Комендантский час - Хруцкий Эдуард Анатольевич (бесплатная регистрация книга .TXT) 📗
Потапов бережно положил его на стол. Свет свечи заиграл на черном масленом стволе. И показалось вдруг Потапову, что где-то далеко зацокали копыта лошадей и снова песня грянула, лихая, с присвистом: «Степь, прошитая пулями, обнимала меня…»
В окно постучали резко и требовательно. Отец Георгий встал, сунул наган в карман брюк, дунул на свечу. Потом подошел к окну и поднял светомаскировочную штору.
За темнотой стекла еле различалось светлое пятно человеческого лица.
— Кто? — спросил Потапов.
— Мне бы отца Георгия.
— Это я буду.
— Пусти, отче, с приветом я от старого друга твоего из Ростова.
Потапов похолодел. Неужели вспомнили? Но мало ли кто может ходить под окнами ночью?.. Правой рукой нащупал наган в кармане, левой распахнул окно.
— Ну что, отец Георгий, в дом не зовешь? Или боишься?
— Святость моя, уважаемый гражданин, оберегает меня от лиходеев. А в дом приглашу…
Они сидели за столом. Потапов внимательно разглядывал позднего гостя. Только что тот положил перед ним половинку креста — условный пароль с тех далеких лет.
Гость от выпивки отказался, зато ел жадно.
Потапов смотрел на него и думал, что в лице незнакомца есть что-то собачье, тяжелая нижняя челюсть, что ли…
Наконец гость отодвинул тарелку, закурил, блаженно откинувшись на стуле.
«Сейчас начнется главное, сейчас», — понял отец Георгий. Что принес ему визит этого человека? Об этом он не знал. Ясно было одно: окончилось, навсегда окончилось спокойное житье, с домашними настоечками и соленьями… И Потапову вдруг стало страшно. Он вспомнил бешеный грохот копыт по улицам Ростова, всадников в островерхих шлемах. Матово-блестящие шашки. Пальцы его до сих пор помнили неподатливую упругость срываемых с кителя погон.
— Боитесь?
Отец Георгий похолодел: гость словно читал его мысли.
— Нет, не боюсь.
— Так вот, святой отец, наступило время действия.
Потапов истово перекрестился.
— Вы должны помочь нам. Подполковник фон Мантейфель надеется, что именно вы сделаете это.
— В чем же помощь моя выразиться должна?
— У вас есть связи с уголовным миром…
— Какие там связи…
— Есть. Мы знаем точно. Надо создать хорошо вооруженную группу. Ее задача — сеять панику, грабить магазины, ночами, во время бомбежек, подавать сигналы ракетами. Помните: грабеж, ракеты, слухи — это все должно создавать панику, деморализовывать большевиков. У армии, защищающей Москву, не должно быть прочного тыла. И еще одно. В городе много ценных произведений искусства: картины, скульптуры, чеканка, церковная утварь, иконы. Все это, безусловно, начнут эвакуировать. Помешать!
— Как же мы сможем? Ведь в одной Третьяковке да в Музее изобразительных искусств сколько ценностей!..
— А я и не прошу все. Что сможете. Вы священник, вот и займитесь церковными делами.
— Ну, если так… — протянул Потапов. А мысли его работали уже с лихорадочной быстротой.
Откуда немцам знать о церковных ценностях? Взять их самому, а в одной только Николе на Песках — на многие тысячи. Покупатель всегда найдется.
— Вы задумались. Что, задание слишком сложно?
— Да, не легко. НКВД свирепствует. А люди… Сами знаете, люди деньги любят. Откуда они, деньги-то, у бедного священника?
— С этого и надо начинать. Деньги, оружие, ракетницы, ракеты получите сейчас же. Пойдемте со мной.
Гость встал. Потапов вслед за ним вышел на улицу, и они отправились к кладбищу. Отец Георгий подивился, как хорошо этот человек знает все аллейки и тропочки. На окраине города мертвых гость подошел к полуразвалившейся часовне, открыл дверь. В лицо пахнуло сыростью и плесенью.
— Здесь!
Незнакомец зажег карманный фонарь. Пошарил лучом. Тонкая полоска света пробежала по выбитым кирпичам и остановилась в углу, на куче камней.
— Помогите-ка мне, — гость отодвинул камни. Под ними были два чемодана.
Потапов с трудом поднял один. Чемодан оказался очень тяжелым.
— Пошли.
