Таких не убивают - Булычев Кир (читаемые книги читать .txt) 📗
Дома Лидочка собрала камеры, на метро доехала до Ботанического сада и пошла к оранжерее.
День выдался терпимый, чуть свежее и прохладнее предыдущих. По небу, изображая каравеллы Колумба, плыли кучевые облака.
Лидочка загляделась на одну из каравелл. К сожалению, уже через минуту паруса умчались вперед, обогнав на корпус сам корабль…
Чувство опасности, не раз выручавшее Лидочку, заставило ее быстро обернуться.
По дорожке, догоняя ее, старательно вышагивал слонопотам – Руслан Киренко.
Он не пытался скрыться – видно, был уверен в своей безнаказанности.
И в этом были свои резоны: в жаркий летний день сад был почти пуст – по крайней мере была пуста аллея, ведущая к оранжерее. Напав на человека, даже убив его, ты можешь ступить в сторону и скрыться в кустах – никто не догадается тебя поймать.
Лидочка припустила вперед и готова была уже скрыться в оранжерее, как вдруг замерла. Она представила себе, что слонопотам настигнет ее в жарком сумраке оранжереи и там задушит.
На аллее появились две мамаши с колясками, Руслана обогнал мужчина бухгалтерского вида с серой папкой под мышкой… Словно подчиняясь неслышному приказу, на обширной сцене появились свидетели. Впрочем, неизвестно, остановит ли их присутствие Руслана. Он так далеко зашел на своем криминальном пути: убийством больше, убийством меньше – для него не играет роли.
Разумеется, можно было кинуться бежать. Более того, у Лидочки были основания полагать, что она бегает быстрее толстяка. Но Лидочка пошла навстречу Руслану. Она решила перехватить инициативу, в глубине души не веря, что Руслан пожаловал в Ботанический сад, чтобы с нею расправиться.
– Руслан! – громко окликнула она молодого человека, потому что думала, что теперь свидетельницы и свидетели запомнят его имя: попробуй убей, когда столько народу уже с тобой знакомо.
Руслан оторопел. Он замер на месте, и даже на расстоянии в несколько метров было видно, что он совершенно не представляет, что же ему теперь делать.
– Руслан, подождите меня! – почти кричала Лидочка, привлекая внимание мамаш, бухгалтера и парочки подростков, которые несли скамейку.
Руслан стоял, опустив руки.
– Мне Даша Корф все рассказала! – заявила Лидочка для свидетелей. – Вы слышите, Руслан?
Лидочка подошла к молодому человеку так близко, что он смог вполголоса, но грозно задать вопрос:
– Зачем кричите? Думаете, они милицию позовут?
– Нет. – Лидочка постаралась улыбнуться. – Они запомнят, как вас зовут. А разве я сказала что-то неправильно?
– Только не думайте, – толстяк был обижен, – только не думайте, что я пришел сюда, чтобы вас прикончить. А то у вас даже руки дрожат от страха.
– Вот уж об этом я не подумала.
– Вы ни о чем другом думать не можете, – ответил Руслан, мстя Лидочке за ее выкрики. – Я догадываюсь, что вы сегодня с Дашей поговорили и она вас в панику привела. Это еще удивительно, что вы сюда без милиционера пришли.
– Почему мне надо вас бояться?
– Потому что я вас не люблю. Потому что я грозил Даше, что расправлюсь с вами за предательство. Потому что вы доносчица.
– Нет!
– Погодите, Лидия Кирилловна, – сказал молодой человек, – с вами поговорить надо. Если вы в самом деле боитесь, то можете меня обыскать…
Толстяк начал хлопать себя по бокам и груди ладонями, показывая, что ничего опасного с собой не принес.
– Прекратите, – попросила его Лидочка. – Я верю, что вы не хотите меня убить. Потому что вы со мной разговариваете и даже спорите.
– Разумно, – согласился слонопотам. – Так оно и есть. А вы не испугаетесь сесть со мной на лавочку?
– Если ненадолго, – сказала Лидочка. – Я в самом деле очень занята.
Она говорила виновато, словно лишала Руслана права на монолог.
Лавочка нашлась недалеко, на ней дремала бабушка, положив узловатые пальцы на вязанье, лежащее на коленях. Бабушка Руслана не смутила.
– Простите, что я за вами гонялся, – сказал он. – Может, я и напрасно это делал.
– Если вы хотите меня упрекать, то зря стараетесь, – сказала Лидочка. – Я не вижу своей вины перед вами.
– Я не о вине! – воскликнул толстяк.
