Пальмы, солнце, алый снег - Литвиновы Анна и Сергей (читать хорошую книгу .TXT) 📗
Яков Анатольевич подошел к пластиковой доске, взял маркер, нарисовал окружность, крупно вписал в нее «ТРИДЦАТЬ ПРОЦЕНТОВ». Объяснил:
– Видишь ли, Ярослава… Все человечество делится на три больших сегмента. Самый центральный, в нем тридцать процентов населения, – это абсолютно нормальные люди.
Он сделал паузу, уточнил:
– Ты, безусловно, относишься к этой трети.
«Сейчас она просияет».
Ярослава благодарно улыбнулась, а психолог продолжил:
– Следующий сектор – это те, чью психику можно назвать пограничной. Их – сорок процентов… – Он обвел первый круг вторым. – Ну, и оставшиеся тридцать процентов – это, как говорят в народе, конкретно ненормальные.
– Так много?! – ужаснулась Ярослава.
– Увы, – кивнул тот. – Психически больного ведь в отличие от других инвалидов за версту не видать.
– Кошмар, – поежилась собеседница.
– И вот ведь какая штука, – продолжал Яков Анатольевич. – Посмотри еще раз на картинку. – Он махнул в сторону трех вписанных друг в друга кругов. – Люди из первой окружности, из нормальных, к законченным психам попасть не могут ни в каком случае. Как, соответственно, и сумасшедшие – к здоровым. А вот пограничные могут мигрировать и туда, и сюда…
– А каким был Антон? – жадно поинтересовалась Ярославна.
– Антон, к моему глубокому сожалению, в тридцать процентов абсолютно здоровых не входил, – вздохнул психолог.
Ярослава слушала, затаив дыхание.
– Конечно, он не являлся сумасшедшим, – поспешил добавить Яков Анатольевич, – но его психика – да, она была не вполне адекватной. Антон ведь пережил тяжелое детство… сложную семейную ситуацию… и все это наложило на его поведение своего рода фатальный отпечаток… Вот – опять же, как говорят в народе, – нервы и не выдержали…
– То есть, – Ярослава, как деловая женщина, предпочла расставить все точки над «i», – его психика была пограничной, а вчера, после нашего тренинга, после того, как исповедоваться пришлось, у него крышу окончательно снесло?
– Можно полагать и так. Что пусковым механизмом его поступка стал именно наш тренинг, – безропотно согласился психолог. А потом пытливо взглянул на собеседницу: – Но с таким же успехом катализатором его сумасшествия могло стать его внезапно вспыхнувшее чувство к вам. Вы ведь, кажется, весь вечер провели вместе?..
Ярослава отшатнулась, побледнела, забормотала:
– Да, вместе, но…
– Ах, боже мой, милочка, да бросьте вы оправдываться! – перебил Яков Анатольевич, ласково обнимая ее за плечи. – Вы – взрослый человек, и Антон – тоже взрослый…
– Был – взрослый, – припечатала Ярослава. – А сейчас его нет. Вообще нет. Нигде. – Она потерянно, жалко улыбнулась. – Я, как вы понимаете, совсем не девочка, а до сих пор привыкнуть не могу. Что человек жил, дышал, мечтал – и вдруг внезапно его не стало. Облако. Пыль. И не будет больше никогда…
«А ведь она переигрывает, – определил психолог. Безошибочно сказались десятилетия практики. – Совсем уж не так сильно переживает, как показывает. Интересно почему?»
Но расколоть Ярославу он не успел. За их спинами раздалось:
– Но это был его собственный выбор, правда?
Ярослава и Яков Анатольевич обернулись. Она – поспешно и нервно, он – спокойно и с достоинством.
На пороге стояла Александра. Как обычно, в нелепых широких джинсиках и мешковатом свитере – одежках дорогих, но до безумия ей не идущих. Зато щеки сегодня не бледные, как всегда, а разрумянены, и глаза блещут.
– Зачем ты так говоришь?.. – начала было Ярослава.
– Здравствуй, Сашенька, – дружелюбно поздоровался психолог. – Изумительно выглядишь.
Девушка расплылась в благодарной улыбке.
«Она и правда сегодня чудо как хороша. Несмотря на все свои веснушки и девчачью нескладность…»
– Действительно, Сашенька, ты такая симпатяшка… – нежно пропела Ярослава. И тут же разбавила медовый тон жестким: – Тебя, наверное, смерть возбуждает? Кровь, трупы?
