Окно во двор - Вулрич Корнелл Айриш Уильям (первая книга .txt) 📗
Весь день в квартире четвертого этажа того дома, что стоял поперек этой длинной внутренней, "улицы", три шторы оставались поднятыми, а четвертая – спущенной. До какой-то минуты это не доходило до моего сознания – я почти не глядел в ту сторону и не думал об этом. Правда, иногда в течение дня мои глаза останавливались на тех окнах, но мысли мои были заняты другим. Только когда в крайней комнате, их кухне, на окне которой штора была поднята, вспыхнул свет, я вдруг понял, что весь день шторы оставались в прежнем положении. Тут до меня дошло, что за весь день я ни разу не видел той женщины. До этой самой минуты я вообще не заметил в их окнах никакого признака жизни.
Он пришел с улицы. Входная дверь находилась в другом конце кухни, напротив окна. На нем была шляпа, из чего я и заключил, что он только что пришел.
Он не снял шляпы. Как будто снимать ее уже было не для кого. Проведя рукой по лбу, он сдвинул ее на затылок. Я знал, что это не тот жест, которым стирают пот. Человек стирает пот горизонтальным движением – а он провел рукой по лбу снизу вверх. Скорее это движение было признаком тревоги или замешательства – если б ему было слишком жарко, он бы первым делом снял шляпу.
Она не вышла встретить его. Порвалось первое звено столь прочно сковывавшей их цепи привычек и обычаев.
Должно быть, ей так плохо, что она весь день пролежала в постели в комнате за опущенной шторой. Я продолжал наблюдать за ним. Он все еще был там, через две комнаты от нее. А я все ждал. Мое спокойствие мало-помалу сменилось удивлением, удивление – недоумением. "Странно, – подумал я, – что он не заходит к ней. Мог хотя бы подойти к порогу ее комнаты, чтобы узнать, как она себя чувствует". Впрочем, быть может, она спит и он не хочет беспокоить ее. Но тут же возникла другая мысль: откуда ему знать, что она спит, если он даже не заглянул к ней? Ведь он только что вошел в квартиру.
Он приблизился к окну и стал у подоконника, как на рассвете. Незадолго до этого Сэм унес поднос с остатками ужина, и у меня был потушен свет. Зная, что тот, у окна, не сможет разглядеть меня в комнате эркера, я не подался назад.
Несколько минут он стоял неподвижно. Сейчас по его позе можно было заключить, что он чем-то озабочен. Он глядел куда-то вниз, погрузившись в раздумье.
"Он беспокоится за нее, – подумал я, – как на его месте беспокоился бы любой муж. Что может быть естественней? Но все-таки странно, почему он не подошел к ней, оставил ее одну в комнате. Если он встревожен, почему же, вернувшись домой, он даже не заглянул к ней?" Еще одна неувязка между его предполагаемым душевным состоянием и поведением.
Стоило мне об этом подумать, как снова повторилось то, что привлекло мое внимание на рассвете. Как и тогда, он настороженно поднял голову и, будто пытаясь что-то выяснить, опять начал медленно поворачивать ее, обводя взглядом полукружье окон. Я сидел не шелохнувшись, пока его что-то ищущий далекий взгляд не миновал моего окна. Движение привлекает внимание.
"Почему его так интересуют чужие окна?" – мелькнуло у меня. И почти мгновенно сработал тормоз, который не дал мне развить эту мысль: "А сам-то ты чем занимаешься?"
Я упустил из виду, что между ним и мной была существенная разница. Я ничем не был озабочен. А он, по всей видимости, был.
Снова опустились шторы. За их рыжеватыми экранами горел свет. Только за той, что все время оставалась спущенной, комната была погружена во мрак.
Время тянулось медленно. Трудно сказать, сколько его прошло – четверть часа, двадцать минут. Где-то во дворе запел сверчок. Перед уходом домой Сэм заглянул узнать, не нужно ли мне чего. Я сказал, что ничего не нужно, что все в порядке. С минуту он постоял, опустив голову. Потом с неудовольствием слегка покачал ею.
– В чем дело? – спросил я.
– Знаете, к чему он так распелся? Это мне когда-то объяснила моя старая матушка, а она за всю жизнь меня ни разу не обманула. И я не припомню случая, чтобы эта примета подвела.
– Ты о чем, о сверчке?
