Приди и победи (СИ) - Васин Александр Юрьевич (читать полные книги онлайн бесплатно .txt) 📗
— А почему видимо? — спросил Бестужев.
— Дело в том, что до наших дней дожили только Золотые ворота, — пояснила Вера, — да и те, скорее, белокаменные. Куда делось золотое покрытие ворот, до сих пор является исторической тайной. Похоже, кто-то очень хорошо умел заметать следы.
— Давайте вернемся в наше время и в наши Пенаты, — перебил журналистку Бестужев.
— Хорошо. На самом деле, точное расположение всех ворот, кроме Золотых, неизвестно. Все выводы сделаны на упоминаниях в летописях и раскопках. Но есть одна не очень популярная среди историков теория, что Андрей Боголюбский строил свои ворота в местах силы. И что во время его правления были построены лишь пять из семи ворот. И все вместе они образовывали довольно известную каббалистическую фигуру — пентаграмму. Купола, расположенные на верхушках ворот, соединялись друг с другом силовыми линиями, питали врата и усиливали оборонительную мощь города. Неудивительно, что Никитскую церковь построили именно на этом месте.
— И как так получилось?
— Истинная судьба ворот неизвестна. Понятно, что они были разрушены, но при каких обстоятельствах, история умалчивает. А вот что касается Никитской церкви… Она — довольно молодая, но при этом уникальная для владимирской архитектуры. Ведь церковь построена в стиле провинциального барокко, и на фоне тысячелетних белокаменных храмов выглядит зарвавшимся подростком, который вместо школьной формы вдруг решил напялить джинсы. Внешне она больше напоминает светское здание, чем церковное, некую гимназию или библиотеку.
Храм построили в шестидесятые годы 18 века на деньги купца Семена Лазарева. Место было выбрано явно не случайно. До нее здесь была деревянная церковь, а еще раньше — Космо-Дамиановский монастырь. А Серебряные ворота стояли то ли рядом с ним, то ли вместо него.
— То есть здесь после ворот всегда строили церкви? — уточнил Бестужев.
— Да, это так. Столь мощное энергетическое место нельзя было оставлять на откуп светским властям. Хотя судьба конкретно этого места довольно печальна. В советские годы храм был закрыт для богослужений, и в его стенах разместилась научно-реставрационная мастерская. Лишь в 2015 году церковь вернули Владимирской епархии, и здесь вновь стали проходить службы.
Вера прижалась щекой к стене храма и закрыла глаза.
— Даже сейчас тонким душам можно почувствовать, как пульсируют силовые линии. За столетия они истончились, но все еще полны энергии.
— Тонким душам? — переспросил Бестужев.
— О, капитан, — улыбнулась Вера, — вам не знакомо это понятие. Что бы вам не говорили, но у каждого из нас есть душа. Есть души толстые, которым все равно, что произойдет с человеком. Весь жизненный процесс — под руководством мозга. Мозг выдает инструкции, которые нельзя изменять — в противном случае вся жизнь полетит в тартарары.
— О каких инструкциях вы говорите? — Бестужеву стало любопытно. Он поймал себя на мысли, что ему интересно общаться с этой странной журналисткой. На короткий миг он даже позабыл о расследовании.
— Инструкций очень много, они окружают нас повсюду. Есть общие: детский сад, школа, институт, работа, двое детей, машина, дача, квартира. Или вот такая: планомерный пятидневно-рабочий путь от специалиста до генерального директора. А можно — от рядового до генерала.
Есть частные инструкции, они имеются на все случаи жизни — из оперы “белое не носить, обтягивающее на надевать”. Любой знает, что не стоит приходить в оперу в шортах, а на рок-концерт — в смокинге. И таких сценариев миллионы. Есть инструкции совсем индивидуальные, которые закачивают в наш мозг родители, друзья, уставы предприятий.
— Все, о чем вы сказали, можно объединить такими понятиями как “порядок”, “карьера”, “цель в жизни”, “общество”, “обустроенность” и так далее. Разве это плохо?
— А разве я сказала, что это плохо, капитан?
Черт, ему показалось, или Вера только что стрельнула глазками? Тут же в груди заворочался клубок боли. У него было четкое имя — Лера. Так что нужно выбросить все мысли из головы: никакого флирта, Бестужев, ты в трауре.
