Мертвые не лгут - Литвиновы Анна и Сергей (читать лучшие читаемые книги txt) 📗
Барбос Аполлинарьевич внимательно выслушал распалительные речи профессора, но в конце все-таки укоризненно покачал головой:
– Ах, Иван Соломонович, Иван Соломонович! Опять мы с вами впадаем в тот самый грех гордыни! И излишней интеллектуальности, которая просто противопоказана такому каналу, как наш! Да любому противопоказана! Помните, как спросили у отца «Взгляда» Лысенко: что должен смотреть по телевизору интеллигентный человек? И как он ответил? Интеллигентный человек должен читать книги. Вот и наши с вами построения рассчитаны на того самого интеллектуала – читателя. Но те, кто читает, зомбоящик не смотрят. А которые смотрят – им по большому счету, увы и увы, с самой высокой башни наплевать на Есенина, Троцкого и Гумилева. Как, впрочем, и на Михаила Александровича Шолохова – придется заметить это с глубоким прискорбием.
– Тогда, может быть, Пушкин? – осторожно вопросил Корифейчик. – Уж Пушкина-то они знают?
Чуткевич полет мысли профессора прерывать не стал, поэтому собеседник снова начал бурно кипеть, фонтанируя своей эрудицией и фантазией:
– Ведь у Александра нашего Сергеича, солнца русской поэзии, сколько тайн в жизни было! Написал десятую главу «Евгения Онегина» или нет? А если да – где она и пусть, черт возьми, хоть что-то из нее продекламирует!
– Иван Соломонович! – предостерегающе поднял перст Чуткевич. – Да при одном упоминании об «Онегине» наш зритель немедленно заснет перед экраном. Хотя это бог бы с ним, тогда он с нами останется и рейтинг не обвалит. Но он на другую кнопку немедленно уйдет, где его не грузят!
– Хорошо, тогда давайте выясним – и у самого Александра Сергеевича спросим, и супругу его, Наталью Николаевну, к ответу призовем: дала ли она (я извиняюсь за свой французский) господину Дантесу? С царем Николаем вступала в интимную связь?
Чтобы потушить бурнокипящего Корифейчика, Чуткевич уже устал использовать аргументы о неясности содержания «ширнармассам» (то есть широким народным массам). Поэтому сказал просто:
– Временно́й горизонт очень далекий. В каком году Пушкин умер?
– В тысяча восемьсот тридцать седьмом.
– А баба его, иначе вдова?
– Наталья Николаевна Гончарова-Пушкина-Ланская скончалась в восемьсот шестьдесят третьем, – откликнулся всезнайка Корифейчик.
– Все равно очень давно, – с деланым сожалением покачал головой генеральный продюсер. – Аппарат Остужева не возьмет.
И тут скорее от отчаяния, чем всерьез, лысый телеведущий предложил:
– Тогда, может, Мэрилин Монро? А что? Очень секси и умерла загадочно.
Борис Аполлинарьевич вздохнул:
– Тоже не пойдет. Мэрилин – не наш человек. Америкосов народ теперь не любит, не восьмидесятые годы. Давайте, Иван Соломонович, вы у меня еще подумаете на ту же тему – но недолго. И послезавтра мы с вами снова встретимся. Очень жду от вас новых ярких идей – но доступных, вы понимаете, доступных! – причем любой тете Зине из Саратова. Я знаю, вы можете.
Он уважительно пожал Корифейчику руку, и тот выкатился из кабинета.
В ту ночь звонок разбудил Барбоса Аполлинарьевича в четыре утра.
Звонил Сам – градоначальник и вице-канцлер Вениамин Андреевич Шалашовин.
Сам, как всякий человек с нечистой совестью, ночь любил больше, чем день. Засиживался за бумагами до утра, плавал в бассейне, принимал вассалов. При этом он не был настолько свирепым, как его далекий предшественник Иосиф Виссарионович, не заставлял своих сатрапов в ожидании звонка просиживать по кабинетам. Да и средства коммуникации изменились. Всегда можно повелеть, чтобы подчиненного отыскали по мобиле. Необязательно им по кабинетам, да и по домам сидеть. Могут и на дачах отрываться, и у любовниц.
