Будни прокурора - Лучинин Николай Семенович (книги хорошего качества .TXT) 📗

Улыбка сползает с лица Базаренко, и оно сразу становится злым и отталкивающим.

— Докопались, — произносит он с ненавистью.

И Лаврову кажется, что голос его шипит от бешеной злобы.

— Да, докопались! А вы что же думали — можно убить человека и остаться безнаказанным?

И, вызвав конвоира, Лавров коротко говорит:

— Уведите арестованного!

Глава третья

I

На ближайшем заседании исполкома горсовета должен был решаться вопрос об усыновлении Лазаревым его же родного сына. Но накануне в кабинет Лаврова раздался несмелый стук.

В дверях стоял смущенно улыбающийся Лазарев.

— Здравствуйте, товарищ Лавров.

— Здравствуйте. Вы что, разве не получили вызова на исполком?

— Да в том-то и дело, что получил, — все еще улыбаясь чему-то, сказал Лазарев и, подойдя к столу Лаврова, продолжал: — А сегодня чуть свет является бывшая жена моя. «За разводом, — говорит, — приехала. Давай развод — и все тут!» Замуж она собралась. И так мы, знаете, обрадовались, что приняли ее, как самого дорогого гостя. Она и сейчас у нас сидит.

— Что же, поздравляю вас, очень рад, — сказал Лавров. — Хорошо, что предупредили.

— А как же! Жена моя, настоящая, конечно, прямо из дому меня выгнала. «Беги, — говорит, — скорее, а то как бы прокурор зря время не потратил, может, говорит, готовиться будет к выступлению». Вот я и прибежал. Извините, конечно, за беспокойство.

Лазарев ушел, а Юрий Никифорович позвонил в исполком и попросил снять вопрос об усыновлении с повестки дня. Не успел он положить трубку, как стук в дверь повторился. «Видимо, забыл что-то», — мелькнуло в мыслях, но, подняв глаза, Лавров увидел перед собою пожилую скромно одетую женщину, с усталым смуглым лицом. Большие ее глаза смотрели на прокурора настороженно, даже с каким-то горьким недоверием, но Лавров не помнил, чтобы когда-то раньше видел эту женщину.

— Заходите. Слушаю вас, — сказал он, указывая посетительнице на стул.

— Моя фамилия Миронова, — тихо произнесла женщина и тяжело вздохнула.

Наступила пауза. Заметив волнение женщины, Юрий Никифорович нарушил молчание:

— Вы впервые в прокуратуре?

— В том-то и дело, что я уже в этом кабинете не помню, сколько раз была. А тут узнала, что прокурор у нас новый, и опять пришла. Пожалуйста, выслушайте меня внимательно. Не могу пожаловаться, Прохоров — он тоже меня не раз выслушивал, а вот проверить как следует мое заявление не сумел, поэтому и решения по нему принимал неправильные. Не понял он меня, сердца моего материнского… Да и не он один…

От волнения женщине трудно было говорить. Секунду помолчав, она продолжала:

— Видите ли, если выслушать все, что я должна сказать, все подробности, времени, конечно, много уйдет, может быть, больше часа. Так вы лучше сразу скажите, сможете или нет?

Лавров заглянул в журнал. Там было записано еще пять человек, ожидающих приема.

— А у вас есть время подождать? — спросил он.

— Сколько угодно! — горячо ответила она. — Лишь бы только добиться правды.

— Тогда хорошо… Я сейчас приму тех, кто меня ожидает, а потом мы с вами поговорим без помех, подробно. Согласны?

Женщина вышла из кабинета, а Лавров позвал секретаря:

— Мария Ивановна, какие есть материалы по жалобе Мироновой?

— Материалов много, а что толку! Эта гражданка ищет ветра в поле. Сейчас я вам принесу все, что у нас есть по ее жалобе.

Прием посетителей продолжался. Вошла не по сезону легко одетая женщина. Присаживаясь, тихо заплакала.

— Что случилось? — спросил Лавров.