На этот раз тишина над кладбищем казалась Потапову зловещей. Кресты и могильные камни могли обернуться засадой.
— Ну что вы стоите! — недовольно бросил гость. — У меня мало времени, пошли!
— Погодите…
Тихо. Только слабый ветер чуть слышно перебирает листву деревьев над головой.
— Боитесь? — Потапову показалось, что гость улыбнулся.
— Нет.
— Пошли!
Они шли быстро, не останавливаясь. Только войдя в калитку и поставив на землю оттянувший руку чемодан, Потапов облегченно вздохнул: пронесло.
— Теперь слушайте меня внимательно…
Незнакомец не успел кончить фразы. Где-то совсем рядом пронзительно взвыла сирена. Ей откликнулись паровозы на Белорусском. Тревога! Город к ним уже привык. Почти каждый вечер репродукторы на минуту замолкали, а потом бросали в настороженную тишину: «Граждане, воздушная тревога!» Но через некоторое время по радио давали отбой, и люди спокойно расходились по домам. Тревоги в Москве стали такой же обыденностью, как стекла, крест-накрест заклеенные бумагой, маскировочные шторы на окнах, неосвещенные трамваи и троллейбусы по вечерам.
Но на этот раз все было иначе. На небе сошлись белые лучи прожектора. И вдруг где-то совсем рядом ударил, захлебываясь, пулемет.
— Налет! — гость схватил Потапова за руку. — Скорее!
Он рванул замок чемодана. Наконец крышка открылась и, отец Георгий увидел длинные, похожие на патроны к охотничьему ружью, гильзы. Поверх них лежали большие черные пистолеты.
— Берите один. Пользоваться ракетницей умеете? Прячьте чемоданы! Пошли!
Они бежали через кусты, по могилам. Сучья били их по лицу, под ногами путалась трава и цветы. Вдруг гость, ломая кустарник, тяжело рухнул на штакетник могильной ограды.
— О… ферфлюхте людер! — выругался он сквозь зубы и сразу же вскочил на ноги.
Немец. Точно, немец.
Они остановились у забора кладбища.
— Где железная дорога? — хрипло спросил гость.
— Вон там, — Потапов протянул руку.
Гость переломил ракетницу, вставил патрон и выстрелил в указанную сторону.
Ракета рассыпала зеленый огонь почти над самым Белорусским вокзалом…
Данилов и Костров
Данилов ушел к начальнику, а Мишка разыскал в полумраке жесткий деревянный диван. Ох как хорошо он был знаком Кострову! Каждый раз, когда его приводили в МУР, он ожидал допроса на этом диване.
Синие лампочки почти не освещали коридора. Изредка мимо Мишки проходили сотрудники управления. Лица их он не различал, а они просто не видели его. До Кострова доносились обрывки разговоров. И разговоры эти были деловиты и тревожны. В этом коридоре только он один оказался лишним и чужим для этих невероятно загруженных людей.
Утром этого дня, придя на Петровку, он еще толком не знал, о чем будет говорить с Даниловым. Когда ночью к нему пришел Лебедев и, цыкая после каждого слова больным зубом, подмигивая и усмехаясь, передал Мишке приказ Резаного, Кострова охватил ужас. Нет, он сам не боялся Широкова, хотя знал, что шутить с этим человеком не рекомендуется. Он испугался за жену и дочь.
Полтора года назад Мишка вернулся из тюрьмы и, не заходя домой, поехал к Данилову.
— А, это ты, Костров, — сказал Иван Александрович так, будто не было долгих двух лет после их последней встречи. — Ну заходи, заходи. Давно в Москве?
— Только с поезда.
— И, значит, сразу ко мне.
— Значит, сразу к вам.
— Просто так или дело какое есть?
— Есть у меня дело, — сказал Мишка, — есть. Специальность в лагере получил. Знатную специальность — дизелиста. Поэтому желаю дальше работать именно по этой специальности, а не по какой-нибудь другой.
— Так, — сказал Данилов, — так, Миша. Значит, сам понял, что нельзя по-старому жить. Значит, нужно тебя на работу устраивать.
Мишка тогда ничего не сказал Данилову. А сказать хотелось очень многое. Пять последних месяцев он готовился к этому разговору, продумал его до мельчайших подробностей, а, придя, сказал всего несколько слов. То многое так и осталось в подтексте их беседы. И оба поняли это. Уж слишком давно они знали друг друга.
