткин расходовать свою энергию! Наверняка, запряг бухгалтершу с нормировщицей, зарядил прорабов и мастеров. Они-то и крутятся. А именинник между тем детективчики почитывает, или посапывает на подушке в две дырочки… Хитер бобер! Отчеты ему составляет бухгалтерша с кладовщиком — в четыре руки трудятся. Над расходом материалов прорабы головы ломают, мастера химичат. А Сиюминуткин только закорючки ставит да распределяет, сколько, кому за недостачи платить. Не то, что твой Дятел — в каждую дырку нос сует… А о тебе и говорить противно…
Сичков слушал, слушал нотации командира роты и смылся на экскурсию по друзьям и знакомым. Жаль. Я мечтал разобраться, кстати, и с «иностранцем». Покоя не дает его попойка с инструктором производственного обучения. Зря Малеев отнесся к этому факту с оскорбительной холодностью. По моему мнению, покопаться в нем следует.
Остались мы возле вагончиков одни. Впору продолжить так удачно начатую беседу. Сережкин за прошедшее время должен успокоиться, вникнуть в суть заданных ему вопросов, подготовить ответы. Вилять он не решится, ибо любое его виляние войдет в противоречие с откровенными сообщениями, выданными вчера.
Но не вести же серьезный разговор на улице?
— Пошли в тепло, побеседуем, — предложил я. — Что-то на ветру меня просифонило до самых косточек…
Я двинулся, было к центральному вагончику, но Сережкин остановил меня:
— Ты уж извини, Баба-Катя, но я должен заскочить к своим басурманам. Четвертый взвод — самый тяжкий в роте. Необстрелянный на стройке молодняк… Поговорим позже…
Не успел я возразить, как Витька ударился в бега. Издали издевательски помахал мне рукой… Нет худа без добра теперь никто не помешает трудной беседе с Родиловым. Лишь бы застать его на месте…
Сережкин, как всегда, был прав. Начальник Школьниского участка сидел в шикарном, по строительным меркам, кабинете за добротным письменным столом. Стены отделаны под дуб. Над головой Сиюминуткина, будто в почетном карауле застыли два портрета: Ельцина и Путина. На других стенах картины: натюрморт из питейного цикла «Медведи на лесозаготовках». Дырявый, в щелях пол старого вагончика покрывал добротный ковер.
В «предбаннике» — столик для секретарши и несколько стульев для посетителей.
Все — чин по чину. Даже дверь, обитую дерматином, украшает фигурная табличка, информирующая о часах приема по личным вопросам.
Такого шика нет даже у подполковника Анохина, не говоря уже о начальнике особого участка.
Перед Сиюминуткиным лежала толстая книга. Наверняка — детектив! И здесь Сережкин оказался прав. По правую руку начальника участка — стакан чая, по левую — тарелка с пирожными.
— Баба-Катя! — провозгласил Родилов, торопясь мне навстречу с протянутой для пожатия рукой. — Ты ведь у меня впервые? Проходи, дорогой, присаживайся. Хоть в кресле устраивайся, хоть на диване… Вот-вот Вах прискачет — сообразим на троих. Так сказать, проиграем вступление. Основное — в обед. Кругомарш пообещал приехать. Дедок наведается… Хочешь чаю с пирожными?
