Девятая благодарность - Жаров Валентин Иванович (книги бесплатно без регистрации txt) 📗
— И мы примерно столько же, за образцовый порядок. А ты поспеши к Соловьеву. А то Никулин непоседа, на мотоцикл — и нету.
Заместитель директора, мужчина шириной почти в полстола, сидел в кабинете один. На столе яркой кучкой лежали красные повязки, за спиной виднелась самодельная карта поселка.
— Василий? Уехал. Наверное, к Яковлеву, председателю товарищеского суда, — сообщил Соловьев, оторвавшись от чтения каких-то бумаг. Пошевелил плечами, сунул ладошки за спину, под поясницу. — Мы одного рабочего за домашний скандал решили на суд выставить, на мнение народное. А то одни прекрасные лекции не помогают, хоть и хорошо их читает Никулин. У кого совести нет, тому чужие слова не впрок. Но когда свой своего чистить начнет, как в баньке, потеют люди от сраму…
— Суды, конечно, помогают, — уныло сказал я, поскольку разузнавать о товарищеском суде не входило в мои расчеты.
— Да еще как! Вы запишите в свой блокнот: Геннадий Еремеев, наш рабочий. И обязательно к нему домой зайдите. Расспросите, как его Никулин на суде до слез устыдил. Теперь уж, посчитать, полгода не пьет парень, ругнуться боится. Проняло!
Загорелое на студеном ветру и мартовском солнце лицо заместителя директора блестело от комнатного тепла.
Я слушал о том, какой Никулин отзывчивый и в то же время строгий, какой он добродушный и принципиальный, в каждой деревне у него помощники. Крутил карандаш и ждал, что вот-вот начнет Соловьев рассказывать: «А однажды был у нас трагический случай…».
«Неутомим, активен, пользуется авторитетом» — на этих сведениях о Никулине разве очерк построишь? У нас сейчас вся милиция пользуется авторитетом. Героики нужно, какой-нибудь подвиг, хотя бы маленький.
В конце концов я даже стал про себя досадовать на Соловьева: «Ну что вы его расхваливаете? Все это милиция каждый день проводит, и в Песцах, и в любом другом селе, и городе!»
И когда окончательно убедился, что командир дружины ничего необходимого мне не поведает, я вежливо распрощался с ним, спросив, где живет этот Яковлев, председатель товарищеского суда.
«Он-то знает всякие интересные случаи», — утешал я себя, понемногу уже теряя надежду написать о Никулине именно так, как первоначально было задумано.
Меня встретил пожилой человек, оживленный, любезный. Прохромал к столу, на котором лежала стопа газет и журналов, и сел, вытянув в сторону прямую ногу. Улыбнулся.
— Работал я, понимаете, тридцать шесть лет почтальоном, а теперь мне, пенсионеру, самому корреспонденцию и все издания доставляют. Жизнь такова…
Постучал пальцем по раскрытой газете, посетовал:
— Про нас тут, видно, никогда не напишут. Тихий у нас уголок. Ничего выдающегося. Пожаров и тех — тьфу, тьфу! — не случается.
— Почему же? — для приличия удивился я.
— Почему? Дело потому что поставлено. Вот тот же Никулин, Василий — очень приятно, что вы им интересуетесь — вот он все хаты обошел, старух — и тех инструктировал, что и как. Ведра, топоры помогал по стенам вешать. На собрании выступал, говорил родителям, не позволяйте, мол, детям играть со спичками, с керосином…
«Завел теперь — связь с массами, авторитет… Эпизод где?!» — грозно глянул я на Яковлева.
— Вот вы на суде обсуждали некоего, — я заглянул в блокнот, — Геннадия Еремеева. Так вот он что — хулиганил?
— Был хулиган, и то — от глупости. Проявлял слабость к вину. Выпьет, домой придет, гайка в голове соскочит — и давай о себе говорить. Жену ударил. Как выяснилось, не согласилась она, что у него сила воли имеется. А ведь у самого двое детей! Вот и выставили его на общий суд. Василий речь держал. Вы о нем написать хотите? Приятно будет почитать… И дружкам Еремеева досталось, и комсомольцам, что проглядели. Всем, в общем. Но на справедливость никто не обижался.
«Проверю-ка, не врет ли старик», — хитро решил я и попросил его:
— Вы меня до Геннадия, может, проводите? Хочу выяснить, как он себя на суде чувствовал.
