Только не дворецкий - Блейк Николас (читаем книги .TXT) 📗
— Добро — само по себе награда, — возразил я, понимая, что не я, так кто-нибудь другой наверняка это скажет.
— Наградой в этой истории была виселица. О чем я и говорю.
— Это история про убийство?
— О да.
— Отлично!
— И как звали несчастного добряка? — спросила Сильвия.
— Джулиан Крейн.
— И его повесили?
— Да, и по его мнению — совершенно несправедливо. И если вы выслушаете мою историю, вместо того чтобы задавать глупые вопросы, то сами увидите, согласны вы с ним или нет.
— Сколько ему было лет?
— Около тридцати.
— А он был красивый?
— Когда повесили — уже нет. Так что, будете слушать историю или не будете?
— Будем! — хором откликнулись мы.
И вот какую историю рассказал нам Колби.
Джулиан Крейн (начал он) жил в загородном поместье у своего дяди Мариуса и был весьма елейным молодым человеком. Ему бы следовало работать, но работать он не любил. Он и загородную жизнь не любил, но все его намеки на то, чтобы отправиться в Лондон за дядюшкин счет, встречали у Мариуса холодный прием. Джулиан обещал даже приезжать к дяде на выходные с друзьями, но и это не помогало. Нельзя сказать, чтобы Мариус души не чаял в своем племяннике, но ему нравилось, когда тот был рядом. Богатые холостяки к старости часто становятся занудами, а занудам всегда хочется иметь под рукой кого-нибудь, кому некуда от них сбежать. Поэтому Мариус и не собирался отпускать Джулиана. Тихие будни, когда не с кем перемолвиться словечком, и шумные выходные с нашествием горластых юнцов, не особенно желающих его слушать, — все это не входило в его представление о приятной жизни. Деньги давали ему власть над племянником, и он предпочитал ею пользоваться.
— Дорогой мой мальчик, — говорил он. — Тебе и так все достанется, когда я умру, а пока не отказывай больному старику в удовольствии наслаждаться твоим обществом.
— Конечно, дядя, — отвечал Джулиан. — Я просто боялся вам надоесть.
Если бы Мариус и правда был больным стариком, всякий любящий племянник вроде Джулиана охотно бы подождал. Но Мариусу было всего шестьдесят пять, а Джулиан как раз прочитал в утренней газете статью о каком-то долгожителе из Ранкорна, который только что отпраздновал свой сто пятый день рождения. Где находится Ранкорн, Джулиан не знал, но он мысленно добавил сорок лет к своему возрасту и спросил себя, на кой черт ему нужны будут все эти деньги, если он получит их в семьдесят лет, тогда как сейчас, со ста пятьюдесятью тысячами фунтов в банке и целой жизнью впереди… В общем, сами можете себе представить, в каком свете ему рисовалось положение дел.
Не знаю, задумывался ли кто-нибудь из вас о том, как убить дядю; я хочу сказать, дядю, которому вы приходитесь единственным родственником и наследником. Мы прекрасно знаем, что мотивы убийства бывают самые разные: месть, страсть, корысть, страх или просто чья-то мерзкая рожа настолько примелькалась в газете, что вы чувствуете себя чуть ли не обязанным с нею покончить. Я, например, за всю свою жизнь хотел убить лишь одного человека, и только из-за того… впрочем, молчу, молчу: кто знает — может, я еще на это решусь. Но скучная полиция, лишенная всякого воображения, первым делом всегда проверяет денежный мотив, и если он есть, то, считайте, вас уже поймали.
Так что вы понимаете, в каком трудном положении оказался Джулиан. Он жил с дядей один, был его единственным наследником, а дядя был очень богат. Что бы ни изобретал Джулиан, все его планы рушились под тяжестью этих ста пятидесяти тысяч фунтов стерлингов. Любой другой столкнул бы Мариуса в реку и спокойно бы дожидался заключения о смерти от несчастного случая — но не таков был Джулиан. Любой другой подсыпал бы в бутылку с содовой какого-нибудь необнаружимого яда и ждал бы свидетельства о смерти от естественных причин — но не таков был Джулиан. Любой другой натянул бы веревку над верхней ступенькой чердачной лестницы, но… Думаю, дальше можно не продолжать. Джулиан терзался от мысли о несправедливости всего этого. Она не давала ему покоя. По ночам он лежал без сна и думал, до чего все нечестно и насколько было бы проще, если б не эти сто пятьдесят тысяч.
