Купель Офелии - Брикер Мария (книги онлайн бесплатно без регистрации полностью TXT) 📗
– Зеленый пис… – съязвил Лукин, настороженно косясь на товарища одним глазом и вцепившись рукой в серый гранит набережной для подстраховки – купаться Лукину не хотелось. Но Николай Васильевич жевал соломинку и медитировал, глядя в небо, и Семен расслабился.
Вообще-то по паспорту студента сценарного факультета четвертого курса ВГИКа Терехина звали Ванькой, но друзья и одногруппники давно об этом забыли и величали его исключительно Николаем Васильевичем. Прозвище прилипло к Ваньке еще на первом курсе из-за поразительного внешнего сходства с великим писателем Гоголем. Хотя образ был слегка подретуширован временем: к каре и усикам прибавились модная бородка-эспаньолка и элегантные очки. Одевался Николай Васильевич в стиле творческого андеграунда: зимой таскал американскую шинель, длинные шарфы грубой вязки, вельветовые джинсы, растянутые свитера, олимпийки и высокие сапоги; летом – портрет Че Гевары на груди, армейские ремни, круглые часы на цепочке, буквы «СССР» на спине и кеды. В общем, на Ваньку Ванька совсем не походил.
Как и подобает творческой натуре, Николай Васильевич нежно любил женщин и старательно поддерживал креативный имидж, маскируя под революционным обмундированием свое романтическое нутро. Терехин считал, что сантиментами в наше время привлечь к своей персоне можно лишь восторженных провинциальных дур, прибывших из какого-нибудь Задрипинска в Москву за принцами. Нет, провинциальные искательницы приключений Ваньку не воодушевляли. Накушался, хватит. Именно с них Николай Васильевич начал свою карьеру познания женской натуры, когда приехал покорять столицу из Нижнего Тагила. Вкусив все прелести иногородних раскрасавиц на пружинистых койках в заводских и пэтэушных общагах, посетив районный кожно-венерологический диспансер и вылечив неприличную болезнь, Терехин потянулся к более высоким материям – переключился на романы со студентками филологических факультетов, крутил лямуры с молоденькими художницами и поэтессами-графоманками.
Поэтесс Терехин особенно ценил за чувственность и перманентную готовность к любви. Найти стихоплеток было делом несложным. Он цеплял их в Интернете, на порталах со свободной публикацией произведений, виртуально обхаживал, пел словесные дифирамбы таланту и назначал встречу, чтобы прочесть Есенина под луной.
«Дай, Джим, на счастье лапу мне», – шептал он нежно на ушко девицам, и поэтессы оказывались в постели без особых усилий с его стороны. Таким нехитрым способом он «развиртуализировал» с дюжину прелестных девиц. Если бы еще поэтессы не мучили его собственными стихами, не ходили в лунные ночи по подоконникам с распущенными хаерами, изображая Маргариту перед полетом, не заставляли, вцепившись в его клешню, валяться на мокрых осенних листьях, глядя в хмурое небо и вдыхая полной грудью ароматы бархатных сумерек вперемешку с запахами потухших костров соседних помоек, а самое главное, не парили бы ему мозг угрозами о неминуемом самоубийстве после расставания – то в активе у Николая Васильевича остались бы только приятные воспоминания.
К счастью, до настоящего момента жертвы суицида в списке Терехина не наблюдались, была лишь одна неудачная попытка свести счеты с жизнью. Последняя его «любовь» – поэтесса Галина Воронина-Колченогова, ретродевица с огромными млечными глазами и тонкими щиколотками, учудила: несколько часов просидела на крыше пятиэтажки, свесив вниз оранжевые от ежедневного потребления морковного сока пятки. Целую ночь поэтесса рыдала на весь двор белугой, в перерывах декламируя уснувшему городу свои шедевры. Одно стихотворение Терехин даже запомнил.
Читая свои опусы, Галочка так страстно пучила глаза, что Ванька всерьез решил – любовница в самом деле способна порваться на фиг от эмоционального накала чувств. К тому же в последних творениях Галочки суицидные наклонности прослеживались особенно ярко, и перспектива полета с пятого этажа казалась Ваньке вполне реальной. К рассвету вторая бутылка чилийского красного закончилась, он даже слегка струхнул и вызвал подмогу. Девица милостиво разрешила снять себя с крыши подоспевшим добрым санитарам, которые не позволили Галочке раствориться в небесах и размазаться по заплеванному асфальту ее поэтическим мозгам.
Скоро стихотворицу должны выписать из отделения нервных болезней одного небезызвестного медицинского учреждения. Выхода бывшей любовницы в реальный мир Николай Васильевич ждал с некоторым волнительным трепетом, во-первых, Галочка пока была не в курсе, что она бывшая, во-вторых, в «дурку»-то поэтесса загремела ведь не без его непосредственного участия. На всякий пожарный, в качестве откупного, он даже припас бутылку портвейна и три кило морковки, чтобы остудить гнев прежней подружки овощным нектаром и «кровью Христа». И все равно он слегка трусил. Галочка была так горяча, что Николай Васильевич не особенно надеялся на благостный исход встречи.
«Порвет, как Тузик грелку», – предположил он, с удивлением ловя себя на мысли, что соскучился по оранжевым пяткам сумасбродки. «Совсем одурел», – подумал Терехин и вздохнул, как Арамис.
Сейчас от бутылочки заныканного для Галочки красного он бы не отказался – весь вечер приходилось давиться дешевым баночным пивом из-за критического финансового положения. В кармане пылился лишь студенческий проездной на метро. Пожрать тоже не помешало бы, ведь с утра ничего не ел. Одна надежда на Пашку Хлебникова. Товарища общим собранием отправили за провизией к тетке-профессорше. Профессорша проживала в жилом корпусе главного здания МГУ, в получасе ходьбы рысью от места их парковки, но прошло уже около двух часов, а свинтус Хлебников святую миссию так и не выполнил: жратвы не приволок, сам бесследно испарился, предварительно вырубив, сволочь такая, мобильник.
Сверху, из открытого ресторана, тянуло жареной осетриной и шашлычком. Ванька сглотнул слюну и пригорюнился. Лукин тоже страдал, принюхивался к аппетитным запахам, шевеля ноздрями, как вампир перед укусом, и сплевывая в реку слюни. Страстно захотелось спихнуть сокурсника в воду, в эти самые слюни и окурки – пусть бы понял наконец-то, что плевать в собственный колодец грешно.
«Вот же козлина некультурный!» – ругался про себя Николай Васильевич, примеряясь кедом к хребтине Лукина. Но на берегу было так тихо и благостно, что нарушить идиллическую картину Терехин не решился и вернулся к своим размышлениям о личном…
С художницами дела обстояли сложнее. Николай Васильевич Терехин находил их в парках, скверах, на территории монастырей и улочках около церквей. Амбициозные и сдержанные, погруженные в свой внутренний мир, колкие на язык, ленивые на эмоции, зацикленные на своем творчестве – они на контакт шли гораздо хуже, но все же, все же… Одним словом, опыт по завоеванию будущей творческой богемы получил приличный. Теперь можно смело приступать к штурму более серьезных бастионов.
Уже пару месяцев по ночам ему грезились сногсшибательные гламурные красотки модели, актрисы и успешные бизнес-феи, но пока представительницы этой категории женщин Терехину недоступны по причине его полной финансовой несостоятельности. Не то чтобы он был совсем нищ и гол как сокол. В свободное от учебы время Николай Васильевич трудился копирайтером, заполнял контент сайтов всякой ерундой вроде рекламных статеек и слоганов, провоцируя активность пользователей на пустынных форумах интернет-ресурсов, писал сценарии сетевых конкурсов и делал попытки пробиться на ТВ, сочиняя скетчи для юмористических передач. Озолотиться не вышло, заработка хватало лишь на пиво, киношку и мороженое для дам средней категории (так он называл художниц, филологинь и поэтесс). Ждать серьезной финансовой поддержки от родителей не приходилось. Ванька вырос в среднестатистической семье: отец – умеренно пьющий инженер, мама – тихая домохозяйка, уставшая от жизни и бытовых проблем. Зажиточных родственников у Николая Васильевича тоже не наблюдалось, поэтому Терехин решил разбогатеть собственными силами, придумав нечто эдакое, гениальное, что непременно вознесет его на гребень славы.
