Монстр (Дело Йозефа Фритцля) - Холл Аллан (читать бесплатно полные книги .txt) 📗
«Мне не позволили увидеть ее, поскольку ее отец вовсе не был настроен со мной разговаривать. По всему было видно, что она в беде». Но все-таки он украл у нее поцелуй тем утром. «Поцеловавшись на прощанье, мы пообещали писать друг другу как можно чаще. Но потом мне показалось, что она утратила интерес ко мне. Теперь мне понятно, что она не могла отвечать на мои письма».
За месяц до исчезновения Элизабет напишет о своем друге Андреасе приятелю, про которого известно только, что его звали Эрнст и он посещал занятия в том же колледже. Впоследствии Эрнст тоже выступил, узнав в новостях о ее освобождении: «Это был страшный удар. Я был потрясен. Сейчас СМИ представляют Элизабет исключительно в образе жертвы. Я хочу показать миру другой лик Элизабет, какой знал ее я. Это была счастливая девушка, наслаждавшаяся жизнью и строившая планы на будущее.
Я не знал, что отец домогался ее. А теперь думаю про себя: почему она ничего не сказала? Я изо всех сил ненавижу ее отца. Наши законы слишком мягко относятся к преступникам».
Письма к Эрнсту, подписанные «Сисси» или просто «С», отражают беззаботное отношение к повседневным заботам, они словно служат зеркалом внутреннего мира большинства подростков, ее сверстников: постепенное вхождение в среду, мода, приятели, погода, планы поездок, спорт. Первые три письма посвящены выздоровлению от болезни; Сисси пишет: «В общем-то чувствую себя отлично. Только иногда возвращается боль, и мне худо».
Она скучала по своему парню Андреасу и пишет о том, что пытается устроиться на работу в каком-нибудь городке поближе: «Держи пальцы скрещенными за меня! Как только перееду, пришлю свой новый адрес. Если захочешь, можешь приехать навестить меня со своими друзьями». Потом описывает свою новую прическу, которая «спереди и с боков подстрижена. А сзади хочу отпустить подлиннее».
Она пишет о доверии и с любовью рассказывает о своем старшем брате. Иногда в ее словах прорывается чувство привязанности к Эрнсту: «А теперь один вопрос касательно чувств. Хотелось бы знать, останемся ли мы друзьями, когда у тебя появится подружка? Чаще всего дружба рвется из-за этого. А для меня это очень важно. Ты просто не поверишь: с парнями я лажу куда лучше, чем с девчонками. Девчонкам никогда нельзя так доверять, как парням. Возможно, это потому, что я почти все время проводила с братом, когда была маленькая. И я очень горжусь своим братом, Харальдом, которому уже двадцать один. Я знаю, какие у него проблемы, а он знает мои, и я никогда ничего плохого о нем не скажу». И завершается письмо такими словами: «Надеюсь, скоро повидаемся. Всего наилучшего». Вложив в письмо свою фотографию, Элизабет добавляет: «Р. S. — фото вышло немного передержанное, но скоро я пришлю что- нибудь получше, ОК? Это очень важно для меня».
В одном из писем, написанном уже ночью, в постели, нарисована девушка из мультфильма, танцующая в желтом платье. Элизабет пишет о том, каково это — напиваться да еще оставлять нескольких партнеров по вечеринке ночевать у себя: «Привет, Эрнст. Сейчас уже примерно половина одиннадцатого, и я лежу в постели. Конечно, в субботу я отправилась с дружками. Представляешь, как я наклюкалась? Сначала мы зашли в пару клубов. В пять утра мы все пошли ко мне глотнуть кофейку, потому что было страшно весело, и все завалились спать прямо у меня. Такой кавардак! Потом пришлось мне полдня отмывать квартиру». Пристрастие молодой Элизабет к шумной выпивке было, по словам ее отца, одной из основных причин, почему он выработал план запереть ее.
Элизабет пишет и про свою новую работу, и о том, с каким упоением она плавает и играет в теннис по выходным. Ей нравится «слушать музыку и дремать». Новых приятелей по ночным похождениям она называет своей «командой». Одно из писем Элизабет заканчивает пожеланием: «Береги себя и будь хорошим мальчиком. Не пей слишком много». И еще: «Надеюсь, ты сдержишь свое обещание и навестишь меня, как только получишь права».
