Тогда ты молчал - фон Бернут Криста (первая книга .TXT) 📗
«Кандидат на инфаркт, — подумала Мона. — Надо быть осторожной». Она уселась рядом с ним. От софы исходили въевшиеся в нее за десятки лет запахи кухни.
— Как вы себя чувствуете? — спросила Мона.
Бреннауэр не ответил, все так же глядя перед собой. Его энтузиазм улетучился, и он не знал, что делать. Сейчас ужасное лицо трупа стояло перед его глазами, и ему вдруг стало страшно, что оно и дальше будет мерещиться ему: мертвая женщина, не имеющая никакого сходства с Соней Мартинес, хотя это должна была быть Соня Мартинес.
— Господин Бреннауэр?
Наконец он повернулся к Моне. Его рот был открыт, он тяжело дышал.
— Мне плохо, фрау…
— Зайлер. Главный комиссар полиции. Я…
— Мне плохо…
— Я понимаю. Все же я должна задать вам пару вопросов.
— Обязательно сейчас? Мне…
— В общем, да. К сожалению. Вы знаете, там, наверху, лежит женщина уже довольно давно…
— Только не напоминайте мне об этом! Мне сейчас опять будет плохо!
— Сожалею, однако…
— От вас тоже воняет, как от этой…
— Герр Бреннауэр, я могу вас вызвать к себе. Тогда вам придется специально прибыть в 11-й отдел, который находится у центрального вокзала. Вы этого хотите?
Бреннауэр задумался. Его клетчатая рубашка и бежевые рабочие штаны были мокрыми от пота. Лоб был мокрым, лицо блестело.
— Нет, — сказал он.
— Тогда давайте быстро поговорим здесь. О’кей?
— Мне все равно.
У Бреннауэра был низкий гортанный голос, и он не нравился Моне.
Возможно, он будет вести себя как холерик, если что-то будет идти не так, как ему хочется. Но сейчас он слишком подавлен, и в этом были свои плюсы.
— Я сейчас включу магнитофон. Вы согласны с тем, что наш разговор записывается?
— Мне все равно.
Мона наговорила в микрофон необходимые предварительные данные — дату, время, место, фамилию и возраст свидетеля — и задала первый вопрос:
— Вы знали фрау Мартинес?
— Так, видел. Хорошо не знал.
У Бреннауэра вырвалась отрыжка. Его взгляд переместился к бутылке со шнапсом, стоявшей на столе. Она находилась чуть-чуть за пределами его досягаемости.
— Вам ничего не бросилось в глаза приблизительно десять дней назад? Может, вы видели кого-то незнакомого?
— Где — здесь, в доме?
— Да. В коридоре. Может, здесь кто-то шлялся, кого вы раньше никогда не видели?
— Не могу вспомнить. Нет.
— Муж фрау Мартинес, Роберт Мартинес, бросил ее. Это правда?
— Думаю, да. Там был этот, фургон для перевозки мебели, а в кабине сидела его дочь, потом машина уехала.
— Вы видели его здесь после этого?
— Никогда. Но я его и раньше не так-то часто видел…
— Вы знаете, где он сейчас находится?
— Я уже говорил вашим коллегам. Без понятия.
— Есть ли в доме кто-нибудь, кто может знать, где находится герр Мартинес? Соседи или еще кто-нибудь?
— Да не знаю я! Я эту семью только издали видел!
— Вам ничего не бросилось в глаза в поведении фрау Мартинес за последние несколько недель?
— Это все уже ваш коллега…
— Неважно, герр Бреннауэр, что и кому вы говорили. Нам все это нужно знать, потому что здесь произошло убийство. Вы это понимаете, герр Бреннауэр? Убили человека, и мы должны найти убийцу. И если для этого нам придется допросить вас еще раз, или два, или пять раз, то так и должно быть. Понятно?
— Можно мне глоток?..
— Позже.
— Можно я закурю?
Мона кивнула и вытащила пачку сигарет из своей сумки. Полицейский открыл окно, и поток жаркого летнего воздуха устремился в душное помещение.
Мона услышала крики детей и женский голос, снова и снова настойчиво звавший кого-то: «Борис!» Бреннауэр закурил маленькую сигару с желтым пластмассовым мундштуком.
— Мы можем продолжать? — спросила Мона.
Она взглянула на часы. Как раз сейчас Бергхаммер проводил пресс-конференцию по поводу гибели Самуэля Плессена, призывая тех, кто видел Самуэля незадолго до его смерти, обратиться в полицию. Он еще ничего не знал о ситуации, возникшей здесь.
— Мы можем продолжать? — Мона повторила вопрос.
Бреннауэр сделал затяжку и ничего не ответил. Его лицо сейчас было уже не красным, а бледным, с белым ободком вокруг крупных губ. Его вид свидетельствовал не только о плохом самочувствии в настоящий момент, но и о продолжавшемся десятилетиями издевательстве над собственным организмом — слишком жирная еда, слишком много шнапса и пива, слишком много никотина и слишком мало движения. Мона решила не думать об этом. Если он свалится, придется вызвать врача, но сначала она должна получить от него необходимую информацию.
— Я должна знать… — начала Мона.
— Послушайте, фрау Не-знаю-как-там-вас: я ничего не знаю! Ничего! Вы будете тут еще целый час…
— Точно. Час или больше, если вы не согласитесь помочь нам. А согласитесь — получится быстрее.
Мона затянулась сигаретой. Дым отбивал трупный запах. Она и Бреннауэр будут носить его на себе до тех пор, пока вся одежда, которая сегодня была на них, не попадет в стирку. Запах цеплялся даже к обуви, — так, по-особому, предупреждая о том, что человек не должен забывать об увиденном.
— Когда вы в последний раз видели фрау Мартинес?
— Уже не помню.
— Тогда сосредоточьтесь. Времени у меня уйма.
Бреннауэр посмотрел на нее с ненавистью, а Мона ответила ему бесстрастным взглядом. Может быть, он действительно ничего не знал. Но отпустит она его только тогда, когда это станет абсолютно ясно.
— Итак, когда? — задала Мона вопрос.
Полицейский спросил, может ли он «на минутку отлучиться», и когда Мона кивнула ему, он покинул помещение. Через некоторое время послышался шум спускаемой воды.
— Ну, может, недели две назад, — сказал наконец Бреннауэр и добавил: — Приблизительно.
Его сигара сгорела уже почти полностью, что свидетельствовало о ее плохом качестве, но Бреннауэр упорно сосал ее, словно насыщался дымом.
— Ну, после того, как о ней было написано в газете.
Полицейский вернулся в комнату и снова занял свой пост у открытого окна.
— Что? Какая газета?
— Вечерняя. «Абендцайтунг». Я ее читаю каждый день. И там было написано о ней. И фотография.
— Почему? Я имею в виду, о чем там было написано? В той статье?
— Я уже не помню.
— Но вы же помните, что читали о ней в газете? В вечерней, правильно?
— Да, конечно, помню из-за фотографии. Я сразу ее узнал. А потом я встретил ее в коридоре и заговорил об этом.
— И что она сказала?
Бреннауэр раздавил сигару в пепельнице, было видно, что он старается что-то припомнить. Сейчас он выглядел не таким нездоровым, возможно, оттого, что в эту минуту думал о живой Соне Мартинес, а не о мертвой.
— Уже точно не помню.
— Хотя бы приблизительно?
Бреннауэр опять подумал.
— У нее был какой-то странный взгляд. Так, словно ей было не по себе. Вот это — газета и фотография в ней, и все такое. Она, собственно, ничего не сказала. Или очень мало.
— И вы ни о чем ее не спрашивали?
— Зачем? Если она не хотела разговаривать?
— И то правда, — сказала Мона и решила, что пора прекращать все это.
Найти статью о Соне Мартинес будет несложно.
— Итак, когда это было? Статья? Когда она появилась в вечерней газете?
— Так, недели две назад. Ну, не ловите меня на слове…
— Да ладно.
14
Статья была напечатана 4 июля, двенадцать дней назад. Ее поместили на странице, отведенной под местные новости. Заголовок гласил: «Сумасшедший психиатр приказывает женщине бросить свою семью!» «Сумасшедшим психиатром» был Фабиан Плессен. В газете приводилось его заявление о том, что он никогда бы не вынес на суд общественности конфиденциальную информацию о своих пациентах, но упреки, высказанные в его адрес, вынуждают его заявить следующее: фрау Мартинес, очевидно, совершенно превратно поняла его слова, и если это так, то он об этом очень, очень сожалеет. Дальше говорилось о том, что Плессен настоятельно просит фрау Мартинес зайти к нему, чтобы прояснить создавшуюся ситуацию. Под статьей указывались имя и фамилия автора: Штефан Хайтцманн.
