Граната РГД-5 - Щелоков Александр Александрович (читать книги онлайн полностью без регистрации .TXT) 📗
Подсказал с видом, будто ничего не заметил:
— Юрий Платонович...
— Так что там у вас, Юрий Платонович?
— У нас? — Харин казалось переполнился недоумением. — Что вы имеете в виду?
Прием давно отработан, и по лицу Сагитова пробежала тень легкого смущения.
— Вы приехали о чем-то просить?
— Булат Умарович! — Харин чуть подпрыгнул на кресле, как пассажир автобуса, который несся по кочкам. — Я понимаю, вы привыкли, что визитеры у вас обязательно просят денег. Но я представляю губернатора. Вы понимаете, я надеюсь?
Сагитов, скрывая неудовольствие, — укол пришелся в больное место, — не спеша свернул газету и бросил на стол.
— Чем могу служить губернатору?
Это уже почти то, чего добивался Харин. Вопрос поднимал его личный статус до уровня чрезвычайного и полномочного посла, который уполномочен вести переговоры от имени первого лица.
— Булат Умарович, речь пойдет о тонком и щепетильном деле. В городе назревает уголовный процесс. Я прямо назову его вам — убийство матери и дочери Усачевых. Есть ряд обстоятельств, позволяющих прессе сделать процесс скандальным. Вы понимаете?
Сагитов пока ничего не понимал, но кивнул утвердительно. В конце концов, в ходе разговора разберется.
— Так вот, губернатор советует, чтобы органы прессы, входящие в ваш концерн «Медиа-РОСТ», остались в стороне от этой темы. Особенно он просит, чтобы в огонь не подливал керосин «МК»...
«Ага!» — Сагитова охватило волнение торжества. О том, чтобы пресса не разжигала костер, на котором палят грешников, высокие сановники просят в случаях, когда огонь может подпалить задницы им самим. А это как раз то случай, когда можно сыграть на повышение ставок.
— Юрий Платонович, вы уверены, что некий Сагитов может влиять на поведение свободной демократической прессы? Особенно такой газеты как «МК»?
— У вас контрольный пакет акций издания...
— Интересно, я и не знал. Мне всегда казалось, что их только тридцать процентов.
— Еще тридцать у лиц, которые прибрели акции на ваши деньги.
— Серьезно? Вы весьма осведомленный человек, Юрий Платонович. Поздравляю.
— Спасибо, оценка из ваших уст мне льстит.
— Думаю, вы прекрасно понимаете, что мое вмешательство в политику газеты может быть воспринято, как нарушение норм демократии. Это может дорого стоить каждому из нас...
Харин обрадовался. Он давно ждал подобных слов. Они означали, что дипломатия себя исчерпала, и торг переходил в сферу бизнеса. После такой заявки Сагитова исчезала нужда в эзоповском языке, и можно было называть вещи своими именами.
— «Дорого стоить». Булат Умарович, это весьма расплывчато. Назовите сумму.
— Юрий Платонович! Неужели речь идет о деньгах?! Вы ничего у меня не покупаете, я — не продаю. Разве не так?
— И все же?
— Было бы желательно, если Леонид Викторович кое в чем мне помог. Нужно поддержать решение об отводе мне земли под строительство коттеджей на Таракановке.
— Гдеэто?
Сагитов отнесся к недоуменному вопросу Харина снисходительно. До последних лет, аж с двадцатого года улица Таракановка носила имя Розы Люксембург. Девичье русское название ей вернули новые власти два года назад. Потому даже старожилы продолжали именовать свой микрорайон «Розочкой». Запамятовать такие перемены трудно.
— А в чем проблема?
— Уперлось общество охраны памятников старины. Там какие-то исторические развалины.
— Где же еще строить новое, как не на развалинах?
— Вы мне сообщите решение?
— Булат Умарович, можете считать, что оно положительное.
Звонок истошно надрывался все время, пока пенсионер Василий Иванович Ручкин шел из комнаты в прихожую своей трехкомнатной городской квартиры и открывал дверь. Мелькнула даже мысль, что испортилась — «залипла» кнопка и придется ее чинить.
Ручкин открыл дверь и увидел — на пороге стоит Настасья — двоюродная сестра, постаревшая, в стареньком ношенном платье, с темными разводами под глазами.