Ее последние слова, обращенные к другу перед двадцатичетырехлетним заточением, таковы: «Приветик, скоро увидимся. Отвечай поскорее и не пей без повода! Подумай обо мне!»
«Подумай обо мне!» Люди могут думать о чем угодно, однако, что касается Фритцля, его мысли были полностью сосредоточены на том, чтобы как можно скорее получить свою награду под землей. Элизабет вернулась домой на лето и строила планы независимой жизни. Увы, отец прошелся по ее планам как паровой каток. Имея связи повсюду, примерно за месяц Фритцль обзавелся литровой бутылкой эфира; он лишен запаха, чрезвычайно эффективен, когда надо быстро вывести кого-то из строя. В некоторых развивающихся странах эфир до сих пор используется как обезболивающее. Фритцль хранил его в коричневой стеклянной банке в одном из отсеков своих мастерских.
Что именно произошло 28 августа, остается неясным. Показания хорошо информированных полицейских указывают на то, что Фритцль попросил Элизабет пойти с ним в подвал, чтобы «помочь закрепить что-то». Это было пугающее предложение. Отец надругался над ней много лет и вот теперь просил спуститься в свои владения, столь строго скрываемые от чужих глаз.
Элизабет сбежала по одиннадцати ступенькам, ведущим в бункер, и в первый — и в последний раз — вдохнула воздух свободы. В то утро она в последний раз наложила макияж перед зеркалом в своей спальне, в последний раз почистила зубы в семейной ванной, в последний раз подумала о планах на будущее. Ее жизнь дошла до той грани, после которой девушку вычеркнули из истории.
Фритцль провел дочь сквозь дверь незаконно построенной камеры — но как могла она отличить тайное и незаконное от дозволенного и разрешенного властями? Он провел ее через лабиринт дверей, каждая из которых, захлопываясь, словно опечатывала ее судьбу, и вот они дошли до последней.
О чем думала Элизабет, пока Фритцль подгонял дверь к раме? В какой-то момент дверь встала на место, Элизабет встряхнулась, чтобы идти, но рука отца, сжимавшая полотенце, пропитанное чем-то вроде алкоголя, с силой прижалась к ее лицу. Она боролась, затем ощутила слабость… затем — ничего.
До свидания, Сисси.
5
Образ жизни
Единственными спутниками детей в их затерянном мире были ужас и скука. Впоследствии, по крайней мере у Элизабет, появилось развлечение; она должна была быть сильной, чтобы отстаивать их. Она собрала все свои запасы мужества, чтобы выжить в ситуации, в которой не выдерживали и не такие сильные, как она. Но венцом всего стали первые пять лет ее заточения в пропахшем злом, затхлом безмолвном мире, где она жила лишенная общения, книг, поддержки. Она не могла слышать даже тяжелых шагов своего мучителя, потому что он расхаживал одиннадцатью ступенями выше, этими проклятыми одиннадцатью ступенями, отделявшими ее от внешнего мира, — настолько толсты были стены и бетонная дверь. Граница между днем и ночью стерлась, вернее, слилась в мглистую дымку бесконечно медленных часов. Мучительный груз впустую протекающей жизни разъедал ее душу, как болезнетворная опухоль.
Она не вела дневника, ей не к кому было обратиться, никто не услышал бы ее криков — кроме Бога. Она постоянно молилась, чтобы Он спас ее, и молитвы ее обретали ту глубину, о которой она не могла и помыслить в те дни, когда с матерью, братьями и сестрами ходила к воскресной мессе. Один только Йозеф сторонился церкви, и все же теперь только он один будет слышать молитвы дочери все двадцать четыре долгих года — и не внимать им.
В первые дни она билась о стены и царапала потолок. Воя от боли и тоски, взывала о помощи, которая никогда не придет. Она сломала себе ногти и разодрала кожу. Ее выворачивало наизнанку от собственных воплей; она плакала, пока слезы ее не иссякли. Она и не подозревала, что человек способен плакать столько, сколько плакала она.
Элизабет не могла знать, что вход в лабиринт охраняют восемь отдельных дверей; последняя весила полтонны. Бомба могла взорваться в камере, и никто в доме ничего бы не услышал, настолько скрупулезен был отец в своих планах и расчетах.
