Бронепоезд No 14,69 - Иванов Всеволод (полная версия книги .txt) 📗
Бант!
-- О-о-о-о!..
-- Тяни, Гаврила-а!..
-- А-а-а!..
Бант.
Бронепоезд "Полярный" за N 14.69 под красным флагом.
Бант!..
На рыжем драконе из сопок -- на рыжем -- бант!..
x x x
Здесь было колесо -- через минуту за две версты. Молчат рельсы не гудят, напуганы...
Ага?..
Тщедушный солдатик в голубых французских обмотках, с бебутом.
-- Дыня на Иртыше плохо родится... больше подсолнух и арбуз. А народ ни злой, ни ласковой... Не знаю -- какой народ.
-- Про народ кто знат?
-- Сам бог рукой махнул...
-- О-о!..
-- Ну вас, грит, к едреной матери!..
-- О-о!..
Литографированный Колчак в клозете на полу. Приказы на полу, газеты на полу...
Люди пола не замечают, ходят -- не чувствуют...
-- А-а-а!..
"Полярный" под красным флагом...
Ага?
Огромный, важный -- по ветру плывет поезд -- лоскут красной материи. Кровяной, живой, орущий:
-- О-о-о!..
У Пеклеванова очки на нос пытаются прыгнуть, не удается; сам куда-то пытается прыгнуть и телом и словами:
-- В Америке -- со дня на день!
Орет Знобов:
-- Знаю... Сам с американским буржуем пропаганду вел!..
-- Изучили!..
-- В Англии, товарищи!..
Вставай проклятьем заклейменай...
-- О-о-о!!.
Очки на нос вспрыгнули. Увидели глаза: дым, табак, пулеметы на полу, винтовки, патроны, как зерна, мужицкий волос, глаза жирные, хмельные.
-- Ревком, товарищи, имея задачей!..
-- Знаем!..
-- Буде... Сам орать хочу!..
Салавей, салавей, пташечка,
Канареючка-а!..
На кровати -- Вершинин: дышет глубоко и мерно, лишь внутри горит -- от дыханья его тяжело в купэ. Хоть двери и настежь. Земляной воздух, тяжелый, мужицкий.
Рядом -- баба. Откуда пришла -- поддалась грудями вперед вся трепыхает.
Орет Знобов:
-- Нашла? Он парень добрай!..
За дверцами кто-то плачет пьяно:
-- Ваську-то... сволочи, Ваську -- убили... Я им за Ваську пятерям брюхо вспорю -- за Ваську и за китайца... Сволочи...
-- Ну их к... Собаки...
-- Я их... за Ваську-то!..
II.
Ночью опять пришла жена, задышала-запыхалась, замерла. Видно было при месяце ее белые зубы -- холодные и охлаждающие тело и то же тело, как зубы, но теплое и вздрагивающее.
Говорила слова прежние, детские и было в ней детское, а в руках сила не своя, чужая -- земляная.
И в ногах -- тоже...
-- А-та-та-та!.. -- Ах!.. -- Ах!..
Это бронепоезд -- к городу, к морю.
Люди тоже идут -
Может быть туда же, может быть еще дальше...
Им надо итти дальше, на то они и люди...
x x x
-- Я говорю, я:
Зверем мы рождаемся ночью, зверем!!
Знаю -- и радуюсь... Верю...
Пахнет земля -- из-за стали слышно, хоть и двери настежь, души настежь. Пахнет она травами осенними, тонко, радостно и благословляюще.
Леса нежные, ночные идут к человеку, дрожат и радуются -- он господин.
Знаю!
Верю!
Человек дрожит -- он тоже лист на дереве огромном и прекрасном. Его небо и его земля и он -- небо и земля.
Тьма густая и синяя, душа густая и синяя, земля радостная и опьяненная.
Хорошо, хорошо -- всем верить, все знать и любить. Все так надо и так будет -- всегда и в каждом сердце!
x x x
-- О-о-о!
-- Сенька, Степка!.. Кикимора-а!..
-- Ну-у!..
Рев жирный у этих людей -- они в стальных одеждах; радуются им, что ли, гнутся стальные листья; содрогается огромный паровоз и тьма масляным гулом расползается:
-- У-о-у-а... у-у-у!..
Бронепоезд "Полярный"...
Вся линия знает, город знает, вся Россия... На Байкале, небойсь, и на Оби...
Ага!..
x x x
Станция.
Японский офицер вышел из тьмы и ровной, чужой походкой подошел к бронепоезду. Чувствовалась за ним чужая, спрятавшаяся в темноте сила и потому должно быть было весело, холодновато и страшновато.
Навстречу пошел Знобов. Сначала была толпа Знобовых -лохматых, густо-волосых, а потом отделился один.
Быстро и ловко протянул офицер руку и сказал по-русски, нарочно коверкая слова:
-- Мий -- нитралитеты!..
И, повышая голос, заговорил звонко и повелительно по-японски. Было у него в голосе презрение и какая-то непонятная скука. И сказал Знобов:
-- Нитралитет -- эта ладно, а только много вас?..
-- Двасать тысись... -- сказал японец и, повернувшись по-военному, какой-то ненужный и опять весь чужой, ушел.
Постоял Знобов, тоже повернулся и сказал про себя шопотом:
-- А нас -- мильен, сволочь ты!..
А партизанам объяснил:
-- Трусют. Нитралитет, грит, и желам на острова ехать -- рис разводить... Нам чорт с тобой -- поезжай.
И в ладонь свою зло плюнул:
-- Еще руку трясет, стерва!..
-- Одно -- вешать их! -- решили партизаны.
x x x
Плачущего с девичьим розовым личиком вели офицера. Плакал он тоже по-девичьи глазами и губами.
Хромой, с пустым грязным мешком, перекинутым через руку, мужик подошел к офицеру и свободной рукой ударил его в переносицу.
-- Не пой!..
Тогда конвойный, точно вспомнив что-то, размахнулся и подскочив, как на ученьи, всадил штык офицеру между лопаток.
Станция.
Желтый фонарь, желтые лица и черная земля.
Ночь.
x x x
Ночь.
На койке в купэ женщина. Подле черные одежды.
Поднялся Вершинин и пошел в канцелярию.
Толстому писарю объяснил:
-- Запиши...
Был пьян писарь и не понял:
-- Чего?
Да и сам Вершинин не знал, что нужно записать. Постоял, подумал. Нужно что-то сделать, кому-то, как-то...
-- Запиши...
И пьяный писарь толстым, как он сам, почерком, написал:
-- Приказ. По постановлению...
-- Не надо, -- сказал Вершинин. -- Не надо, парень.
Согласился писарь и уснул, положив толстую голову на тоненький столик.
x x x
Тщедушный солдатик в голубых обмотках рассказывал:
-- Земли я прошел много и народу всякого видел много...
У Знобова золотые усы и глаза золотые -- жадные и ласковые. Говорят:
-- Откуда ты?
Повел веселый рассказ солдатик и не верили ему и он сам не верил. Но было всем хорошо.
Пулеметные ленты на полу. Патроны как зерна, и на пулеметах сушатся партизанские штаны. На дулах засохшая кровь, похожая на истлевший бордовый шелк.
-- ...А то раз по Туркестанским землям персидский шах путешествовал и встречатся ему английская королева...
III.
Город встретил их спокойно.
Еще на разъезде сторож говорил испуганно:
-- Никаких восстаний не слышно. А мобыть и есть -- наше дело железнодорожное. Жалованье маленькое, ну и...