Он как бы оплыл, потерял форму и стал меньше ростом. Когда он ходил, его поддерживал костяк, а когда садился, кости складывались, а мышцы не могли удержать центнер жира. К тому же Руслану было жарко, он вспотел, и пряди, выпавшие из схваченного резинкой пегого хвоста, были мокрыми и приклеивались ко лбу.
Руслан поерзал, устраивая тело на лавочке. К счастью, лавочка была крепкой, с чугунными лапами.
Наконец-то Лидочка могла разглядеть его как следует.
Он не производил впечатления негодяя или человека жестокого. Скорее он был растерян. Небольшие прозрачные карие глаза смотрели доверчиво. А может, я читаю в них то, что и быть не может? Откуда я взяла, что его взгляд доверчив?
– Я попал в дикую историю, – сказал Руслан, – и теперь не знаю, как из нее выпутаться.
– Чем я могу вам помочь?
– Только не смейтесь. Мне показалось, что вы можете выслушать меня. Если вы мне поверите, то не будете больше меня топить… А потом, хочется, чтобы тебя кто-то понимал.
– А у вас наверняка есть друзья…
– Можно вычислить, – возразил толстяк. – Я живу один в общежитии. У меня не было друзей, вернее, они были, но в Воронеже, откуда я приехал. А здесь, в институте, у меня друзей нет, ко мне равнодушны, другие посмеиваются, третьих я раздражаю… Над вами ведь никогда не посмеивались?
– Посмеивались, – уверенно ответила Лидочка, потому что толстяк ждал от нее такого ответа.
– Сомневаюсь. Но не в этом дело. У меня еще есть Даша, которая иногда мне сочувствует, а иногда меня ненавидит. Она кое-что знает, но многого не может понять. Есть ее мать. Вы знаете Елизавету Ивановну.
– Я ее видела несколько лет назад.
– Она меня не выносит. Я думаю, что не соответствую ее эстетическим идеалам. А скорее всего потому что я беден и не имею в Москве постоянной прописки. А может, и потому, что люблю Дашу, а мне, с ее точки зрения, не положено любить Дашу. Вот я и подошел к логическому концу. Остался лишь милиционер Анатолий Васильевич, который был настолько человечен, что отпустил меня на свободу, хотя против меня уже есть немало улик. Но не пойду же я к нему раскрывать душу. Раскрывать душу можно человеку, который и старше, и умнее тебя, недаром всех священников изображают с бородами. Им даже приказывают отпускать бороды. Остались только вы. Я должен вас убедить или уничтожить, как самого опасного и злейшего врага.
Лидочка отмахнулась от прилетевшего из кустов слепня. Руслан принял жест на свой счет.
– Подождите, не гоните меня.
– Я гоню не вас, а слепня, которому в Москве нечего делать, – сказала Лидочка. – И мне не хочется становиться вашим злейшим врагом. Лучше я отпущу бороду.
– Вы не только единственный свидетель, но вы единственный человек, к которому я испытываю доверие, – сказал Руслан. – Вы располагаете к себе.
Господи, как он разговорчив!
Он на самом деле оказался разговорчив, а рассказ его был интересен и многое расставил по местам.
Руслан Киренко, родом из Бутурлиновки, под Воронежем, не был обижен судьбой. Может, над ним и посмеивались на уроках физкультуры, но только до тех пор, пока он не придавил тушей самого сильного бездельника в 6 «А» классе. Он был неповоротлив, медлителен, но силен, и потому его прозвали Слоном, и в этом прозвище был элемент уважения. Учился Руслан так себе, одевался кое-как, потому что мама-санитарка воспитывала его одна после того, как заведующего отделением, соблазнившего девушку на ночном дежурстве, перевели с повышением в Воронеж. Мама же, подобно любой нормальной матери, была уверена, что Русланчик – лучший из сынов. Он и вправду был лучше многих, так как с раннего детства проявил склонность к рисованию, а с десяти лет мать, опустошая на краски и кисти и без того скудный семейный бюджет, отдала мальчика в художественную студию, которой руководил спившийся бутурлиновский гений Соломон Чувпилло. Спившийся гений полюбил Слона, полагал его своим наследником и утверждал, что Руслану суждена великая судьба, которую враги и завистники отобрали у Соломона. Однако после восьмого класса Руслан был вынужден покинуть школу и пошел в училище мебельщиков. Мать полагала, что художник и мебельщик – специальности схожие. Училище Слон окончил едва-едва, он учился спустя рукава, он не любил столярные инструменты, которые платили ему взаимностью и норовили ударить, порезать или ущипнуть. Жил он скудно, был мрачен, все более подвержен вспышкам ярости, но никогда не пил – ни рюмки: он боялся спиться, как его учитель.
