Майами, 69 - Кин Дей (книги бесплатно полные версии .txt) 📗
— А что плохого в кошерной пище? — совсем не удивившись словам Сицилиано, спросил Салли.
Старший спокойно воспринял вопрос своего чересчур въедливого подчиненного.
— Ровным счетом ничего, Салли, — ответил он, — но ты уже третий день подряд вертишься возле этого усатого повара и каждый раз задаешь мне глупые вопросы. А теперь скажи, в чем разница между тем, кто ест кошерную пищу, и тем, кто заказывает своему повару кускус, приготовленный в специальном для этого казане?
Официант пожал плечами.
— Откуда мне знать? Я что, Эйнштейн, что ли? — спросил он.
— Конечно же нет! — заверил его Сицилиано. — Но на мне висит еще семь этажей, которые надо обслужить, а заказы тем временем все прибывают и прибывают. Так что, пожалуйста, Салли, разнеси гостям их завтраки и быстрей возвращайся. Только не добирайся до них через залив Бал. В нем, как я слышал сегодня утром, арабы установили дополнительные зенитки, и воздушные силы Израиля уже потеряли два реактивных самолета и один отреставрированный “кукурузник”.
Салли тут же толкнул тележку с подносами и покатил ее к грузовому лифту. Он старался как можно быстрее забыть о колкостях, отпущенных в его адрес начальником. Да что он, этот Луи Сицилиано, собственно говоря, возомнил о себе? Да кто он такой? Луи начинал работу в той же должности, что и он, Салли: простым официантом. Этот грязный итальяшка, дослужившись до начальника, решил, что теперь может издеваться над своими бывшими друзьями?…
Едва двери лифта, достигшего четвертого этажа, раскрылись, как официант, по обыкновению с большим опозданием, придумал, как надо было ответить зарвавшемуся начальнику:
«Какая разница между кускус и кошерной рыбой? Да очень простая. Одно блюдо представляет собой чистого копченого лосося, а второе — смесь грязного риса и вонючего барана, которую никто, кроме арабов, есть не может. А едят они этот кускус не мытыми после туалета руками…»
Такой океан мистер Харрис видел впервые в жизни. Он очень жалел, что Сара и дети не могут восхититься этой красотой. Сара наверняка бы ойкнула и всплеснула руками, а дети сразу бы онемели, а потом кинулись на пляж. Мистер Харрис уже представил себе своих детей, Аарона и Дэвида, с радостными криками плавающими в воде, Дебору и Лию — плескающимися на мелководье, а самую младшую дочь, Руфь, играющей на песке. “Боже, какой радостью наполнятся наши сердца, когда мы все вновь соберемся вместе!” — думал он. А ждать этого момента ему оставалось совсем немного.
Неожиданно мистер Харрис вспомнил, что сегодня утром он еще не молился. Накинув на плечи ритуальный платок и надев шляпу, глубоко верующий еврей нараспев произнес первую фразу из “Шемая”. Однако вместо слов “насладись благами Небесными” он по рассеянности выговорил: “Насладись благами Десяти Заповедей” — и, только прочитав молитву до конца, понял, что допустил ошибку.
Всегда собранный и во всем пунктуальный, особенно что касалось чтения молитвы, мистер Харрис в это утро был каким-то рассеянным. Возможно, это произошло из-за того, что он постоянно думал о Саре, детях и о том, как бы они радовались, окажись вместе с ним в Майами-Бич. Вода в океане была такая голубая, песок — удивительно белый, а солнце — такое ласковое! Даже оставаясь в номере с окнами, выходившими на океан, он чувствовал нежный запах цветущих апельсиновых деревьев.
В это время года, когда Унтер ден Линден и Вильгельм-штрассе запорошены снегом, а канал Лендвер и Шпрее покрыты коркой льда, когда от пронизывающего ветра, дующего с Балтийского моря, розовеют у детей щеки, а в Шпандау и Юнгферхайде качают кронами высокие сосны, здесь, на побережье Флориды, стоит настоящее лето.
Тут мистер Харрис, испытав чувство вины перед близкими, подумал, а не совершил ли он ошибку, расставшись на время с семьей.
В молодые годы он не был религиозным фанатиком и все свое время и силы тратил на получение светского образования. Атеистом он тоже не был, возвращаясь с работы или из заграничных командировок, всегда с огромным для себя удовольствием принимал участие в праздновании Саббата, священного дня отдохновения.
