Проект «Платон» - Соломатина Татьяна (лучшие книги .TXT) 📗
Ивану показался странным столь мажорный настрой, несколько даже скоморошеский. Всё-таки убит главный врач. А его непосредственный заместитель, правая рука, начмед по лечебной работе, не считает нужным даже продемонстрировать хоть толику скорби. Которой, похоже, и не испытывает. Или именно такой реакции он и добивался? Посмотрим.
Территория действительно заслуживала самых искренних похвал. И никто из прогуливающихся не напоминал пациентов неврологической или психиатрической клиники. Скорее, если уж напрячь воображение, зная, что ты находишься в лечебном учреждении – можно было предположить, что здесь проходят реабилитацию после спортивных травм. У иных рука была упакована в лонгету весёленькой расцветки. У кого – нога. У некоторых – и рука и нога.
– Вы применяете метод ограничения и принудительного использования! – Воскликнул Иван радостным мальчишкой, поначалу забыв, зачем он здесь.
– Тише, тише, молодой человек! – заговорщиком подмигнул Ивану Митрофанов. – Мы предпочитаем использовать словосочетания «революционная методика», «современный подход» и так далее. Хотя это полная чепуха. Учитывая, что расцвет метода ограничения и принудительного использования пришёлся на шестидесятые годы двадцатого столетия. И не очень одобряется добрыми конформистами. Точнее сказать: добренькими обывателями, ожесточившимися в своей жалости до предела безмозглости.
Ивана несколько смутила безапелляционная формулировка Митрофанова, но он решил не придавать особого значения. Виддер тоже весьма резок в словах. Но Виддер и не работает непосредственно с пациентами. Иван состроил понимающее лицо, – мимикрия! – и охотно согласился с сутью:
– Ага. Довольно зверски выглядит со стороны для непосвящённого. У человека, перенесшего инсульт, и едва-едва восстановившегося, ограничивают подвижность действующих конечностей и заставляют через муки и раздражение использовать больные.
– Не больные, а выключенные. Если вовремя применить метод ограничения и принудительного использования – то вовсе ещё не больные. Атрофия мышц появляется именно в результате неиспользования. Вы же знаете, что после, скажем так, стандартной обширности инсульта, карта мозга повреждённой конечности сокращается примерно вдвое. Но не исчезает же! И оставшиеся нейроны вполне можно «прокачать». Или, как сказал бы ваш учитель: следует подвергнуть неудобству, дабы создать возможность радости. Вербальные формулировки разные, невербальный смысл – один. Да, использование повреждённой конечности требует больших усилий, тех самых неудобств. Вплоть до боли. И пациент никогда не воспользуется повреждённой рукой или ногой, пока есть возможность пользоваться здоровой. Поэтому как это ни парадоксально выглядит для добрейших профанов – именно ограничение здоровой конечности может заставить работать «больную», но пока ещё тоже здоровую. Пока не запустились процессы самой настоящей органической атрофии. Мы, и всё в нас, заболевает большей частью от бездействия. От изнеженности.
– И огромное количество импульсов, поступающее в проекционные представительства в мозге, и ему самому не позволяют атрофироваться!
– Именно! Напротив. После проведения курса терапии принудительным использованием размер карты мозга, управляющей движениями конечности повреждённой стороны, увеличиваются порой больше, чем в два раза. То есть не просто восстанавливаются полностью, но ещё и увеличивают количество активных нейронов.
– Но эти методики запрещены!
– Потому мы и называем их революционными. И честно всё рассказываем своим клиентам и их родственникам. Вы знаете, состоятельные люди, люди с развитым интеллектом, охотней соглашаются с усилиями и болью. Только усилия и боль приводят к результатам. Впрочем, зачем я это вам говорю – вы и сами всё знаете. Даже стройная фигура у женщин и мускулистая у мужчин – ныне стали статусными. Ибо чаще всего – результат строгой системы ограничений и принудительного использования.
