Комната с белыми стенами - Ханна Софи (книги бесплатно без регистрации полные .txt) 📗
Через сорок пять минут я уже дома, пытаюсь засунуть в шкаф стойку для сушки вместе с еще не просохшим бельем. Ее обычное место – в ванной, но в эту часть квартиры гостья может заглянуть. Я никак не могу, чтобы она видела мои мокрые трусы и лифчики. В конце концов мне удается запихнуть сушилку в стенной шкаф, но я никак не могу закрыть его дверцы.
Это так важно? Я настолько взвинчена, что у меня путаются мысли. Вряд ли Рейчел Хайнс ворвется в мою спальню.
Испуганный голос в моей голове шепчет: откуда ты знаешь, как она себя поведет?
Я вытаскиваю сушилку из шкафа. Половина белья падает на пол. Даже если Хайнс ничего не увидит, мысль об этом все равно не будет давать мне покоя. Это безумие – засовывать мокрые тряпки в шкаф. Я ведь не собираюсь вести себя, как чокнутая, хотя еще ничего не случилось.
Я вздрагиваю. Ничего не случится, мысленно произношу я. Возьми себя в руки.
Снова развешиваю на сушилке мокрое белье, ставлю ее посередине спальни и закрываю дверь. Затем мчусь на кухню, которую утром оставила в жутком раздрае: тарелки стоят вперемешку с журналами, повсюду хлебные крошки, крышки от бутылок молока, апельсиновая кожура. До отказа набитый черный пакет для мусора следовало вынести несколько дней назад, он протек маслянистой оранжевой лужицей соуса на линолеум пола.
Я смотрю на часы. Почти одиннадцать. Она сказала, что приедет через полтора часа. Значит, может быть здесь уже через минут пять. Чтобы прибраться в кухне, мне нужно по меньшей мере четверть часа. Открываю посудомоечную машину. Та под завязку забита грязной посудой и столовыми приборами. Я чертыхаюсь вслух. Кто сказал, будто посудомоечные машины облегчают жизнь? Да они самые жуткие ублюдки мира бытовой техники! Когда вам нужна чистая чашка или тарелка, вы получаете зловонную пещеру со сталактитами из засохшего карри, с которых капает сок печеных бобов. Когда же вам эта штуковина нужна пустой и готовой к загрузке грязной посудой, в этот момент она уже под завязку забита целым обеденным сервизом, сверкающим и резко пахнущим лимоном.
Я наобум расставляю чистую посуду по полкам и ящикам кухонного гарнитура, при этом отбиваю края у пары и без того щербатых тарелок, а их у меня подавляющее большинство. Даже не ополоснув грязную посуду под краном, как я обычно делаю, я загружаю посудомоечную машину и вытираю стол тряпкой, которая, похоже, грязнее того безобразия, которое я ею вытираю. Я не привыкла заморачиваться по части уборки – аккуратное и населенное бактериями вполне меня устраивает; главное, чтобы выглядело презентабельно для невооруженного глаза.
Я выношу мусор, вытираю маслянистое пятно на полу и возвращаюсь на кухню, чтобы оглядеться. Пару минут кухня кажется мне лучше, чем раньше. Внезапно в голову приходит мысль, я даже не успеваю ее остановить: возможно, мне следует чаще принимать у себя дома убийц.
В гостиной, под аккомпанемент звучных прыжков соседей сверху – что свидетельствует об их готовности вскоре отойти ко сну, – я поднимаю с пола десятка два DVD-дисков, запихиваю их в матерчатую сумку для покупок, а саму сумку прячу за дверь. Я не хочу, чтобы Рейчел Хайнс знала, какие у меня есть DVD-диски или еще что-то обо мне. Бросаю взгляд на книжный стеллаж, занимающий целую нишу в гостиной, ту, что ближе к окну. Я не хочу, чтобы она знала, какие книги я читаю, но в моем доме нет такой большой сумки, в которой поместились бы книги, да и времени, чтобы снимать их с полок, тоже нет. Может, закрыть их чем-то вроде шторки, думаю я, но тотчас же решаю, что у меня разыгралась паранойя. Какая разница, увидит она мои книги или нет?
Я взбиваю подушки на диване и еще одну на кресле, затем снова смотрю на часы. Пять минут двенадцатого. Я раздвигаю шторы, которые задернула, когда вошла в дом, и выглядываю на улицу. Мне видно, как мимо дома проходят мужчина и женщина. Они смеются. Ее каблуки цокают по мостовой. Они проходят мимо. Я едва сдерживаюсь, чтобы не крикнуть им вслед: «Вернитесь!»
Я не хочу остаться одна с Рейчел Хайнс.
