Сыграй мне смерть по нотам... - Гончаренко Светлана Георгиевна (читать книги без регистрации полные txt) 📗
– Наутро прихожу в СУ-15, – совсем слабым голосом сказал Пермиловский. – Спрашиваю, взяли меня на работу или нет. Мне говорят: «Идите в отдел кадров». – «Я там был уже, Иван Петрович моё заявление взял». – «Какой Иван Петрович? У нас такого нет. У нас там Маргарита Афанасьевна сидит». Я пошёл снова в отдел кадров – и точно: коридоры там совсем другие, не салатные, а бежевые, и лампочки целы. Светло везде, как в Кремле! А в отделе кадров торчит какая-то толстенная баба.
Слушая этот рассказ, Тормозов притих. Ледяев вздыхал, Витя спокойно и редко моргал, а Самоваров не знал, что и думать. Пермиловский, блестя глазами, закончил так:
– На другой день мне позвонил Иван Петрович и открыл, что он повелитель мира и управитель всего сущего. Понимаете, есть такой центр вселенной, вокруг которого галактики колесом вертятся и шипят, как петарды. А в самой серёдке сидит Иван Петрович и всем управляет. Он незрим, но он-то всё и создал, и закрутил!
– А как же галстук «Ялта»? – начал было Самоваров. Задать другие вопросы помешал внезапный кашель Веры Герасимовны.
– И галстук он создал, – не смутился Пермиловский. – И всё прочее. От Ивана Петровича звонят мне раз в неделю уже тридцать восемь лет. Он велит мне ждать особых распоряжений. И я жду. С кого-то же должны начаться новые миры! Почему не с меня?
Он вдруг круто развернулся к Самоварову:
– Вы, я вижу, скептически улыбаетесь, молодой человек! Но как тогда вы объясните следующий факт (о нём писали в «Науке и жизни» в шестьдесят седьмом году) – наши полярники провели пробное бурение ледника в Антарктиде. Девственный ледник! Ему семьдесят миллионов лет! Эпоха динозавров! И что же было там обнаружено на глубине шести километров? Расчёска, что я потерял в СУ-15, когда летел в тартарары! Все научные журналы мира облетела её фотография, и никто не мог определить, что это такое, хотя и была на ней надпись «Цена 15 коп.», хорошо на фотографии заметная. Ну, что скажете?
– Коля, пойдём со мной, поможешь вскрыть банку с компотом, – попросила вдруг Вера Герасимовна и встала из-за стола.
– Зачем ты такие круглые глаза делал за столом, Коля? – спросила она, когда Самоваров вышел вслед за ней на кухню. – Ты же воспитанный человек!
– А какие глаза я мог сделать, когда узнал, что динозавры пользовались расчёской с надписью «15 коп.»?
Вера Герасимовна многозначительно кивнула в сторону гостиной, где Тормозов снова затянул про голубку, и полушёпотом сказала:
– Коля, ты знаешь, что у Альберта Михайловича был невероятно тяжёлый период: он потерял обожаемую жену. Жуткую стерву, между нами говоря – она его била и раз хотела зарезать консервным ножом. Из ревности! У него до сих пор виден шрам под сердцем. Потеряв эту стерву, он впал в депрессию и был на волосок от гибели. Его пришлось госпитализировать…
– Ба! – вскрикнул прозревший наконец Самоваров. – Ваши гости сумасшедшие! Слава Богу! А то мне начало казаться, что я сам свихнулся!
Вера Герасимовна шикнула на него:
-Тише! Разве можно так говорить! Ты должен понять: эти люди очень поддержали Альберта там… в стационаре. Он им бесконечно благодарен – они скрасили самые тяжкие его дни. Все они по-своему очень интересные и интеллигентные люди, с богатым внутренним миром и так близки Альберту…
– Вы хотите сказать, что и Альберт Михайлович душевнобольной? – ужаснулся Самоваров.
Вера Герасимовна возмутилась:
– Что ты! Типун тебе на язык! У Альберта было не психическое, а нервное недомогание! Всего-навсего депрессия. Со всеми нами такое бывает. Теперь представь: тонкий, глубоко чувствующий, абсолютно нормальный человек вдруг оказался… ну, ты понимаешь?.. в этой лечебнице! Рядом были полные шизофреники, с припадками и слюнотечением! Совершенно естественно, что подружился он именно с этими. Они тихие…
– Я бы так не сказал, – заметил Самоваров, снова заслышав песнь о голубке.
