Голливудские триллеры. Детективная трилогия - Брэдбери Рэй Дуглас (книги онлайн .TXT) 📗

– Вот несколько страниц. – Я зашел в дом. – Мэгги? С тобой все в порядке?

Мэгги кивнула мне из дальнего угла гостиной, она была бледна, но, насколько я мог видеть, уже оправилась.

– Не обращай внимания на Фрица, – сказала она. – Он полон вздорных мыслей и ливерной колбасы.

– Сядь рядом с этой потрошительницей и замолчи, – сказал Фриц, прожигая моноклем дыры в моих листках.

– Слушаюсь… – я посмотрел на портрет Гитлера на стене и щелкнул каблуками, – сэр!

Фриц бросил на меня сердитый взгляд.

– Дурак! Этот портрет маньяка-мазилы висит здесь как напоминание, что я сбежал от больших ублюдков и попал сюда к мелким. Господи, фасад студии «Максимус филмз» – точная копия Бранденбургских ворот! Да опусти куда-нибудь свой Sitzfleisch! [256]

Я опустил свой Sitzfleisch и открыл рот от удивления.

Ибо за спиной у Мэгги Ботуин оказался самый невероятный иконостас, какой я когда-либо видел в жизни. Он был ярче, больше и прекраснее, чем алтарь из серебра и золота в церкви Святого Себастьяна.

– Фриц! – воскликнул я.

Ибо весь этот алтарь был заполнен мятными ликерами, бренди, виски, коньяками, портвейнами, бургундским и бордо, которые лежали на полках слоями хрусталя и выпуклого сверкающего стекла. Все это переливалось, как подводная пещера, откуда косяками могли бы выплывать искрящиеся бутыли. Над нею и вокруг нее было развешано бессчетное множество резных скульптур из шведского хрусталя, стеклянные фигурки Лалика [257], уотерфордские штуки. Это был парадный трон, ложе, где появился на свет Людовик XIV, гробница Эхнатона, коронационная зала Наполеона. Это была витрина магазина игрушек в ночь Рождественского сочельника. Это было…

– Как ты знаешь, – сказал я, – я пью редко…

У Фрица выпал монокль. Он поймал его и вставил на место.

– Что будешь пить? – рявкнул он.

Мне удалось избежать его презрительности, вспомнив вино, о котором он сам как-то упоминал при мне.

– «Кортон», – сказал я, – тридцать восьмого года.

– Ты действительно думаешь, что я открою свое лучшее вино для такого, как ты?

Я с трудом сглотнул слюну и кивнул.

Выждав момент, он подскочил ко мне и взметнул вверх свой кулак, словно собираясь одним ударом свалить меня на пол. Затем кулак опустился, с неким изяществом, рука Фрица открыла дверцу стеклянного шкафа и достала оттуда бутылку.

«Кортон», 1938 год.

Он стал закручивать штопор, скрипя зубами и поглядывая на меня.

– Я буду следить за каждым твоим глотком, – проворчал он. – И если замечу на твоем лице хоть малейший намек на то, что тебе не нравится… чпок!

Он красиво вытащил пробку и, поставив бутылку, вдохнул аромат.

– Ладно, – вздохнул он, – хотя фильму конец, посмотрим-ка, что натворил наш вундеркинд!

Он плюхнулся в кресло и пролистал мои новые страницы.

– Дай-ка почитаю твой несносный текст. Хотя к чему притворяться, будто мы снова вернемся на эту скотобойню, – бог его знает!

Фриц прикрыл левый глаз, а правый за сверкающим стеклом быстро забегал по строчкам. Закончив, он швырнул листки на пол и сердито кивнул Мэгги, чтобы та их подняла. Пока она это делала, Фриц наблюдал за ее лицом, наливая себе вино.

– Ну?! – крикнул он в нетерпении.

Мэгги взяла рукопись себе на колени и положила на нее руки, словно это было Евангелие.

– Я могу расплакаться. Ну вот! Я плачу.

– Перестань разыгрывать комедию! – Фриц залпом проглотил свое вино и застыл, сердясь на меня за то, что я заставил его выпить так поспешно. – Ты не мог написать это всего за несколько часов!

– Прости, – робко извинился я. – Хорошо получается только тогда, когда работаешь быстро. Стоит замедлиться, и ты начинаешь думать о том, что делаешь, и получается плохо.

– Думать вредно, так? – спросил Фриц. – Ты что, сидишь на своих мозгах, когда печатаешь?

– Понятия не имею. Э, неплохое винцо.