В прихожей я сгребаю со столика сваленные кучей письма, счета и прочий бумажный хлам и запихиваю их в ящик кухонного шкафа – тот, который легко выдвигается: он расположен под ящичком для столовых приборов. Я уже готова вернуть ящик на место, когда на глаза мне попадается уголок плотного светлого конверта. Вспоминаю, что утром ушла из дома, так и не просмотрев почту.
Та карточка, что пришла мне на работу, та, что с цифрами, она тоже была в плотном рифленом кремовом конверте. И что? Это ровным счетом ничего не значит. Совпадение, только и всего.
Это письмо также адресовано Флисс Бенсон. И почерк…
Я надрываю конверт. Внутри карточка. На этот раз на ней всего три цифры. Они написаны бисерным почерком в нижней ее части: 2 1 4. Или же это двести четырнадцать? Первые три цифры на той карточке, которую Лори выбросил в мусорницу, были такими же. 2, 1, 4.
Никакой подписи, вообще ничего, что бы указывало на отправителя. Я переворачиваю конверт и встряхиваю его. Ничего. Что же означают эти цифры? Неужели какую-то угрозу? Неужели это должно напугать меня? Кто бы ни был отправитель, он или она знает, где я работаю и где живу…
Не смеши, мысленно приказываю себе, расслабленно опускаю плечи, изгоняя из мышц напряжение, и несколько секунд медленно и размеренно дышу. Никакая это не угроза. Когда кто-то хочет вас запугать, он использует для этого слова, которые всем понятны: сделай то-то и то-то, или я тебя убью. Угрозы – это угрозы, а цифры – это цифры. Это совершенно разные вещи.
Я на мелкие клочки рву и карточку, и конверт и выбрасываю их в мусорницу, решив больше не тратить время на чью-то идиотскую шутку. Возвращаюсь к себе, наливаю большой бокал белого вина и расхаживаю туда-сюда по комнате, каждые три секунды бросая взгляд на часы. Вскоре мне кажется, что мое терпение вот-вот лопнет. Беру телефон и звоню Тэмсин домой. Сразу после второго звонка мне отвечает Джо.
– Она тут все заблевала, – сообщает он мне.
– Могу я с ней поговорить?
– Вообще-то… – В его голосе слышится сомнение. – Если хочешь, можешь послушать, как она опрыскивает унитаз выпитым за вечер джином.
– Со мной все в порядке! – раздается на заднем плане голос Тэмсин; в трубке слышится перебранка, затем голос Джо пропадает. – Не обращай на него внимания. Он любит все усложнять, – добавляет Тэмсин, нарочито четко проговаривая все слова. Так обычно поступают, чтобы доказать, что человек трезв. – Ну и?.. Как все прошло? Что она сказала?
– Она еще не приходила.
– Извини, я тут немного утратила время… чувство времени, – поправляется она. – Я думала, что уже совсем поздно.
– Все верно, уже действительно слишком поздно, чтобы ломиться в дом к незнакомому человеку. Наверное, в ней возобладал голос разума и она решила не приходить.
– Скажи, ты уже… постараюсь произнести это четко… ты проверила свой телефон? Там есть эсэмсмэски? – У нее жутко заплетается язык, отчего во рту каша, но я отлично ее понимаю.
– Проверила. Ничего нет.
– Тогда она приедет.
На моих часах двадцать минут двенадцатого.
– Даже если ехать из Твикенхэма, ей давно уже положено быть у меня.
– Из Твикенхэма? Да это почти в Дорсете. Она могла добираться не один час. Что она делает в Твикенхэме?
– Разве она не там живет?
– Нет. В последний раз, когда я слышала о ней, она вроде бы снимала квартиру в Ноттинг-Хилле, в пяти минутах ходьбы от дома своего бывшего мужа.
О Рейчел Хайнс я знаю лишь то, что она была осуждена, а позднее отбывала срок за убийство двух своих детей. Молодец, Флисс. Встречаешь гостью во всеоружии.
– Ну почему я согласилась?! – издаю я вопль. – Это все ты! Ты, как маньячка, кивала мне, как будто «да» – единственный правильный ответ.
Даже произнося эти слова, я знаю, что это неправда. Я сказала «да», потому что услышала, что проект, возможно, развалится. Если это случится, а Лори будет в «Хаммерхеде», у него не будет рычагов воздействовать на Майю или Раффи. Они в два счета уволят меня, наказав за то, что я посмела возомнить себя креативным директором, хотя я этого не делала, и сэкономят сто сорок тысяч в год. Я согласилась на встречу с Рейчел Хайнс в абсурдной надежде на то, что это каким-то чудесным образом докажет мою незаменимость в глазах начальства «Бинари Стар». При этой мысли мне становится стыдно за себя, хотя я единственная, кто слышал это признание.