— Известно как, ревел. Просил: «Пятнадцать суток дайте, только не срамите». Перед всем народом поклялся, что бросает пить, только по праздникам если, и то в меру.
Яковлев надел пальто и, описав прямой ногой полукруг, пригласил:
— Пойдемте. Может, вы обо мне случайно строчечку потом где-нибудь напишете: так, мол, и так, письма носил…
Геннадия дома не оказалось, и старик охотно вызвался помочь мне отыскать участкового уполномоченного.
— Свободным временем я вполне располагаю. Да и мне он тоже нужен. Мы тут с ним наметили еще одного с песочком пробрать…
Подробности нового дела меня не заинтересовали: почти то же самое, что и с Геннадием.
«Лихо же этот Никулин за порядком следит, — невольно подумал я. — Такому бы человеку да серьезное преступление! Хотя бы кражу. Вот не везет человеку!»
— Неужели у вас, в самом деле, ничего не пропадает?
— Пропадает. Несушка раз исчезла, — начал перечислять Яковлев, — как-то ключ гаечный у тракториста затерялся…
Обижаться на старика не хотелось. Но от услуг его я отказался: настоящий журналист без провожатых найдет все, что ему надо.
В общем, я чувствовал, что материала для боевого очерка нет. Разговорчики, разговорчики, на всех этих фактиках далеко не разбежишься.
— Он, может быть, в ремонтных мастерских! — крикнул Яковлев вдогонку мне. — Тут недалеко, в трех километрах…
Через час тяжелой ходьбы я увидел за длинным забором ряд зеленых комбайнов, греющихся под солнцем, и плоский дощатый домик с маленькими оконцами. Постучал в дверь.
— Ктой-то там?
В комнате оказалась маленькая девочка с двумя коротенькими, как гороховые стручки, косичками, на которых едва держались бантики.
— Я учусь печатать, — сказала она, поворачиваясь ко мне, и язычком заслонила во рту дырку от выпавших зубов. Перед нею на столике возвышалась пишущая машинка.
— Если ты механизатор, я тогда знаю, что тебе сказать, — заявила девочка.
— Нет, я ищу Никулина, дядю милиционера…
Она перебралась коленками на стул.
— Я Никулина Лена, а папа поехал со всеми везти удобрение и еще зачем-то. А я тут отвечаю по телефону.
— Куда же они поехали? — растерянно улыбаясь, спросил я ее.
— Я могу вас проводить и показать, но я обещала папе, что усижу на месте. И еще — папа по сегодняшним дням вечером в школу ходит…
К вечеру, отшагав еще с десяток километров по грязи и вязкому снегу, я добрел до поселка и сразу же направился к школе, самому высокому каменному зданию, вокруг которого на всех деревьях висели скворечники.
Директор школы, сухонькая женщина со сложенными в щепотку губами, встретила меня, раздосадованного и запыхавшегося, в коридоре:
— Тс-с! Вы, товарищ, кого разыскиваете?
— Никулина, — устало сказал я. — Целый день гоняюсь за ним. Он у вас… Я уже знаю — активист, лектор, член КПСС с 1960 года… В общем, говорят, он сейчас здесь.
— Будет переменка, узнаете. Вы, я вижу, приезжий. Местные так за милицией не гоняются!
— Вам он тоже, конечно, помогает? — равнодушно поинтересовался я.
И наперед уже знал, что и тут его начнут расписывать: «Помогает отстающим, борется за дисциплину на уроках… Бывают же люди — во все вмешиваются, все их волнует. И когда только успевают?
Забренчал звонок, и из каждой двери появились взрослые парни, озабоченные молодые женщины, просто одетые, неторопливые.
— Никулин! Никулин! — звала директор. — Никто, товарищи, не видел Никулина?
Наконец-то! Рослый, плечистый мужчина в милицейской форме направился к нам. Таким я себе и представлял его! Здоровяк с круглыми плечами, еле умещающийся за партой…
— Старшина Хапалов! — представился он.
И тут только я понял, что этот человек и не мог быть Никулиным, так как Василий — офицер, лейтенант.
— А где же Никулин?
— Не пришел сегодня.
«Ну вот, — злорадно подумал я. — Утверждали, что он регулярно посещает занятия. Вот вам, прогулял!»
— Не мог он сегодня прийти: дежурит вместо меня на новом шоссе, — кратко пояснил старшина и, поскольку директор школы вдруг привычно, как на уроке, закивала ему: «продолжай, мол», — добавил:
