Прощай, друг! - Жапризо Себастьян (читать хорошую книгу .txt) 📗
— …Я не знаю этого Баррана, — монотонно твердит Пропп. — Я не был в подземелье Я был за городом. Вы мне осточертели.
— Где за городом? — не отстает Мелутис.
— В Нормандии, в отеле. Я лопал устриц, гусиную печенку, индейку! Сколько можно повторять?
— С кем ты был? С девицей?
С закрытыми глазами легионер поднимает левую руку и растопыривает на ней два пальца, показывая «С двумя».
— С блондинкой и брюнеткой. Ни на секунду не сомкнул глаз.
Голова его клонится к столу, но Мелутис снова поднимает ее за волосы.
В другой руке старший инспектор держит пустую полотняную кобуру от револьвера Баррана. Он злобно сует ее легионеру под нос.
— Узнаешь это?
Легионер, с трудом разлепляя веки, смотрит на кобуру.
— А вы дадите мне поспать, если я узнаю?
— Говори!
— Это кобура от револьвера, шериф. Спокойной ночи.
И голова легионера в третий раз опускается на стол. Все присутствующие, не двигаясь, глядят на него. Мелутис вздыхает, идет к окну, смотрит на рассыпанные в ночи огни.
— Разбудите его, — командует он.
Проппа тотчас возвращают в сидячее положение и ослепляют сильной настольной лампой. Кислым тоном Мелутис возобновляет допрос:
— Кто стрелял в охранника? Он или ты?
— Не знаю этого типа.
— Кто знал комбинацию сейфа? Он или ты? Пропп трет глаза и берет из пепельницы зажженную сигарету одного из полицейских, Горика. Реакция Горика вмиг пресечена жестом Мелутиса, наблюдавшего за сценой по отражению в стекле.
— Послушай, фараон, — говорит после затяжки Пропп. — Это меня не касается, но этот Барран — он же медик, парень образованный.
Мелутис оборачивается, глядя на него, как ни странно, совсем не злыми глазами. Он слушает.
— Если это он обстряпал дельце, — продолжает Пропп, — то он бы его как следует подготовил. Тебе такое вряд ли было бы по зубам.
— Он его и подготовил.
По знаку старшего инспектора, который руководит своими людьми с выработанной годами властностью, один из полицейских, Муратти, приносит черный чемодан Баррана и раскрывает его перед Мелутисом. Тот вынимает оттуда фотоаппаратуру Изабеллы и объявляет:
— Вот это приехало к нам по транспортеру.
— А денежки? — вкрадчиво спрашивает Пропп.
— Их он, конечно, оставил при себе.
— Двести кусков — штука объемная.
— Значит, у него был сообщник, которому он их передал!
Легионер скрещивает руки на груди и откидывается на спинку стула, снова готовый уснуть.
— Если в качестве сообщника вы нашли только меня, то вам самое время пошевелиться, — саркастически замечает он.
Молчание Полицейские не шелохнутся. И вдруг Пропп сам выпрямляется на стуле и переходит в наступление, окончательно проснувшись:
— Ты видел послужной список этого Баррана? Он великолепный стрелок! Это признано официально!
— Ну так что? — настораживается Мелутис.
— И такой стрелок будет всаживать в охранника четыре пули сорок пятого калибра? Да брось, одной и то было бы уже много!
— А ты, оказывается, кое-что знаешь! — присвистнув, говорит Мелутис.
Легионер, вдруг обернувшись на стуле, указывает на одного из присутствующих инспекторов — Горика.
— Я это прочел в газете, спроси у него!
В ответ на вопросительный взгляд Мелутиса Горик досадливо морщится, но утвердительно кивает. По-прежнему держа в руке кобуру Баррана, старший инспектор круто поворачивается, идет в свой кабинет и захлопывает за собой дверь.
В большой комнате с тяжелой обивкой на стенах и со старинной мебелью, на стуле, приставленном спинкой к створкам двери, чтобы не дать мадемуазель Аустерлиц возможность сбежать, сидит Барран. Перед ним — журнальный столик, уставленный кушаньями, которые девушка покорно приносит ему из буфетной: холодный цыпленок, ветчина, салат.
Барран ест и пьет, заканчивая свой рассказ.
— …Я выходил со стороны гаража. И там, посреди подъема, меня едва не раздавила машина!..