– Если уж эта тварь запела, значит, где-то рядом покойник.
Я отмахнулся от него.
– Но не у нас же, так что успокойся.
Он вышел, упрямо ворча:
– Но где-то неподалеку. Где-то тут. Иначе и быть не может!
Дверь за ним закрылась, и я остался в темноте один.
Стояла душная ночь, намного тяжелее предыдущей. Даже у открытого окна нечем было дышать. Я и представить себе не мог, каково ему, тому неизвестному, за спущенными шторами.
И вдруг в тот самый миг, когда праздные мысли о происходящем вот-вот готовы были осесть в каком-то определенном уголке моего сознания, выкристаллизоваться в некое подобие подозрения, шторы опять поднялись, и эти мысли улетучились, не успев привести меня к какому-либо выводу.
Он был за средним окном, в гостиной. Пиджак, рубашку он снял, остался в майке. Видно, он тоже невыносимо страдал от жары.
Вначале я никак не мог догадаться, что он делает. То, чем он занимался, заставляло его двигаться не из стороны в сторону, а по вертикали – сверху вниз. Он стоял на месте, но часто наклонялся, через неравные промежутки времени исчезая из виду; а затем он выпрямлялся, снова появляясь у меня перед глазами. Это напоминало какое-то гимнастическое упражнение, разве что в его движениях отсутствовал ритм.
Иногда он подолгу оставался в согнутом положении, иногда тут же выпрямлялся; бывало и так, что он быстро наклонялся несколько раз подряд. От окна его отделял какой-то черный предмет в форме буквы V. Над подоконником виднелись только два его верхних края, и он немного заслонял подол его майки.
Прежде этот предмет я там не видел и пока не мог взять в толк, что это такое.
Вдруг, впервые с тех пор, как были подняты шторы, он оставил это занятие и, обойдя вокруг V, ушел в глубину комнаты, наклонился и почти сразу же выпрямился, держа в руках нечто, напоминавшее издали кипу разноцветных флагов.
Он вернулся к V-образному предмету и бросил свою ношу на его край. Потом он опять нырнул, пропав из виду, и довольно долго не показывался.
Переброшенные через V "флаги" на моих глазах начали менять цвета. У меня прекрасное зрение. Только что они были белыми, в следующее мгновение стали красными, потом синими.
И тут я все понял. Это были женские платья, и он снимал их с краев V по одному, каждый раз беря то, что лежало сверху. Вдруг все они исчезли, V снова обнажилось и почернело, а в окне возникла его фигура. Теперь я уяснил себе, что такое это и чем он занимался. Это мне подсказали платья. А он подтвердил мою догадку. Он простер руки к краям V – я увидел, как, приподнявшись, он делал какие-то движения, будто силясь притянуть их друг к другу; края V сомкнулись, и оно превратилось в клин. Потом верхняя часть тела незнакомца стала раскачиваться, и клин, отодвинувшись в сторону, исчез с моих глаз.
Он укладывал вещи своей жены в большой вертикальный сундук.
Вскоре он появился у окна кухни и немного постоял перед подоконником. Я видел, как он провел рукой по лбу, причем не один раз, а несколько, после чего потряс кистью в воздухе. Еще бы! Для такой ночи это была изнурительная работа. Затем он потянулся куда-то кверху и что-то достал.
Поскольку он находился в кухне, в моем воображении, конечно, тут же возникли шкафчик и бутылка.
Немного погодя он быстрым движением поднес руку ко рту.
"Именно так вели бы себя девять мужчин из десяти, упаковав сундук, – опрокинули бы рюмку-другую чего покрепче, – стараясь оправдать его, подумал я. – А если бы десятый поступил иначе, то исключительно потому, что у него под рукой не оказалось бы бутылки".
Он вернулся к окну и, став к нему боком так, что мне был виден только его сузившийся силуэт по пояс, начал снова внимательно всматриваться в темный прямоугольник окон, в большинстве которых уже погас свет. Свой круг осмотра он всегда начинал слева, с домов напротив моего.
По моему подсчету, он делал это второй раз за сегодняшний вечер. И третий за день, если вспомнить его поведение на рассвете. Я мысленно улыбнулся. Могло создаться впечатление, что у него не чиста совесть. Впрочем, скорее всего это ровно ничего не значило – просто маленькая странность, чудачество, которого он и сам в себе не замечал.
