Убийство по Шекспиру (Коварство без любви) - Соболева Лариса Павловна (полные книги TXT) 📗
Клава сейчас зациклилась на одном: стоит выпить, как придет убийца, проникнет сквозь стены, и тогда не спастись. В борьбе между выпить и не выпить, борьбе, исчерпывающей силы, пробыла часа три. Внутри прозрачной бутылки покоилась спасительная жидкость, превращающая убогую, безрадостную жизнь в праздник, недолгий и маленький, но праздник. Только эта жидкость, бесцветная и отдающая сивухой, потому как дешевая, способна преобразить Клаву из трусливого кролика в очаровательную и энергичную женщину. Так ей казалось. Но убийца, возможно, стоит за дверью, подкарауливает. Что, если он следил за ней от больницы?
Раздавшийся звонок вывел ее из оцепенения, но и прибавил страху. Кто пожаловал? Клава на цыпочках подобралась к двери, спросила – кто?
– Из милиции.
Не сразу, но щелкнули замки, дверь приоткрылась, в щели показался настороженный глаз Овчаренко.
– Я хочу с вами поговорить, – сказал Степа, приблизив удостоверение к черному глазу Клавы. Глаз прочел все надписи, уставился на мента, который тут же спросил: – Можно войти?
– Вызвали бы повесткой… – нашла отговорку Клава, чтобы не пустить мента.
– Если хотите, вас вызовут, но поговорить со мной в ваших интересах, – бросил Степа и повернулся, собираясь уйти, мол, лично мне плевать на тебя.
– Проходите, – пригласила Клава, так как на нее подействовали слова «в ваших интересах». Ее интерес бесспорный, она ведь могла оказаться на месте Левы. К тому же это живой человек, из органов – она запомнила его со вчерашнего вечера, – с ним не страшно.
Степа прошел, куда его повела Клава – на кухню, где было очень неопрятно. Раковина заполнена грязной посудой, на столе крошки и остатки еды, плита в черных пятнах, в углах потолка паутина, и байковый халат на Овчаренко не первой свежести. Он сел на указанный стул, дождался, когда присядет и Клава, которая сначала поставила закопченный чайник на плиту. Но вот она опустилась на табурет, закурила, вид при этом у нее был помятый-препомятый, отечный и потерянный.
– Скажите, Клавдия… отчество не запомнил, извините.
– Можно просто Клава, – сказала она.
– С вами не говорили после смерти Галеева, но это необходимо. Как произошло, что вы остались живы, а он погиб?
– Я пила из старой бутылки, там осталось на донышке. А Леве дала неначатую…
– Выходит, это вы дали ему бутылку с отравленной водкой?
Она шмыгнула носом, растерянно вперившись в Степу. До ее сознания, затуманенного похмельным синдромом и стрессом, наконец дошло, что она из собственных рук дала яд Галееву. Клава и есть отравительница! А этот молодой человек подозревает ее и в отравлении Ушаковых! От этого затряслись руки еще больше, сигарета не сразу попадала в рот.
– Я не хотела его убивать, – произнесла Клава дрожащим голосом. – Я бы никогда этого не сделала. Дала водку, потому что не знала, что там отрава, поверьте. Я заснула в курилке, когда милиция работала в театре, потом проснулась, увидела Леву… У него не было денег на такси, он остался в театре. Мы собрались выпить… А что еще делать после всего? Знаете, как на душе… не передать! Надо было расслабиться. А у меня полная бутылка и время нечем убить. Я хотела поделиться. Лева выпил и… и… умер.
Клава не выдержала напора воспоминаний, беззвучно расплакалась. Отечное лицо сморщилось в гримасу страдания, четче обозначились морщины, на которые лились слезы жалости к Леве, себе, неудавшейся жизни. Клава Овчаренко плакала, потому что вдруг поняла: кругом пустота, и она пустота, ничтожество. А еще недавно это ничтожество думало о себе в превосходной степени. Сколько ей осталось? Без яда скоро отправится за Ушаковыми и Левой. Все некогда было сходить к врачу, а когда сходила, сделала анализы, получила результат – опухоль. Сказали, доброкачественная, но на учет в онкологию поставили. Выписали стопку рецептов, а на лекарства нет денег. Да и зачем принимать лекарства, разве это поможет? Ничто и никто не поможет, в том числе и сидящий рядом круглолицый паренек с курносым носом не поможет. Только жить-то все равно хочется. Прожить столько, сколько отпущено, а не раньше времени отбросить копыта.