— Нет, инструкции — это не плохо и не хорошо, это данность современной жизни. Сегодня большинство людей вынуждены жить, руководствуясь командами, которые им посылает их мозг. Сознание задвигает душу на вторые, а то и третьи роли. Именно поэтому мы стали менее чувствительными, менее эмоциональными. Мы практически перестали сопереживать друг другу. Даже смерть человека воспринимается как трагедия только близкими родственниками; окружающие просто не имеют времени скорбеть. Если остановишься в своем беге по жизни, то можешь уже не успеть.
— А раньше было не так?
— Да, раньше было по-другому. Прежде, чем совершить поступок, мы спрашивали свое сердце, свою душу.
— Ну это больше похоже на отвлеченные разговоры, которые ведутся на телевизионных шоу.
— Вот видите, ваш мозг не хочет меня услышать, это не по инструкции. Вам нужны аргументы, доказательства. Впрочем, они у меня есть. Стоит лишь на мгновение остановиться, оглянуться вокруг себя, и вы все увидите и все поймете. Вот, например, еще тридцать-сорок лет назад дети, увидев дрожащего под дождем щенка или котенка, жалели его и приносили домой. А сейчас как? По городу бегают стаи бездомных озлобленных псин, и время от времени мы смотрим репортажи о том, что кого-то покусали. А куда же делись дети? Загородились инструкциями.
Или вот еще пример. Уже про взрослых. Еще каких-то сто лет назад каждый уважающий себя человек знал цветочный этикет. Потому что дарить цветы — это так важно, так ответственно. И к этому вопросу подходили основательно. Красные розы означали любовь, а желтые цветы — разлуку; белые бутоны дарили только юным прекрасным незамужним созданиям, ведь белый — символ нежности и чистоты; скромные фиалки означали трепетное признание в любви; и даже непопулярная нынче бегония скрывала в себе скрытое предостережение. А сейчас кто и кому дарит цветы? Букет, коробка конфет и бутылка шампанского — вот триумвират скоротечных отношений мужчины и женщины современного мегаполиса. Чувствуете разницу миров? Мы создали ее сами.
Бестужев молчал. Странно, но ему не хотелось перебивать Веру и что-либо ей доказывать. Наоборот — он желал просто стоять и слушать ее рассуждения о нынешнем и прошлых поколениях, соглашаться или спорить — но не вслух, а про себя. И просто смотреть на эту красивую женщину лет тридцати пяти — и никуда не торопиться. И чтобы солнце обязательно пробивалось сквозь ивовые ветви и пускало зайчиков по ее лицу. И чтобы эти блики заставляли бы ее так мило щуриться…
— Вы не согласны со мной? — Бестужев не сразу понял, что Вера спрашивает его, и наверное, уже не в первый раз и ждет ответа.
— Простите. Согласен, но не во всем, — капитан смутился, не зная, какой ответ будет правильным. Его спас зазвонивший телефон. — Извините, — он поднес трубку к уху.
— Сань, ты куда делся? — это был Олег.
— На заднем дворе.
— Иди сюда, есть кое-что любопытное.
Бестужев отключился.
— Меня зовет напарник, мне нужно идти. Может, мы продолжим нашу дискуссию позже, например, за ужином? — Бестужев не надеялся на удачу, но уйти просто так он бы не смог.
Вера пристально посмотрела на него, несколько секунд помолчала, а потом улыбнулась:
— Я подумаю.
— Эээ… может, оставите телефон?
— Вы знаете, капитан, по сведениям краеведов, до революции вот эту нашу Никитскую церковь было видно из любой точки города. Стоило лишь захотеть.
— Не совсем понимаю, к чему вы это?
— К тому, что если вы по-настоящему захотите со мной встретиться — вы найдете меня в любое время из любого места.
— Но…
— Эх, не хватает нашим мужчинам романтики все же, — засмеялась Вера. — Идите, я еще здесь побуду, закончите с напарником — возвращайтесь, подумаем всерьез над вашим предложением.
Бестужев чуть ли не бегом бросился к Олегу, тот стоял рядом со Смирновым и что-то показывал ему на смартфоне.
— Олег, — позвал капитан.