Мистер Харрис и сейчас отчетливо помнил запахи, витавшие в огромных комнатах его большого особняка в Шарлоттенбурге. В доме все сияло чистотой, а Сара, порозовевшая от долгого пребывания у горячей плиты, встречала его на пороге. На столе по случаю праздника уже стояли серебряные подсвечники, чашки с настоящим киддушем и блюдо с двумя свежеиспеченными халами.
"Шалом, папочка! Счастливого Саббата!” — дружно приветствовали его Аарон и Дэвид. После этого Сара зажигала свечи и обращалась к Богу: “Благослови нас, Всевышний, наш Творец и Спаситель, подаривший нам Саббат. Пусть наш дом будет освящен Твоим огнем”. Затем все мыли руки, окружали стол и хором пели: "Придите к нам, ангелы Саббата, ангелы мира и добра”.
С поблескивающей в пламени свечи чашкой киддуша мистер Харрис просил Божьего благословения, после чего все отпивали из бокалов вина и заедали его хлебом-солью. Жена и дети получали от него благословение, и все принимались за вкусные кушанья, приготовленные Сарой.
Иногда во время трапезы они пели песни. Часто мистер Харрис рассказывал детям библейские истории о прославленных еврейских героях Давиде и Сауле, о Соломоне и Юдифи. Причем в каждой из них фигурировали небесные ангелы. И всегда Сара слушала его рассказы так же внимательно, как и дети. В эти счастливые минуты он забывал даже о своей работе.
Харрис вытер тыльной стороной ладони выступившую на глазах слезу умиления и неожиданно ощутил острую тоску по дому. Он еще никогда так надолго не уезжал из Германии. “Сегодня утром надо обязательно послать жене еще одно письмо, — подумал примерный семьянин. — До прогулки на пляж надо заглянуть к мистеру Флетчеру и узнать у него, нет ли, случайно, в гостинице секретаря-машинистки, которая под диктовку смогла бы напечатать письмо на немецком языке, А заодно и уточнить, не принимает ли “Отель Интернэшнл” в качестве гостей детей постояльцев. Хотя, скорее всего, принимает, поскольку помимо спортивного бассейна тут имеется еще и “лягушатник”. Наши старшие дети могли бы играть на берегу океана, а маленькая Руфь с удовольствием бы плескалась с такими же четырехлетками в этом “лягушатнике”.
Мистер Харрис снял шляпу и молитвенный платок. Что ни говори, а мир все же меняется, и, надо сказать, в лучшую сторону. А ведь было время, когда он раздумывал бы, звать с собой жену или детей в Майами-Бич или нет. Лет пять назад, если ему не изменяла память, здесь повсюду висели таблички: “Вход с домашними животными запрещен”, “Вход с детьми запрещен” и “Вход для евреев запрещен”.
— Да? — сказал мистер Харрис, услышав стук в дверь.
— Обслуживание в номерах, мистер Харрис! — отозвался из коридора Салли.
Харрис открыл официанту дверь. Тот взял с тележки поднос с едой, пронес его на балкон и поставил на стеклянный столик с витыми чугунными ножками. Теперь постоялец 421-го номера мог завтракать и одновременно любоваться океаном.
— Надеюсь, этот лосось кошерный? — спросил мистер Харрис официанта. — Понимаете, другую пищу принимать я не могу и поэтому хочу знать наверняка.
Салли уже собрался было пересказать ему все, что просил передать Луи Сицилиано, но что-то в выражении лица еврея удержало его.
— Даю свою голову на отсечение, что лосось кошерный! — поклялся официант.
В надежде на хорошие чаевые, которые он ожидал получить от клиента, Салли, рассыпавшись в благодарностях, несколько раз поклонился, затем, сунув счет и деньги, полученные от мистера Харриса, в карман, толкнул тележку с подносами и покатил ее по коридору к номеру, который принадлежал миссис Филлипс. Что мог Салли сказать о своих клиентах? Если они богатые, то, приехав в Майами-Бич, нисколько не стеснялись швырять деньгами. И особенно в разгар курортного сезона, когда открывались все казино “Си энд Джи”, а букмекеры, предлагавшие делать ставки на скачках, были на каждом шагу. Тогда у обслуги чаевые менее двадцати долларов считались чуть ли не оскорблением.