Слезы катились, не принося облегчения. Облегчение есть – в бутылке. Клава взяла ее, откупорила, налила в рюмку для вина, осторожно, стараясь не расплескать, поднесла ко рту.
– Где находились бутылки во время спектакля? – мягко спросил Степа, долго наблюдавший за Овчаренко. Она показалась такой несчастной, такой неухоженной, запущенной и ненужной, что невольно тронула сердце.
– В сумке. Сумка стояла в гримерке, – ответила она и выпила, затем потянулась за куском сухого хлеба на тарелке.
– Припомните, кому вы говорили, что купили водку?
– Да никому. Я вообще не покупала водку.
– Не покупали? – удивился Степа. – Откуда же взялись бутылки?
– Я до самого конца спектакля не знала, что у меня в сумке две бутылки водки, а то б не удержалась. Уже после всего… полезла в сумку за деньгами и вдруг вижу… две бутылки. Царский подарок. Я и приняла немного… потом вы пришли.
– Вам кто-то подложил две бутылки, так? Одну обыкновенную, а вторую?..
– Все правильно, – кивнула Клава, загрызая в задумчивости сухарем водку и вытирая мокрые щеки ладонью.
Овчаренко догадалась еще в больнице, что хотели отравить ее, только ее, за этим и подбросили водку в сумку. Вот уж истина: бесплатный сыр бывает только в мышеловке. Она вытянула счастливый билет, когда решила выпить сначала дешевую водку, а вторую, дорогую, приберечь, чтобы вкусить с наслаждением, не торопясь.
– Так, – поднялся Степа и заходил по небольшой кухне. – Гримировальные комнаты закрываются, когда вы уходите на сцену?
– Нет. У нас ничего не закрывается. Бывает, пропадают деньги, косметика. У нас все открыто, Эпоха не станет тратиться на замки и ключи.
– Эпоха? – вспомнил Степа заговор в театре. – Кто это?
– Эра Лукьяновна, у нее такая кличка, – сказала Клава, налила вторую рюмку и опрокинула ее в рот, «закусив» сигаретой. Теперь ей захотелось поговорить по душам. – А еще ее называют Кощей Бессмертный. (Степа улыбнулся.) Нет, правда! А знаете, за что и где ее так прозвали? В Белом доме, когда там работала. Она же лютая, но имеет потрясающую способность удерживаться на месте руководителя. Много раз пытались ее снять. Эра уже вещички собирала, цветочки в горшках домой относила, и вдруг!.. Туда пошла поговорила, сюда сходила поплакалась… Все ждут с нетерпением, когда она свалит, а Эра остается! И давай всех склонять направо и налево. Ее не свалить, она, как Кощей Бессмертный, вечная. Этот феномен и сыграл основную роль в театре. Кто сразу сообразил, что Эру не выпихнуть, тот встал в стойку «чего изволите» и выиграл.
– А вы? – и Степа сел на прежнее место.
– В смысле, встала ли в стойку? Да, встала. Но не выиграла.
– Почему?
– Потому что выигрыши нулевые. Я только сейчас поняла, сегодня. Это кажется, что ты на коне очутился, а на самом деле… под конем.
Вдруг она оживилась, заговорила страстно, проникновенно:
– Я не могу без театра, но театр убивает нас всех. Талант… ну, пусть не талант, а способности – это наказание, которое заставляет гнуть спину, предавать, подличать, нищенствовать. Хочется играть роли. Вы не знаете, что чувствуешь, когда выходишь на сцену. В зале сидят люди, а ты имеешь власть над их душами, заставляешь смеяться и плакать. И чудится, что живешь только в этот миг, хотя проживаешь чужую жизнь. Но она во много раз прекрасней, интересней настоящей жизни, она и есть смысл, страсть, твоя кровь и плоть. Роль – это каждый раз новый рубеж, новая вершина. Роль – это счастье, которого ты не имеешь в повседневной жизни. Она может стать неудачной, а может потрясать, но это твоя роль, ты ее любишь, как никого не будешь любить, даже собственного ребенка. Роли – это наше богатство. А их Эпоха не даст, если ты на нее косо посмотришь. Вот и сносишь унижения, хамство. Эпоха уничтожила нас. А в сущности, мы сами себя уничтожили, потому что позволили ей уничтожать коллег из-за ролей и копеек, которые она прибавляла к зарплате за верную службу. Выпьете?