— Я приехала с мужем. Его сюда перевели… Не думала о плохом, а вот… он меня оставил. А куда мне… на шестом месяце беременности? Уехала бы, так некуда. Ходила на завод, честно сказала директору, что жду ребенка, а он говорит: «Нам таких не надо». Я по специальности бухгалтер, а на заводе как раз требуется бухгалтер.

Лавров пролистал трудовую книжку женщины, связался по телефону с директором завода, напомнил ему, что, кроме его воли, существует еще и законодательство о труде, обязательное для всех граждан. Директор сначала возражал, но затем заявил, что поручит отделу кадров «разобраться».

Положив трубку, Юрий Никифорович обратился к женщине:

— Идите на завод, подайте заявление. Я прослежу…

Затем появилась сразу группа молодых рабочих. Они принесли жалобу, в которой писали:

Юрия Никифоровича жалоба встревожила, но вида он не подал, а только записал на листке календаря:

После всех посетителей Лавров пригласил Миронову.

— Вот теперь я слушаю вас…

Женщина начала свой рассказ:

— В 1922 году я вышла замуж за Сергея Васильевича Миронова. В 1924 году, когда мы жили на Урале, у нас родился сын Володя. В 1928 году муж умер. Я осталась одна с четырехлетним сыном и переехала в Грозный к своей матери и сестре. Они помогали мне воспитывать мальчика, а я пошла работать бурильщицей. Володя окончил семилетку, стал учеником слесаря. В начале Отечественной войны мы переехали на Волгу, в Куйбышев. Здесь сын поступил работать в автобронетанковую ремонтную базу слесарем. Потом его направили в длительную командировку в прифронтовую полосу. Там он был ранен и оказался в госпитале в Лазаревке. Я поехала в Лазаревку, и мне разрешили перевезти Владимира в госпиталь города Грозного.

По выздоровлении Владимир был зачислен в танковую школу. В 1943 году он снова ушел на фронт. Сама я стала работать в госпитале, находилась почти все время на фронте. За два месяца до окончания войны я заболела, и меня отправили домой. Едва добралась до квартиры, как получаю извещение, что сын мой погиб смертью храбрых при форсировании реки Одер и похоронен на территории Германии… Поверьте мне, товарищ прокурор, я в те годы пролила реки слез…

Миронова вытерла носовым платком бегущие по щекам крупные слезы и глубоко вздохнула.

— Ну что ж, осталась одна… Немножко пришла в себя, опять устроилась на работе. Встретился мне человек, присмотрелась, вижу — не плохой. Я вышла за него замуж, переехали мы сюда. Но горе мое меня и здесь никогда не оставляло.

Помолчав, она заговорила горячее, но не сбивалась, не повторялась — видно было, что не раз уже рассказывала свою историю.

— Года полтора тому назад иду я по улице Восточной, вижу, возле водонапорной колонки стоит молодой мужчина с ведрами. Я случайно взглянула на него, и, знаете, товарищ прокурор, меня как током ударило. До того родным и знакомым показалось его лицо, что захотелось крикнуть: «Володя, сынок!» Но что-то будто сковало меня, и я не смогла выговорить ни слова… Тем временем парень ушел с ведрами во двор, захлопнул калитку. Я думаю, дай хоть примечу, какая калитка. Смотрю — возле щеколды зеленой краской намазано. Постояла я, постояла, собралась с духом, да в эту калитку. А там домов много. Смотрю, стоит женщина, чистит половички. Я спросила: «Володя Миронов здесь живет?» Женщина безучастно глянула на меня и ответила: «Нет здесь такого». Я ее еще раз спрашиваю: «Ну как же, неужели вы не знаете Володю?» Женщина, не переставая трясти половики, сердито сказала: «Я здесь знаю всех жильцов. Говорю, нет у нас никакого Миронова. Что еще надо?»

Вышла я за калитку, постояла возле нее еще немного, да так и ушла.

С того дня я как завороженная хожу. Несколько раз к той калитке подходила, стояла подолгу, но его не видела. Иду по улице, вглядываюсь в лица прохожих — нет его. Я уж думала, может, это мне показалось? Но нет, я же помню! Своими глазами видела…