Формально Борис Аполлинарьевич нисколько подчиненным градоначальника не являлся. Издательство его и телеканал были совершенно независимыми акционерными обществами, семьдесят пять процентов акций в которых единолично принадлежали Чуткевичу. (Остальные двадцать пять, сообщим об этом между прочим, просто для точности и статистики, поделены были между его нынешней женой-моделью и сыном от первого брака.) Несмотря на полную (вроде бы) автономность телемагната, он, как и все люди, проживающие в Большой Москве, Шалашовина, конечно, знал и отчасти боялся. Хоть тот и не был первым лицом в стране, Барбос Аполлинарьевич нисколько не сомневался, что ежели возникнет у Шалашовина желание или нужда превратить в пыль его самого, его имущество или бизнес – он это сделает, причем легко, щелчком двух пальцев. Ему даже открыто объявлять войну не понадобится. Просто начнутся у Бориса Аполлинарьевича проблемы – для начала с минкомсвязью, потом с пожарной инспекцией, санэпидстанцией, телевизионным техническим центром, типографиями… Затем очередь дойдет до налоговой, следственного комитета, полиции обычной и полиции тайной… Хорошо, если просто бизнес отнимут или дом, из страны выживут. Могут ведь и посадить.
Хотя обратный процесс также возможен. Понравишься градоначальнику – и твоя карьера (и без того обустроенная) еще круче пойдет вверх. Народ ведь благоволение высокого руководства очень быстро считывает. Оно в воздухе само разнесется, даже без слов. Все сами собой поймут: Чуткевич в фаворе. И это прежде всего скажется на деле. На канал решат прийти работать, вслед за Мореходовым, другие звезды. Хэдлайнеры, начиная от самых популярных актеров и певцов, станут ломиться, в очередь записываться на передачи. А потом, глядишь, удастся пробить зависшую в недрах горсовета идею: купить место под собственный телецентр и начать строиться. Да и другие преференции последуют. Например, дадут зеленый свет еще одной не мудрящей, но выгодной идее Бориса Аполлинарьевича: выделят земельку под Москвой и льготный кредит – чтобы построить там, а потом распродать коттеджный поселок или квартал многоэтажек. Словом, звонок Шалашовина в столице означал многое, ох как многое.
И когда секретарь градоначальника сказал Чуткевичу, кто с ним сейчас будет говорить, сон немедленно слетел с него (напомним, дело происходило в четыре часа ночи). Борис Аполлинарьевич включил ночник и вскочил с кровати. Юная моделька-жена недовольно заворчала и перевернулась на другой бок.
– Некто Шалашовин, – бодро представился в трубке градоначальник и вице-канцлер. И добавил иезуитски: – Я вас не разбудил?
Надо заметить, что лично Чуткевич разговаривал с мэром-губернатором впервые и хорошо понимал, что от каждого его слова и даже интонации сейчас зависит, насколько благоприятно в дальнейшем будут выстраиваться отношения с первым лицом в городе. Поэтому он включил весь свой ум и чутье, чтобы оказаться во всем точным. Даже в соседнюю комнату в одних трусах вышел, в свой потайной кабинет – чтобы тело полураскрывшейся модели-жены не сбивало, не рождало своими изгибами неконтролируемых ассоциаций. И самый первый ответ на вопрос, не разбудили ли его, нашел достойный – самому понравилось, в меру умный, подхалимский и самоироничный.
– Для вас, Вениамин Андреевич, я никогда не сплю. – Голос, к счастью, со сна не сорвался, не прохрипел, прозвучал свежо и бодро. Кажется, градоначальнику на том конце линии понравилось.
Он молвил:
– Есть разговор. Когда можете завтра ко мне подъехать?
– В любое время.
– Тогда в четырнадцать часов, приезжайте на дачу. Секретарь расскажет вам, как добраться.
И Шалашовин, не теряя время на пустые разговоры, переключил звонок на помощника. Тот стал пояснять, не доверяя модным навигаторам, как вырулить к обиталищу мэра-губернатора. Чуткевич внимательно слушал, записывал, а внутри поднимались радость и надежда: поговорил он с вице-канцлером очень правильно с точки зрения слов и тона. А главное, тот его не в рабочий свой кабинет вознамерился пригласить, не в горсовет, на Тверскую, тринадцать, – а домой. Значит, разговор предстоит личный, конфиденциальный и потому важный. Вдобавок, насколько можно судить по рабочему графику градоначальника, тот просыпался ближе к полудню, и встреча в четырнадцать часов означала, что в череде завтрашних дел он отвел Чуткевичу первое место. Наверняка даже подвинул кого-то. Значит, предстоящий разговор отчего-то вдруг оказался весьма значимым для городского головы – отсюда и звонок в четыре утра, и столь стремительное свидание.
