Босиком по снегу - Брикер Мария (читать книги полностью без сокращений .TXT) 📗
– Телеграмма для вас, – тихо запричитала женщина. – Распишитесь в получении. Ох, горе-то какое!
– Дай сюда, – зловеще прошептала Нина и вырвала телеграмму из рук женщины.
Буквы прыгали перед ее глазами, смысл написанного не укладывался в голове. Она не верила, что это произошло, не верила, потому что этого не могло быть! Не могло, но случилось. Все было так неправдоподобно, так ужасно, так несправедливо! Тело ее вдруг стало непослушным, чужим, в голове зашумело, и на мгновенье она перестала дышать, ощущать, соображать, жить – еще миг, и разум ее окунется в темноту… но на руках снова заплакала девочка, сильно, с надрывом, словно понимая, что произошло. Детский плач вырвал Нину из небытия, и она усилием воли взяла себя в руки.
– Ниночка! Что случилось? – закричала Катерина Матвеевна из комнаты.
– Все нормально, тетя Катя! В ведомостях немного запутались, – отозвалась Нина и тихо обратилась к почтальонше: – Врач сказал, что ей осталось жить совсем недолго, от силы месяц. Ни к чему, чтобы она знала, что ее дочь ушла раньше ее.
– Я все поняла, – всхлипнула женщина и, изобразив улыбку на своем простоватом лице, вошла в комнату.
Мать Томы так и не узнала, что ее дочь умерла на зоне, не дожив до своего двадцатипятилетия всего несколько дней. Катерина Матвеевна пережила свою дочь на три недели, ушла она тихо, с улыбкой на лице, получив наконец-то долгожданное избавление от боли и унизительной зависимости от других людей.
Нина осталась одна в чужой квартире, в которую Катерина Матвеевна тем не менее успела ее прописать, и с чужим ребенком на руках – с маленькой девочкой, которую полюбила как родную.
Нина жила как во сне, ей не хотелось верить, что Томы больше нет и она больше никогда не увидит ее: хрупкую девушку с короткой мальчишечьей стрижкой и большими темными глазами – немного нахальную, дерзкую, неугомонную и шебутную. Смириться со смертью близкого человека было невозможно, и поэтому Нина совсем не удивилась, когда нашла в почтовом ящике письмо.
Она влетела в квартиру, не раздеваясь, бросилась в комнату и отрыла конверт – на тетрадном листе в клетку было аккуратно выведено всего два слова, два простых слова, истинный смысл которых был понятен лишь ей одной.
Глава 8
А почему не Буратино?
Галина Владимировна Коржикова, директор детского дома, где воспитывалась Лариса Головина, выглядела взвинченной, явно чем-то озабоченной, сильно уставшей и все это ясно читалось на ее грубоватом, вытянутом, лошадином и совсем непривлекательном лице с глубоко посаженными светло-серыми глазами.
Коржикова встретила Сергея Петровича сухо, но вежливо, властным отработанным жестом указала ему на стул в углу своего кабинета, извинилась и, попросив пару минут подождать, забыла о нем на полчаса.
За эти полчаса, пока он ждал, в кабинете директора творилось нечто невообразимое: постоянно звонил телефон; громко хлопая дверью, туда-сюда сновали люди, все в один голос что-то обсуждали с директором; забегали дети разных возрастов, кто с плакатом, кто с гармошкой, кто с трубой, вертелись около Галины Владимировны, активно жестикулировали, смеялись, орали, плакали, кивали головой, убегали и прибегали вновь, путаясь в ногах у рабочих в спецовках, которые таскали туда-сюда какие-то ящики, коробки и пакеты…
От шума и суеты у Сергея Петровича остатки волос встали дыбом, разболелась голова, и он с трудом удержался, чтобы не вылететь отсюда вон. Когда же неожиданно кабинет опустел и все стихло, Сергей Петрович испугался, что он внезапно оглох.
Галина Владимировна устало вздохнула, грустно посмотрела на него, жестом попросила пересесть поближе и вполне дружелюбно улыбнулась.
– Простите, что заставила вас ждать, Сергей Петрович. Для беседы у нас есть полчаса. Сейчас все пообедают и опять будут колготиться здесь.
– У вас что, всегда так? – изумился следователь.
– Да нет, только перед праздниками, – рассмеялась Коржикова, – готовимся к Рождеству и приезду важных спонсоров.
– Понятно, – улыбнулся Анин. – Тогда я сразу перейду к делу. Я пришел по поводу Ларисы Головиной, вашей бывшей воспитанницы.