– Неплохое! – Фриц в гневе возвел глаза к потолку. – Это «Кортон» тридцать восьмого года, а он говорит «неплохое»! Да это лучше, чем все твои чертовы карамельки, которые ты жуешь все время на студии, я видел. Лучше, чем все женщины мира. Почти.

– Это вино, – быстро исправился я, – почти так же прекрасно, как твои фильмы.

– Великолепно. – Фриц, польщенный, улыбнулся. – А ты парень смышленый.

Фриц вновь наполнил мой бокал и вернул мне медаль почета, свой монокль.

– Ну что ж, юный знаток вин, зачем еще вы пожаловали?

Удобный момент настал.

– Фриц, – начал я, – тридцать первого октября тысяча девятьсот тридцать четвертого года ты был режиссером, оператором и монтажером фильма под названием «Безумная вечеринка».

Фриц лежал, откинувшись в своем кресле, вытянув ноги, держа в руке бокал с вином. Его левая рука потянулась к карману, где должен был лежать монокль.

Губы Фрица нехотя, невозмутимо приоткрылись.

– Повтори?

– Ночь Хеллоуина, тридцать четвертый год…

– Еще. – Фриц, закрыв глаза, протянул мне свой бокал.

Я налил.

– Если прольешь, я спущу тебя с лестницы.

Лицо Фрица было обращено в потолок. Почувствовав, что бокал отяжелел от вина, он кивнул и оторвался от кресла, чтобы наполнить мой.

– Откуда, – губы Фрица шевелились как будто отдельно от всего его невозмутимого лица, – ты узнал об этом идиотском фильме с таким дурацким названием?

– Он был снят, но не на пленку. Ты был его режиссером, наверное, часа два. Хочешь, перечислю актеров, игравших в ту ночь?

Фриц открыл один глаз и попытался без монокля сфокусировать взгляд на противоположной стороне комнаты.

– Констанция Раттиган, – по памяти стал перечислять я, – Иисус, Док Филипс, Мэнни Либер, Станислав Грок, Арбутнот, Слоун и его жена, Эмили Слоун.

– Черт, неплохой состав, – сказал Фриц.

– Не хочешь рассказать мне, как все было?

Фриц медленно поднялся в кресле, чертыхнулся, допил вино, затем, ссутулившись, сел над своим стаканом и долго смотрел в него. Потом прищурился и сказал:

– Что ж, рассказать наконец придется. Все эти годы я ждал случая, чтобы выплеснуть это из себя. Так вот… кто-то должен был взять на себя режиссуру. Сценария не было. Сплошное безумие. Меня пригласили в последний момент.

– И какая часть этого была твоей импровизацией? – спросил я.

– Большая часть, да нет, все от начала до конца, – сказал Фриц. – Повсюду были трупы. Вернее, не трупы. Люди и море крови. Я всю ночь не выпускал камеру из рук, ты же знаешь, такая вечеринка, к тому же всем нравится заставать людей врасплох, по крайней мере мне. Первая часть вечера прошла отлично. Люди кричали, бегали туда-сюда по студии и по туннелю, танцевали на кладбище под джаз-банд. Было безумно и потрясающе весело. Пока все не пошло вразнос. Я об аварии. К тому моменту, ты прав, у меня в шестнадцатимиллиметровой камере уже не было пленки. И я стал отдавать приказы. Бежать сюда. Бежать туда. Не звать полицию. Убрать машины. Наполнить церковную кружку.

– Я об этом догадался.

– Заткнись! Жалкий пасторишка, как девчонка, чуть с ума не сошел. Студия всегда держит под рукой кучу наличности на всякий пожарный. Прямо на глазах у священника мы наполнили купель монетой, как в День благодарения. В ту ночь я так и не понял, видел ли он вообще, что мы делаем, – он был в таком шоке. Я приказал увести оттуда жену Слоуна. Ее забрал кто-то из статистов.

– Нет, – сказал я, – это была актриса.

– Правда?! Она ушла. А мы тем временем собирали осколки и заметали следы. В то время это было легче сделать. В конце концов, киностудии правили городом. У нас было одно тело – Слоуна – для показа, мы сказали, что еще одно тело – Арбутнота – лежит в морге, и доктор подписал свидетельства о смерти. Никто так и не попросил предъявить все тела. Мы заплатили коронеру, чтобы он взял больничный на год. Вот как все это было состряпано.

Фриц поджал под себя ноги, устроил между ними бокал и подыскал выражение лица, соответствовавшее моему.