Повесть об уголовном розыске [Рожденная революцией] - Нагорный Алексей Петрович (лучшие книги без регистрации .TXT) 📗

В июне 1941 года Маша получила отпуск и решила съездить к Генке. В одном из последних писем Генка писал, что у него возникли «серьезные жизненные затруднения» и ему «нужен совет людей», которых он «любит и уважает больше всех на свете». Виктора и Коли в Москве в это время не было: они уехали в командировку в Архангельск. МУР арестовал группу воров-гастролеров, следы вели на Север.

Все вопросы, связанные с отъездом, Маше пришлось решать самой. Это было очень нелегко. За билетом Маша простояла в очереди два дня и смогла получить только боковое место, да и то — верхнюю полку. Тяжелый чемодан тоже тащила сама, правда, выручило метро — до Курского вокзала была всего одна остановка. Конечно, Маша могла бы позвонить в МУР, и ей охотно предоставили бы и машину и сотрудника, который помог бы ей и с билетом, и с отъездом, но Маша не позвонила. Она знала, что Коле это наверняка не понравится, а за последние двадцать лет она приучила себя в таких вопросах все мерить Колиным аршином и на все смотреть его глазами.

Путешествие прошло незаметно и спокойно. Маша давно никуда не выезжала, соскучилась по новым впечатлениям и часами не отрывала глаз от окна. На остановках бабы в плюшевых жакетах и цветных платках предлагали первые огурцы и вареных кур, а продавцы в форменных фуражках торговали мороженым в круглых вафлях. Маша купила себе самый большой кружок и, стесняясь попутчиков, с удовольствием слизала его, отвернувшись к окну. Вспомнился Ленинград, дом на улице Чайковского, в котором жили Бушмакин и Маруся. Там, у арки ворот, всегда стоял крикливый продавец мороженого и зазывал прохожих, смачно хлюпая в бидоне подтаявшим месивом. Маша тихо рассмеялась: Генка всегда норовил сэкономить мелочь, которую давали ему каждое утро на завтрак, и после школы приходил счастливый, с заляпанной рубашкой и простуженным горлом. Маша ругала его, а Коля говорил, добродушно посмеиваясь: «Оставь его. У каждого человека должны быть маленькие радости. Иначе жить скучно».

…Поезд пришел рано утром. Маша вытащила на перрон свой тяжелый чемодан и увидела Генку. Рядом с ним стояла девушка лет девятнадцати в старомодно сшитом платье, с тревожным, совсем некрасивым лицом.

«Так вот они, „серьезные жизненные затруднения“, — с внезапно вспыхнувшим раздражением подумала Маша. — Что за несносный, странный парень. А она наверняка уже беременна».

— Мама! — крикнул Генка и бросился навстречу. Он обнял Машу и порывисто, совсем по-детски начал целовать ее в глаза, в щеки, гладить по волосам.

— Мама, — повторял он без конца. — Как хорошо, что ты, наконец, приехала. Если бы ты только знала, как вы с отцом нужны мне сейчас.

— Натворил что-нибудь? — шутливо спросила она и невольно покосилась в сторону девушки. Это было мимолетно и совсем незаметно, но Генка увидел:

— Эх, мама, — сказал он грустно. — А ты ведь даже и не познакомилась еще.

— А почему мы стоим? — покраснела Маша. — Представь же меня.

Это «представь» тоже вырвалось невольно. Маша совсем не хотела подчеркнуть разницу между собой и этой простушкой со сложенными на животе руками, но получилось именно так, и Генка густо покраснел.

— Таня, — сказал он. — Иди сюда.

Девушка подошла, не сводя с Маши настороженного взгляда.

— Здравствуйте, — улыбнулась Маша и протянула ей руку. — Меня зовут Мария Ивановна. А вас?

— Таня, — она осторожно дотронулась до руки Маши и сразу же ее отдернула, словно обожглась. — Я пойду, Гена.

Она произнесла «я пойду» не в форме вопроса, а в форме утверждения, и Маша подумала про себя: «А ты, милочка, с характером». И недавнее безотчетно появившееся раздражение вспыхнуло с новой силой.

— Но, Таня, — Генка беспомощно оглянулся на мать, — мы же приготовили стол. Ты же так старалась. Поедем ко мне. К нам. Посидим, поговорим. Обсудим.

— А чего нам обсуждать? — резким, насмешливым голосом спросила Таня. — Мы, чай, не городские, нам лукавить ни к чему. Не поглянулась я твоей матери. И нечего мне с вами ходить. — Она сверкнула на Машу глазами и, вырвав свою руку из Генкиной, зашагала к выходу.

Генка в растерянности бросился за ней, но натолкнулся на изучающий взгляд Маши и понуро, как побитая собака, вернулся обратно.

— Что ж, Гена, — неопределенно сказала Маша, — начало многообещающее.

— Ты ее совсем не знаешь! — крикнул Генка. — Ну почему вы с отцом всегда такие цельные, такие бескомпромиссные? Все-то вы знаете, все-то вам ясно, никаких сомнений. А я вот ищущий человек! Мне совсем ничего не ясно!

— Тогда осмотрись, подумай… И никогда не прикрывай растерянность слабостью, пустыми словами. Куда мы едем?

— Ко мне. Я тут у одной старушки комнату снимаю. С отдельным входом. — Генка взял чемодан, и они зашагали к вокзальной площади. Подошел старенький автобус голубого цвета. Маша и Генка сели у кабины водителя.

Проехали центр города, застроенный по-купечески крепкими, добротными домами из потемневшего от времени кирпича.

— Вот наш райотдел, — показал Генка.

— Как тебе работается? — спросила Маша. — Отец очепь беспокоится о тебе, и я вижу, что не напрасно.

— Да, не напрасно, — с вызовом сказал Генка. — Начальство считает меня хлюпиком и интеллигентом в шляпе. Я шляпу не ношу, но дело не в этом. Конечно, нашей потомственной чекистской семье пережить такое с моей стороны отступничество будет трудно.

— Решил уйти? — коротко бросила Маша и напряглась в ожидании ответа. И в самом деле было очень обидно. Вроде бы все сделали, чтобы Генка вырос убежденным человеком, борцом, а вот — на тебе.

— Решил, — кивнул Генка. — Я не могу сажать людей только потому, что товарищу начальнику нужен процент раскрываемости! Я по каждому делу считаю себя обязанным до сути докопаться, а мне говорят: времени нет! Меня чуть ли не вредителем считают.