Митрофанов шутливо продемонстрировал Ивану свой вполне пристойный бицепс.
– И вы же понимаете, Иван Алексеевич, я бы куда охотней полежал на диване у телевизора, чем превозмогал себя в зале со штангой. Как они, – он с презрением кивнул куда-то в сторону, очень похоже на Виддера, кивавшего в «окно», – любят говорить: «в моём немолодом уже возрасте!». Всё хорошее в этой жизни достигается ограничением и принудительным использованием. И эти методы – лишь малая часть того, чем мы занимаемся в нашей клинике. Но я так понимаю, вы здесь не за тем, чтобы поговорить о том, что нам обоим, как докторам соответствующих наук, хорошо известно.
По тенистой аллее они подошли к скамье у пруда. Митрофанов жестом пригласил Ивана присесть. Иван опомнился. Он здесь действительно не за этим. Но всё-таки, очень хотелось поговорить на темы из сферы его научных интересов. И теперь уже и личных. Потому что у Елены…
– Я знаю, что ещё вы занимаетесь дефицитами нормы, разного рода нарушениями восприятия и синтеза, и…
– И даже откровенными сумасшедшими в самом клиническом смысле слова, – перебил, улыбнувшись начмед. – Вы не хуже меня знаете, Иван Алексеевич, как минимум в теории, – что в условиях дефицита нормы начинается область великих удивлений. Того, что люди называют чудесами. Но есть лишь одно великое чудо и нет никаких чудес во множественном числе.
Заметив удивлённый взгляд Ивана, Митрофанов слегка снисходительно улыбнулся.
– Да-да, как и ваш учитель, я поклонник системного подхода. Всё есть – одно. Наука. Любовь. Что угодно и со сколь угодной видимостью множества связанное – суть одно.
– Вы верующий?
– А кто сейчас не верующий? Я бы, Иван Алексеевич, сейчас рассмеялся. Но боюсь ненароком оскорбить ваши религиозные чувства. В том случае, если верующий – вы.
– Я верю в науку.
– Моя вера в науку никоим образом не противоречит вере в бога. И как верующий верующему, – мы же с вами уже выяснили, что каждый из нас во что-то верит, – я вам так скажу: Богу незачем творить чудеса. Он не фокусник. Но возвращаясь к теме дефицитов. Неординарная личность всегда в чём-то недостаточна. Но! – благодаря какому-то из недостатков, – она всегда же избыточна! Чувствуете? Мы опять возвращаемся к системному подходу, но уже с точки зрения сохранения равновесия. Тем или иным способом. Гомеостаз – тоже, в свою очередь, понятие системное. И, возможно, на таком уровне, до которого нам никогда не добраться. Возможно, не стоит даже и начинать.
Митрофанов снова подмигнул Ивану, на сей раз довольно дурашливо, будто обнуляя клоунаду. И серьёзно сказал:
– Давайте вернёмся к теме вашего визита.
Иван несколько замялся. И решил действовать, исходя из первого своего побудительного импульса. Как правило, первые – они самые верные. К тому же – а чего стесняться? В таком-то заведении!
– Вы совсем не расстроены смертью главврача? – выпалил он, глядя на Митрофанова. И тут же почувствовал, что краснеет и опустил взгляд.
– Иван Алексеевич, я не могу быть ни расстроен, ни обрадован. Вероятно, вы не в курсе. Это необходимо для, так сказать, чистоты восприятия: я – психопат. Иначе был бы лишён возможности творить невозможное. Невозможное в рамках текущих гуманистических установок. Метод ограничения и принудительного использования – метод психопата. Для которого не существует ни добра, ни зла, ибо зачастую эти категории слишком, простите за кажущуюся иронию, пластичны. И зависят, в том числе, от модных тенденции эпохи. Для психопата существует лишь результат. Я лечу этих людей не потому, что люблю их. И уж точно не потому, что верю в них, жалею, испытываю сострадание и тому подобное.