Что обиднее всего, ему даже не с кем было посоветоваться. Впервые в жизни он пожалел о том, что не женат. Как приятно было бы разрабатывать безупречный план рука об руку с любящей женой. Как благотворно повлияло бы на него нежное белокурое создание с интеллектом среднестатистического полицейского, которое указывало бы на недостатки того или иного плана и предугадывало бы возможные подозрения. В таком тонком деле две головы гораздо лучше, чем одна, даже если вторая голова ничего не делает, а только завороженно смотрит в рот первой. Тогда хотя бы можно изложить свой план и посмотреть на него со стороны. Но, увы, единственным доступным собеседником был все тот же дядя, и это тоже казалось Джулиану ужасно несправедливым.
Что ему требовалось найти — в одиночку, уж если иначе никак нельзя, — так это другого подозреваемого; такого, у которого, в глазах полиции, был бы столь же веский мотив. Но какой еще может быть мотив, чтобы избавиться от столь почтенного человека, как Мариус Крейн? Да, он зануда, но посчитает ли среднестатистический инспектор, что это достаточное основание для убийства? А если даже и посчитает, первым подозреваемым опять оказывается Джулиан. Оставалась, конечно, возможность «подставить» кого-нибудь, как это постоянно делают в детективах, но единственным, кого можно подставить, был старый садовник Джон Коппард, и сколько следов, отпечатков пальцев, подброшенных тупых предметов и окровавленных платков с инициалами «Дж. К.» потребуется, чтобы перевесить полное отсутствие у него мотива, Джулиан даже боялся себе представить.
Я говорил уже, что дядя Мариус был занудой. Зануды делятся на два класса: те, у кого есть свой конек, и те, кто и без конька прекрасно обходится. Мариус относился к первому, менее назойливому классу. Незадолго до того, как отойти от дел (раньше он торговал чаем), Мариус, чудесным образом, дважды сорвал банк. Сначала он заполнил билет футбольного тотализатора — впервые в жизни, просто чтобы «посмотреть, как пойдет», — и, щедро расставив циферки и крестики равнодушной рукой, отправил его по почте, «так, смеха ради». Вскоре после этого он приобрел в поезде лотерейный билет у одного застенчивого, но довольно настырного джентльмена. Когда стали известны результаты, Мариус уверился, что у него есть особое чутье, или, как он выразился, «нюх на такие вещи». И потому, когда обнаружилось, что длинными зимними вечерами — да, в общем-то, и днями — за городом нечего делать, кроме как читать детективы, он открыл, что его нюх распространяется и на преступления.
С этим-то нюхом и пришлось иметь дело бедняге Джулиану. Достаточно утомительны были дядины нападки на бестолковый Скотленд-Ярд, когда речь шла о настоящих преступлениях, о которых то и дело трезвонили газеты (потому что очевидно же: это теща подсыпала мышьяк в черничный пирог!), но куда хуже обстояло дело, когда убийство совершалось в очередном детективе, и Мариус путано излагал содержание первой части, подробно анализируя улики.
— Да, я еще не сказал тебе, что этот молодчик… как бишь его… Кармайкл, что ли… встретил эту девицу, Дорис… то есть Филис… ну, в общем, случайно встретил ее в Париже за несколько лет до того… год или два — не важно… ну и она вместе с этим… как же его?.. Арбатнотом…
И вот в одну из таких минут на Джулиана вдруг снизошло вдохновение.
— Послушайте, дядя Мариус, — сказал он с улыбкой, — отчего бы вам не написать детектив?
Мариус польщенно похихикал и ответил, что не уверен, получится ли у него.
— Еще бы не получилось! Кому же, как не вам, их писать! У вас как раз нюх на такие вещи, и вы не наляпаете таких глупых ошибок, как остальные.
— Ну, с дедукцией, индукцией и так далее я, конечно, справлюсь, они-то меня и интересуют, но чтобы писать… Тут, знаешь ли, особая сноровка нужна. Как у тебя, скорее.