Вера Герасимовна пояснила:
– Тихие – в смысле неопасные для общества, неагрессивные. Все они замечательные, культурнейшие люди: Фёдор Сергеевич Пермиловский что-то где-то преподавал, Тормозов – инженер. Конечно, сейчас он на инвалидности – сам видишь, то поёт, то рассказывает что-то несусветное. Зато специалист первоклассный, утюг может починить или замок врезать за пару минут. Витя вообще клад: он и массажист, и уколы чудно делает. Бывший медицинский работник. Его наблюдают известнейшие доктора и лечат внушением и трудом. Витя Альберту массаж и инъекции делает. Почти бесплатно!
– То-то мне его физиономия знакомой показалась! Я его на нашей лестнице встречал, – вспомнил Самоваров.
– Виктор – необыкновенно хороший человек, – убеждённо заявила Вера Герасимовна. – Он молчалив, но очень чуток. Представь, Альберт там… в стационаре… отказывался от еды. Ничто не помогало – ни гипноз, ни уколы. Он неподвижно лежал и умирал от истощения. Он не хотел жить без своей обожаемой жены – стервы, между нами говоря, хотя о покойниках… И тут пришёл Виктор. Сам пришёл! Из коридора! Его никто не звал! Он разжал черенком ложки челюсти Альберта и положил ему в рот манной каши. Альберт хотел выплюнуть кашу, но Виктор зажал ему рот рукой. Пришлось проглотить. И вдруг Альберт почувствовал радость жизни, её дивный вкус и полную невозможность по своей воле покинуть наш прекрасный мир. Он до сих пор не может без слёз говорить о той минуте! Всю тарелку каши он тогда съел. Потом подошли Тормозов с Пермиловским (эти двое давно дружат и всегда стараются вместе в больницу попасть). Они принесли рулет с маком и банку шпрот. Витя вскрыл банку тем же черенком ложки – он страшно сильный, почти как ты! Альберт съел и шпроты, и рулет. Тогда Витя…
– Всё это очень трогательно, – перебил её Самоваров, – Но скажите на милость, с чего вы взяли, что именно я могу украсить собой компанию умалишённых?
Вера Герасимовна, в сотый раз обтиравшая полотенцем банку с компотом, потупилась:
– Видишь ли, Коля, все они чудные люди, и мы с Альбертом им обязаны, но… всё-таки они не вполне нормальные. Когда они порознь, то вообще никаких проблем: они милы, любезны и абсолютно ничем от нас с тобой не отличаются. Но когда вместе соберутся… Конечно, мне боязно. А с тобой спокойно. Альберт такой деликатный! И со здоровьем не всё у него в порядке, он очень ослаб после парафина… А ты опытный, надёжный, опять же в милиции работал…
– Спасибо за доверие. Вы бы хоть предупредили, какого рода гости у вас будут. Я там, за столом, едва сам не рехнулся, – проворчал Самоваров. – Теперь мне, к сожалению, пора.
– Как пора? – всполошилась Вера Герасимовна. – Они ведь все трое ещё тут! Даже танцы не начались!
– Что? И танцы у вас бывают?
– Коля, не беспокойся, танцует один Тормозов. Вот, кажется, уже…
Из гостиной донёсся сумбурный, но крепкий топот.
– И какой же у него репертуар? – поинтересовался Самоваров.
– Кажется, молдовеняска.
– Ну да, любимая пляска артековцев!
– Ты прав, это что-то из детства, – согласилась Вера Герасимовна. – Это убедительно изложено у Фрейда: подсознание, подавленные желания, комплексы и всё такое.
– Ясно: не давали папа с мамой будущему инженеру отчебучивать молдовеняску. А когда он вырос, она из моды вышла. Поэтому теперь страдают ваши соседи этажом ниже. Жалко, что я не смогу насладиться этим высокохудожественным зрелищем – ухожу.
– Но Коля…
– Мне в библиотеку надо, Настю встретить.
– Зачем? Ещё не очень поздно. Конечно, она такая кокетливая, – ехидно вздохнула Вера Герасимовна. – Что делать! Пойду скажу Вите, что Альберт слаб, и ему нужен покой. Витя отзывчивый: больному поможет, а остальных быстро остальных. Но вечер будет скомкан…
– Святое дело скомкать разнузданную молдовеняску. Там у вас, кажется, из посуды что-то упало – слышите?
Самоваров с удовольствием покинул званый ужин и вышел на мороз. Декабрь в этом году стоял такой холодный, каких не было уже сто шесть лет – так, во всяком случае, сообщили по телевизору. Отменили в школах занятия, в музее срывались экскурсии, на улицах стало мало машин. Безлюдный город стал казаться меньше, приземистей, провинциальней.