– Та-ак, – постучав пальцами по столу, нахмурилась женщина. – Вот что я вам скажу, Тортила… Ларочка Головина не способна на плохие поступки, поэтому, если у вас на нее…
– Что?! – подпрыгнул на стуле следователь и округлил глаза. – Откуда вы знаете?
– Я знаю все! – безапелляционно ответила Галина Владимировна. – Кому, как не мне, знать? Тортила… Ой, простите, Сергей Петрович, у нас тут ко всем так намертво прозвища прилипают, что поневоле забываешься. Знаете, как меня называют – Леди прыщ на… Продолжать не буду, надеюсь, сами догадались, – кокетливо сказала Галина Владимировна, хихикнула и слегка зарумянилась. – Так о чем это я? Ах, да! Так вот, Тортила…
– Послушайте, Галина Владимировна, – разозлился следователь. – Так меня называют только близкие друзья по институту. Я не знаю, откуда у вас эти сведения, но мне это неприятно, и я попросил бы вас называть меня исключительно по имени-отчеству.
Галина Владимировна вытаращила глаза и долго внимательно разглядывала следователя, затем достала из ящика стола сигареты, закурила, откашлялась и тихо спросила:
– Простите, э… Запамятовала я что-то… Представьтесь, пожалуйста, еще раз.
– Сергей Петрович Анин! – рявкнул следователь и нервно полез за сигаретами.
– У нас не курят, – глубоко затянувшись, сказала Коржикова и опять замолчала, продолжая внимательно разглядывать следователя.
– Я о Ларисе Головиной спрашивал, – вскипая все сильнее, напомнил следователь. – Вы сказали, что Лариса была очень хорошей девочкой.
– Я не говорила, что Лариса была очень хорошей девочкой, – затушив сигарету, сказала Коржикова.
– Нет, вы говорили, – упрямо повторил следователь.
– Нет, не говорила, – в свою очередь, заупрямилась Галина Владимировна. – Я сказала, что она не способна на плохие поступки, а это разные вещи.
– Поясните, – сказал следователь.
– Поясняю. Лариса Головина, как бы вам объяснить… В общем, одним словом, Тортила.
– Вы опять! – вскочив со стула, заорал следователь. – Леди прыщ на… на…
– Что вы себе позволяете?!! – заголосила Коржикова в ответ и тоже вскочила со стула.
– А вы что себе позволяете?!! – завопил следователь. – Если вы будете обзываться, то и я буду тоже!
– Я вас не обзывала!
– Обзывала!
– Нет, не обзывала!
– Да, – злорадно хмыкнул Анин, – а Тортилой кто меня назвал? Между прочим, три раза подряд!
– Вас? – ошарашенно спросила Галина Владимировна и так и осела на стул. – А вы тут при чем? Тортилой у нас Ларису Головину звали – из-за ее лени и нерасторопности. Я и пыталась вам объяснить, что она не способна на плохие поступки из-за того, что безбожно ленива и медлительна, как черепаха. Впрочем, на хорошие она тоже не способна. Она ни на какие поступки не способна в принципе.
Сергей Петрович побледнел и медленно осел на стул.
– Простите, Галина Владимировна, – крякнул он и виновато опустил глаза, – я подумал, что вы меня так называете – меня с института Тортилой зовут.
– Тортилой? – ошеломленно спросила Коржикова, помолчала немного и вдруг истерически захохотала.
– И ничего тут смешного нет, – обиженно засопел Анин, схватился за живот и тоже захохотал.
– Вас-то за что? – продолжая хохотать, сквозь слезы спросила Коржикова.
– Полез спьяну купаться в штанах и ключи от квартиры утопил в пруду! Нырял, нырял… – скрючившись от смеха, объяснил Анин. – С тех пор и пошло.
– А почему… почему не Буратино? – сползая с кресла на пол, спросила Галина Владимировна.
– Носом не вышел, – объяснил Анин и заглянул под стол, пытаясь отыскать там всхлипывающую от смеха Галину Владимировну.
В дверь постучали, и в кабинете появилась одна из воспитательниц с кожаной папкой в руках. Женщина замерла на пороге и во все глаза уставилась на директора и следователя, которые совершали какие-то непонятные и весьма странные действия под столом. Галина Владимировна резко поднялась с пола, громко стукнувшись головой о стол, села на стул, поправила пиджак и откашлялась… Следователь тоже занял сидячую позицию на стуле и замер.
