Дело уголовного розыска (Невыдуманные рассказы) - Гацунаев Николай Константинович (чтение книг .txt) 📗
Булатов помолчал и закончил:
— Вопрос о внедрении оперативного работника в Караван-сарай согласован с заместителем министра.
Внешность у парня была располагающая: открытое продолговатое лицо с высоким лбом, серые глаза, аккуратно зачесанные на пробор волосы, И никаких особых примет: нос как нос, губы как губы, подбородок как подбородок. Разглядывая сидевшего перед ним оперативного работника, Булатов мысленно прошелся по его анкетным данным. Лисунов Федор Петрович. Родился в 1924 году в Вологде. В 1943 году окончил среднюю школу, затем кратко-срочное артучилище. Сержант, командир орудия. Участник войны.
Медаль «За отвагу». Ранение. Госпиталь. В 1946 году демобилизован. Вернулся в Вологду. В 1948 году окончил среднюю школу милиции. Присвоено звание лейтенанта. Женат. В настоящее время — оперуполномоченный Андижанского уголовного розыска.
— Ну что ж, — Булатов провел ладонью по гладко выбритому подбородку. — Давайте знакомиться ближе. Знаете, зачем мы вас вызвали?
— Догадываюсь, — кивнул Лисунов.
— Легализация Лисунова проходит успешно. Он поселился в доме, — Разумный заглянул в свои записи — № 97, чуть позади домов № 76 и 89. Эта нумерация характерна для стихийной застройки Караван-сарая. Хозяйка, старая женщина, проживает на скромную пенсию. Охотно поселила его у себя. Плату за постой запросила невысокую.
— Как он себя чувствует? — спросил Булатов.
— По-моему, отлично. Держится уверенно. С хозяйкой отношения складываются самым наилучшим образом. Она вдова, муж работает грузчиком на железнодорожной станции. Умер еще в 1923 году. С преступным миром не связана, зато всю караван-сарайскую публику знает. И кто чем дышит — тоже. К постояльцу присмотрелась, относится с явной симпатией. Рассказывает много интересного.
— Что, например?
— Например, о том, как с завода спирт крадут.
— Ну, это, положим, не новость.
— Согласен, Борис Ильич. Но есть новые детали. А одна история — просто изуверство какое-то! — Разумный зябко передернул плечами. — До чего все-таки люди дойти могут!
— Не отвлекайтесь, Александр Александрович, — мягко напомнил Булатов. — Вернемся к нашему подопечному. Когда у вас с ним следующая встреча?
— Послезавтра. О нем, собственно, докладывать пока больше нечего. Вживается парень. А историю все же послушайте. Она того стоит.
Булатов взглянул на циферблат ручных часов и кивнул. — Ну что ж, рассказывайте. Только, с учетом того, что мне через полчаса к министру.
— Значит так. Спирт с завода воруют следующим образом: проносят на завод резиновые емкости, преимущественно грелки. Незаметно наполняют их и, когда стемнеет, перебрасывают через забор к реке. По берегу не подойти, все огорожено. А ночью мальчишки из Караван-сарая пробираются по теплофикационным трубам через Салар, собирают грелки и относят «хозяевам». Подрабатывают, одним словом. Так вот одна из таких хозяек, содержательница подпольного притона Игнатьевна, наняла соседского пацана, и он ей регулярно таскал грелки со спиртом. Однажды он принес грелку, в которой спирту была самая малость.
Игнатьевна естественно подняла скандал: куда подевал спирт? Мальчонка лепечет, что грелка, наверное, прохудилась и спирт из нее протекался. Показывает мокрые рубаху, брюки. А Игнатьевна ни в какую: признавайся, кому спирт продал? Мальчик опять свое. Тогда эта сволочь хватает коробок, чиркает и подносит горящую спичку к его одежде…
Разумный хрипло закашлялся. Булатов стиснул зубы и зажмурил глаза.
— Короче, вспыхнул мальчонка, как факел, а через несколько часов умер, не приходя в сознание.
— Что показало расследование? — жестко спросил Булатов.
— В том-то и дело, что расследование, вроде, и не проводилось! Убийца подкупила мать мальчика, и та объяснила гибель сына следствием неожиданного взрыва примуса. Предъявила даже какие то обломки. Мальчика тихо похоронили. И уже потом пошли разговоры, которыми и поделилась Матрена Васильевна со своим постояльцем.
— Установите точно, проводилось ли расследование. Если нет — добивайтесь санкции на эксгумацию трупа. Результаты доложите. — Булатов поднялся из-за стола и протянул руку, — мне пора. До свидания.
Ночь выдалась душная. И несмотря на открытое окно в каморке было нечем дышать. Лисунов ворочался с боку на бок, тщетно пытаясь уснуть. Несколько раз выходил в сенцы, пил воду из ведра, стараясь не шуметь, обливался по пояс под рукомойником. Наконец, не выдержав, набросил рубашку на голое тело, надел брюки и выше, во дворик.
Тут было немного прохладнее. Тускло мерцали звезды. Перекликались на товарной станции маневровые паровозы. Где-то далеко духовой оркестр исполнял вальс «дунайские волны». Лисунов прошел к врытой под акацией скамейке, сел и прислонился спиной к стволу.
Караван-сарай спал. Лишь кое-где лениво перебрехивались собаки, да со стороны дома Игнатьевны доносились неразборчивые пьяные голоса. Лисунов запрокинул голову и задумался, глядя сквозь листву на слегка подсвеченное городскими огнями небо.
Тянулась третья неделя его пребывания в Караван-сарае, а сколько-нибудь ощутимых результатов пока не было. Правда, «легализацию» как выразился майор Разумный, прошла без сучка, без задоринки. «Домком» Караван-сарая небрежно повертел справку об освобождении из Воркутлага, где владелец ее отбывал пятилетний срок заключения, и вернул Лисунову.
— Получишь паспорт, тогда насчет прописки приходи. Фатера подходящая?
— Сойдет, — буркнул Лисунов.
— После лагеря все сойдет, — философски заключил «домком». — Опять же у Васильевны не ты первый на постое. Бывай.
Он царапнул взглядом по лицу новичка, многозначительно хмыкнул и убрался восвояси. А неделю спустя у Игнатьевны, куда Лисунов забрел кинуть стопку-другую, к нему подсел здоровенный детина в трусиках и сетчатой майке, сквозь которую проглядывала густая татуировка, и как бы невзначай завел разговор о Воркуте.
В Воркутинском лагере Лисунову приходилось бывать по работе, из расспросов он понял, что тот всерьез знает те места, как свои пять пальцев, и насторожился, хотя внешне вида не подал.
Ответы его пришлись, видно, собеседнику по душе. Они распили вдвоем бутылку и расстались закадычными друзьями. Скорее всего это была проверка и он ее выдержал, потому что по ряду почти неуловимых принципов понял, что его оставили в покое.
В доме напротив негромко скрипнула створка окна. Не меняя положения, Лисунов скосил глаза. В темном проеме окна колыхнулась занавеска. «Еще кому-то не спится», — подумал Лисунов, отводя взгляд, и вдруг замер, прислушиваясь.
…— при деникинцах лучше было? — Голос звучал невнятно, но слова можно было разобрать.
— Надежда хоть была, что вас на первом столбе не повесят! — говоривший был явно пьян.
— Ты с ума сошел.
— Думаете, не знаю, как вы деникинской контрразведке…
— Заткнись, дурак!
— Как офицеры к вам в магазин на Херсонской хаживали…
— Заткнись, говорю!
— А если не заткнусь? — Пьяный откровенно издевался. — Из флакончика попотчуете, как Станислава? Или, может, камешком по головке? Как того, у ворот? Ну что вы на меня вытаращились, дядюшка? Не ожидали? А я…
Окно с треском захлопнулось. Лисунов посидел еще несколько минут и, только убедившись, что в доме напротив все успокоилось, бесшумно скользнул в сени.
Утром, как бы невзначай, спросил у хозяйки, что за люди живут напротив. Та насторожилась.
— Жогов, а тебе на что?
— Да так просто. — Лисунов безразлично пожал плечами. — Орали там всю ночь. Набухались. Видать, вот и шумели.
Матрена Васильевна облегченно вздохнула.
— Вдвоем с племянником живут. Жогова-то Константином кличут, а племянника — Николаем. Держался бы ты от них подальше, сынок. Дурные они люди. Особенно Жогов.
— Товарищ Разумный?
— Слушаю.