Александра вспыхнула, закусила губу… впрочем, быстро нашлась:
– Ну, в плане трупов… Антон ведь, кажется, в твоей ванной комнате себе вены перерезал?..
– Брэйк, девочки, брэйк, – вмешался психолог. – Я понимаю, нам всем тяжело, но все-таки давайте держать себя в руках.
– Мне – не тяжело. Мне, наоборот, очень прекрасно, – упрямо повторила Саша.
– Во как… – буркнула Тося.
Она, под руку с Андреем Степановичем, как раз появилась на пороге.
– Да. Мне хорошо, и я этого не скрываю. – Александра с вызовом взглянула на пришедших.
– Ну, и ради бога, – равнодушно отвернулась от нее Тося.
Саша явно расстроилась, что ссоры не получается.
«А эта крошечная Тося – крепкий орешек, – мелькнуло у психолога. – Совсем не похожа на бывшую официантку. И Ярослава, которая обычно как на ладони, сегодня явно что-то скрывает…»
Но разбираться сейчас не время.
– Ну, вот и чудненько. Все в сборе, – заторопился психолог. – Давайте наконец начинать.
– Давайте, – буркнула Ярослава. – Только сразу предупреждаю: я сегодня ничего рассказывать не буду.
– А как же пограничная ситуация? Полное очищение? Катарсис? – ехидно обратилась к ней Александра. – Ты ведь ночью такое пережила… Мертвое тело в ванной, у меня бы от ужаса точно инфаркт случился! Неужели не хочешь об этом поговорить?..
– Слушай, заткнись, а? – ледяным тоном попросила Ярослава.
– Нет, – вновь вмешался Яков Анатольевич. – Затыкаться Александре совсем не надо. Мне кажется, – он внимательно взглянул на девушку, – сегодня как раз ее день. Поговоришь с нами, Сашенька?.. Расскажешь нам все?
– Расскажу, – охотно кивнула та.
Жестко улыбнулась. Обвела взглядом аудиторию. На Тосю с Ярославой посмотрела презрительно. На мужчин – скорее даже с ненавистью. И с вызовом.
Вышла в центр комнаты. Села в кресло. Откинула со лба прядь взмокших волос (хотя в аудитории совсем и не было жарко). Произнесла:
– Врать не буду: я боялась рассказывать о себе. И когда сюда ехала, думала над купюрами. Как рассказать – да не все. Чтоб, не дай бог, вы меня в обидчицы-гадины не записали… А сейчас решила: слушайте все. Все, как есть. Потому что с вами, так сказать, с сильным полом, – снова гневный взгляд в сторону мужчин, – по-хорошему просто нельзя.
Она очень старалась учиться, но все равно институт запомнился вечным кошмаром.
Александра всегда, даже после ночных посиделок с однокурсниками, спешила к первой паре. Занимала самое удобное, ближе к кафедре место. Добросовестно записывала за лектором и даже кивала, когда взгляд преподавателя останавливался на ней. Казалось бы, примерной студентке и карты в руки. Ан нет.
После занятий, еще в метро, по дороге домой, она открывала свежезаписанные лекции и в ужасе осознавала, что ничего, почти ничего в них не понимает! Точнее, так: вот эта формула ясна и вот эта – понятна, но к чему они здесь? Зачем? И что доказывают?!
Папа, правда, утешал: «Я в институте тоже лекции чисто механически записывал. Не вникая. А потом уже разбирался». Но беда-то в том, что у нее и после лекций, в спокойной, домашней обстановке – и то разобраться не получалось. Приходилось сверяться с учебниками, заткнув гордость в карман, звонить однокурсницам или просить, чтоб помог, брата Артема.
Он, в отличие от легкомысленных однокурсниц, помогал ей всегда. И объяснял, не чета многим институтским преподам, легко и толково. Какое-то заветное слово, что ли, знал – только что была тетрадка с непонятными иероглифами, и вдруг, будто волшебной палочкой взмахнули, ряды бессмысленных формул обратились в стройную и логичную картину… «Почему так? – гадала Саша. – Преподов – не понимаю, зато брата – всегда. Учил бы меня только он…»
Но учить ее на постоянной основе Артему, конечно же, было не с руки – собственных дел хватало. Да и человеком он был дрянным, хоть и преподаватель от бога. Просто объяснить, а потом выслушать горячую благодарность сестры не умел. Обязательно нужно было оттянуться на ней во всю мощь отвратительного характера:
