След лисицы на камнях - Михалкова Елена Ивановна (библиотека электронных книг .txt) 📗
– Она, – веско сказал он. – Видали мы эту даму. Запоминающаяся.
– Сволота она, а не дама!
Бабкин осторожно выдохнул.
Вера Бакшаева была на этой заправке. Да, сказали работники, «Дэу Нексия» с черной дверцей, битая, – они внимательно рассмотрели машину, пока заливался бензин.
– В туалет она попросилась. А у нас в тот день как раз бачок сломался, ждали, когда починят. Она давай настаивать, чтобы ей дверь открыли, – мол, все мы врем, просто хотим слупить с нее побольше денег. Каких еще денег, когда туалет бесплатный? А у меня клиенты: один кофе просит, другой ждет с ребенком, пока блинчики разогреются… Не до нее, в общем. А она настырная! Не унимается никак. Ей Коля говорит: успокойтесь, дамочка, не работает туалет. Она кричит: где табличка? Почему не повесили табличку «Туалет не работает»? А какая табличка, когда он час как сломался! Не успели мы… Она шумела-шумела, потом стала требовать, чтобы ее в нашу уборную пустили. У нас для сотрудников вон там, в стороне, отдельная кабинка стоит.
– Но Катерина Пална уперлась, – с ухмылкой сказал охранник.
– Если со мной по-хорошему, то и я хорошая, – отрезала пышногрудая Катерина Пална. – А кто с мечом придет, тот пусть на харакири потом не обижается. Я ей сказала: женщина, у меня инструкция, не имею права вас пустить. Она говорит: тогда я здесь нассу. Я говорю: ну ссы, если сраму не хватает. Пока она шумела, у меня люди разбежались. Мужчина ребенка увел, за блинчики платить не стал. Ну, я его не виню: как она ругалась матерно, это же уши в трубочку сворачивались! Коля стал выводить эту дрянь, а она повернулась вроде как ненароком и целый стенд с шоколадками свалила.
– Толкнула она его, – вмешался охранник. – Всей тушей надавила!
– Ага. Ахнула, типа от неожиданности, – и лыбится. Не повезло вам, говорит. И унитаз сломался, и «Сникерсы» разлетелись… Не будет вам больше ни в чем счастья. Глядите, чтобы бензин не взорвался.
– Я после такой заявы пошел за ней и стоял рядом, пока она заправляла свою колымагу, – хмуро сказал охранник. – Думал, может, больная. Нальет бензину на асфальт и подожжет.
– Она и есть больная! Бешеная!
– Бешеные воды боятся…
Охранник и Катерина Пална поспорили немного о природе заболевания скандальной клиентки и сошлись на том, что Вера Бакшаева «психическая».
– Можно проверить по документам, какого числа вызывали сантехника? – спросил Сергей.
Да что ты, мил человек, какие тебе документы, сказали ему, три месяца прошло. Но Бабкин так искренне огорчился, что суровая Катерина Пална растаяла, позвонила кому-то, и выяснилось, что сантехник был свой, Людкин племянник. Через неизвестную Людку вызвонили его, а он сверился со своими сантехническими записями, и спустя каких-то пятнадцать минут Бабкин знал: Вера Бакшаева проезжала через заправку утром пятнадцатого августа.
Красильщиков весь день провел рядом с печником, скособоченным человечком, путавшимся в собственной густой бороде. Макар отвел его в сторону и расспросил о вчерашнем дне. Печник, удивленно глядя на него, ответил, что Михалыч, конечно, приезжал; потом испугался, что сказал лишнего, и бочком убежал к Красильщикову.
Макар сел на крыльцо и погладил молчаливую собаку Чижика.
– Пойдем, дружище, побеседуем с кем-нибудь.
Старуха Худякова, увидев Илюшина, совершенно не удивилась.
– Василий! – крикнула она в приоткрытую дверь. – Васька! Самовар поставь, у нас гости.
– А сама переломишься? – отозвался надтреснутый голос.
– Тяжелый он!
– У тебя чайник электрический имеется.
Василий высунул из дома заросшую физиономию, смерил Илюшина хмурым взглядом, сунул ноги в калоши и утопал в неизвестном направлении.
– Эх, погань какая, – беззлобно сказала ему вслед Нина Ивановна. – До чего же вредное отродье! Может, и зря я его сюда притащила… Ну да, бог даст, по весне сам уйдет. Они, бездомные, на одном месте долго не сидят, не могут.
– А Василий бездомный?
– Васька-то? Какой же еще. Он вокзальный. А вот гостил у меня Семен, тот вокзалы не любил, все по подвалам ошивался. Говорил, ему среди людей неуютно. Пойдем чайку попьем. На Белку не гляди, она только так, пугает.
Рыжая с белыми пятнами Белка рычала из-под лавки на Макара.
В доме Илюшину налили чай. Здесь было чисто, тепло и уютно; Николай Чудотворец, заключенный в деревянный оклад, внимательно смотрел из угла, и узоры настенного ковра перекликались с резьбой на дереве. Единственное, что выбивалось из традиционного интерьера, – небольшой застекленный шкафчик глубиной не шире ладони. Макар привстал и рассмотрел внутри коллекцию птичьих яиц, разложенных по ватным гнездам.
Под взглядом Худяковой он отпил глоток.
– Нина Ивановна, зачем вы стали привозить к себе бомжей? Из жалости?
– Какое там! – живо отозвалась старуха. – Терпеть их не могла!
Макар от изумления чуть не поперхнулся.
– Угощайся. – Она придвинула к нему пузатую сахарницу. – Рафинад сладкий, не то что нынешний. А с бездомными вот какая история вышла…
Она задумалась, переплетя пальцы в замок. Илюшин украдкой наблюдал и думал: какое все-таки незаурядное лицо – умное, волевое. Волосы седые, но густые и длинные – не зря она заплетает их в косу. Красивая старуха. И на удивление грамотная, живая речь.
– Овдовела я рано, – сказала Нина Ивановна. – Степан мой умер быстро. При той болезни, которая в нем гнездилась, это был царский подарок. Правда, это я уже позже поняла, когда поумнела, а в то время чуть не свихнулась от горя. Кто у меня был, кроме него? – Худякова начала загибать пальцы. – Во-первых, мамочка моя. Добрая, нежная, я от нее за всю жизнь слова злого не услышала. Во-вторых, отец. Нас у него три дочери и один сын. Сильный был, добрый, учил меня всему, что знал сам, только до тяжелой работы не допускал. В-третьих, Зоя с Леной и Алешка, младший. Мы в нем души не чаяли! Таким он рос чудесным мальчишкой, ну просто подарок, а не ребенок. Зойка была веселая и хорошенькая, такие обычно бывают счастливы, Лена – строгая и красивая, улыбалась редко, но если улыбнется, ходишь как поцелованный. Ты сейчас сидишь и думаешь, что я тебе сусальную картинку рисую, да?
– Нет, Нина Ивановна.
– Ты подожди! У меня фотокарточка есть. Я ее берегу как зеницу ока.
Худякова легко поднялась и выдвинула ящик буфета.
– Вот, смотри.
Фотография поразила Илюшина. Это был профессиональный портрет большой семьи. Молоденькая Нина смотрела в камеру – выражение такое, будто вот-вот расхохочется, спрыгнет со стула и умчится босиком, сбросив надоевшие туфли.
– Какой же это год?
– А вот на обороте написано… тысяча девятьсот пятьдесят восьмой. Значит, мне тут, дай сообразить… ага, пятнадцать. Снимал нас Ильясов, вот и подпись его. Он затеял что-то вроде любительской этнографической экспедиции. Ездил по окрестным селам, снимал людей и их дома, песни записывал. Первый раз побывал у нас в пятьдесят восьмом, второй – тридцать лет спустя или чуть меньше. У меня, как видишь, фотокарточка осталась от первого его визита. Он не всем делал такой подарок.
– А от второго?
– Ильясов старенький уже был. Кажется, опостылело ему это дело. Я его и не видела, не хотелось мне с ним встречаться. Но ты на карточку-то смотри, смотри! Видишь – это мамочка моя, она всегда улыбалась. Вот это Зойка, на ней любимое платье в розочку. Лена фотографироваться не хотела, Алешка ее развеселил. Красивые, а?
– Очень, – признал Илюшин. – У вас прекрасная семья, Нина Ивановна.
– Чаем ее не залей. Они и без того у меня желтеют от времени, чисто папуасы.
Она ласково погладила фотографию и с той же интонацией сказала:
– Значит, папа мой умер прямо на поле через восемь лет после того, как Ильясов посадил нас перед своей камерой. – Нина Ивановна загнула один палец. – Мама пережила его на полтора года. Остались мы с сестрами и Лешкой. Вроде бы можно жить, верно?
Макар смотрел, как она загибает остальные пальцы, и молчал.