Сестра жила в Лужках — дачном поселке в двух десятках километров от города. Добираться оттуда в последнее время стало неимоверно трудно. Сразу мелькнула мысль: наверное, что-то случилось, если в самую огородную пору, бросив хозяйство, сестра прикатила к нему.
— Настенька! — Ручкин распахнул объятья, приветливо заулыбался. Может все же насчет несчастья он ошибся? — Рад тебя видеть. Как доехала?
— Десять тысяч.
Ручкин не понял.
—Что?
— Дорога нонече столько стоит. Со шкурой услугу дерут с хрестьян, паразиты.
— А что автобусы?
— Как полагается. Их прихватизировали.
Новые термины рыночной жизни «услуга» и «приватизация» сестра уже явно усвоила, а кто с кого шкуру дерет Ручкин легко догадался.
— Эх, Настя, не только с крестьян! — Он взял из рук сестры хозяйственную сумку, поставил под вешалку. — Проходи в комнату. Сейчас чай вскипячу.
Они уселись на кухне — традиционном месте российского чаепития. Настя достала из сумки баночку меда, какие-то коржики домашней выпечки — ехала в город, напекла. Как же можно явиться к брату без деревенского гостинца?
Ручкину было неудобно принимать такие дары: он понимал, что сестра живет труднее, чем вдовец с военной пенсией, но отказаться — значило смертельно обидеть Настю.
Сперва они пили чай молча. Ручкин понимал — сестра с дороги и ей надо дать подкрепиться. Только после второй чашки он задал вопрос:
— Так что у вас там нового?
Настя заплакала и стала промокать слезы уголком косынки, накинутой на плечи.
— Вася, забрали Вадика. Слово «забрали» в современном русском языке имеет два главных значения, хотя именно о них стыдливо умалчивает академический словарь русского языка. Забирают людей у нас в тюрьму и армию. Попадание в эти две организации народное сознание уравнивает в смысле и последствиях.
— За что? — Ручкин, уже догадался куда именно забрали племянника. — Когда?
— Говорят за убийство.
— Да ты что! — Ручкин хорошо знал племянника — тихого работящего парня, который помогал матери держать на плечах домашнее хозяйство и никогда буйством характера не отличался.
— Не убивал он, Вася. Я же знаю. Не убивал и все тут.
. — Погоди, об этом потом. Ты хоть с ним встречалась?
— Нет, к нему не пускают.
— Ты просила о свидании?
— Не разрешили. Говорят он особо опасный преступник.
Настя закрыла лицо ладонями и зарыдала неожиданно громко, слегка подвывая.
Ручкин положил ей руку на худое плечо и нежно погладил.
— Успокойся и не реви. Что случилось? Только рассказывай по порядку. И давай слез. Если надо, пойди умойся.
Настя тяжело вздохнула, вытерла глаза.
— Было третьего дня происшествие. У Некрасовых корову резали. Вадик им помогал. Он с измальства шкуры сымать обучен. Была не нем зеленая рубаха. Солдатская. За спецовку ее носил. Когда все сделали, стали мясо носить. В машину складывали. Потом поехали на базар. Там Вадика и схватила милиция. Иван Фомич Некрасов сам в отделение бегал. Ему сказали: взяли убийцу. Рубаха в крови. Есть у них подозрение. Он просил встречи с Вадиком, его отшили.
— Тебе кто это рассказал? Иван Фомич?
— Он.
— Хорошо, Настя, с него и начнем. Постараемся выяснить что к чему.
— Ой, Вася, за тем и приехала. Не будь тебя, не знала бы куда и податься. Одна на тебя надёжа...
Василий Иванович Ручкин — человек старого, большевистского закала. В этом его определении главным является слово «закал». Обладающие им люди не гнутся. Их скорее можно сломать, нежели заставить склонить голову. Они не меняют убеждений. Они упрямы и не способны признавать своей неправоты, даже если она очевидна.
Нынешнее время тоже кует людей, но не закаляет их. Старые были словно корабельные гвозди — вбили их на определенное место по самую шляпку и они готовы были стоять до конца. Новые — это скорее шурупы: на шляпках прорези, потому по обстоятельствам можно поджать крепление или ослабить его.