— Машина той самой Изабеллы, та же, что была в Марселе? — спрашивает девушка.
— Я не заметил. Но не думаю. В Марселе была взятая напрокат… Горчицы.
У стоящей перед ним в скромном платье, платье девушки из богатого квартала, белокурой, кроткой, захваченной рассказом мадемуазель Аустерлиц во взгляде появляется удивление.
— Вы же говорили, машина была белая.
— Я не о цвете машины, — вдруг раздражается Барран. — Я говорю. «Горчицы». Принесите мне горчицы?
Девушка устремляется в буфетную, на ходу дважды с опаской оглядываясь на Баррана. Оставшись один, медик повышает голос, чтобы она его услышала:
— Вы не верите ни одному моему слову?
Молчание. Потом из буфетной доносится голос девушки. Но это не ответ на его вопрос:
— Этот американец, которого арестовали, — он был с вами в подземелье?
После короткой заминки Барран отвечает:
— Нет. Я был один.
Девушка возвращается с горчицей. Но посреди комнаты останавливается, недоуменно нахмурившись.
— Но тогда кто же взял деньги?
— Тот, кто знал комбинацию сейфа. В пятницу вечером, когда я дал себя там запереть, сейф был уже пуст.
Он встает и идет за горчицей, которую мадемуазель Аустерлиц ему так и не донесла. На секунду останавливается перед ней — она с тревогой смотрит на него снизу вверх и изо всех сил старается понять.
— …Меня засадили туда, — продолжает Барран, — чтобы создать видимость самого натурального ограбления, но истина куда проще… Достаточно было взять и уйти…
Говоря это, он берет баночку с горчицей из рук девушки и возвращается к столу.
— Но это невозможно! — восклицает девушка. — Когда же?
— В момент ухода, как только опустели коридоры.
На свою беду появился охранник…
Девушка, похоже, до конца не убеждена. Она даже вдруг оживляется, повышает голос:
— Но убит-то он все-таки из вашего револьвера!
Медик поднимает голову девушка затронула его самое больное место. Он сухо отвечает:
— Его тоже достаточно было взять.
Другая комната квартиры мадемуазель Аустерлиц, чуть позже. Это гостиная с роскошной, но старомодной мебелью и коврами. Стоящие по углам комнаты штатив с курительными трубками, шахматный столик, клюшки для гольфа а сумке, фотография в рамке свидетельствуют, что тут живет и мужчина.
Сидя на диване перед увеличительным зеркалом с подсветкой, Барран бреется электробритвой. Похожая то ли на монашку, то ли на сестру Армии спасения, девушка медленно расхаживает по комнате, искоса поглядывая на медика.
— Обычно вы живете с отцом? — спрашивает Барран.
— Да. Он уже два месяца лечится в Швейцарии.
— Что с ним?
— Инфаркт.
— Который вы год учитесь?
— Третий… В общем, третий год на первом курсе.
— А имя у вас есть?
— Доминика. Но все зовут меня Ватерлоо.
— Почему? — поднимает на девушку глаза Барран.
— Потому что моя фамилия Аустерлиц [7].
— А-а, — понимающе кивает Барран. Поверх увеличивающего зеркала, которое деформирует его собственное лицо, он рассматривает девушку. Судя по ее виду, она оттаяла. У нее на лице свежая, чарующая улыбка.
— Это из-за экзаменов… Я, наверное, глупая… И потом, я всегда паникую…
Улыбка сходит с ее лица.
Барран выключает электробритву и протягивает к девушке руку.
— Подите сюда, Ватерлоо.
С боязливым выражением лица, обрамленного длинными белокурыми прядями, она подходит и, держа руки вдоль бедер, останавливается перед ним. Он усаживает ее и мягко спрашивает:
— Вы поможете мне?
Ватерлоо молчит Барран начинает объяснять:
— Имя Изабелла Моро, ее работа в СИНТЕКО, адрес, который она мне дала… Все было липой! Она предусмотрела все, чтобы я не смог напасть на ее след. Кроме одного! Она проходила медосмотр! У нее была форменная одежда компании и медицинская карточка, как у всех служащих!.. И у меня есть свидетель: Вы!
Ватерлоо медленно качает головой. В ее глазах вновь появляется страх:
7
Битвы под Аустерлицем (2.12.1805) и при Ватерлоо (18.06.1815) знаменовали собой соответственно расцвет и Крушение империи Наполеона I