Голливудские триллеры. Детективная трилогия - Брэдбери Рэй Дуглас (книги онлайн .TXT) 📗
Констанция припарковала машину напротив старого дома и выключила мотор.
– Даже когда она выключает зажигание, – сказал Генри, – я все равно слышу гудение ее мотора.
Мы встретили ее у входа.
– Констанция! – воскликнул я. – Как тебе удалось проехать мимо охранника?
– Легко, – улыбнулась она. – Он оказался здешним старожилом. Я напомнила, как однажды атаковала его в мужском спортзале. Пока он краснел, я с ревом влетела в ворота! Лопни мои глаза, да ведь передо мной величайший слепой в мире!
– А ты по-прежнему работаешь на маяке, указываешь путь кораблям? – спросил Генри.
– Обними меня.
– Ты просто пышечка.
– А это Элмо Крамли, старый сукин сын!
– Она никогда не ошибается, – сказал Крамли, когда Констанция сжала его в объятиях, едва не поломав ему все ребра.
– Пойдемте-ка отсюда подальше, – сказала Констанция. – Генри, веди нас!
– Уже веду! – отозвался Генри.
Когда мы выезжали со студии, я шепнул:
– Голгофа.
Проезжая мимо древнего холма, Констанция замедлила ход.
Тьма была кромешная. Ни луны. Ни звезд. Это была одна из тех ночей, когда туман очень рано приходит с моря, накрывая весь Лос-Анджелес и поднимаясь на высоту около пятисот футов. Самолеты глушат моторы, аэропорты закрываются.
Я напряженно вглядывался в верхушку этого маленького холма, надеясь увидеть, как пьяный Христос совершает прощальное Вознесение.
– Иисус! – шепотом позвал я.
Но облака немного рассеялись. И я увидел, что на крестах никого нет.
«Трое ушли из жизни, – думал я. – Кларенс захлебнулся в бумагах, Дока Филипса средь бела дня утащила мгла собора, оставив лишь один башмак. И вот теперь…»
– Ты что-нибудь видишь? – спросил Крамли.
– Может быть, завтра.
«Когда я отодвину Камень. Если только у меня хватит духу».
Все сидящие в машине замолкли в ожидании.
– Прочь отсюда, – подсказал Крамли.
– Прочь, – тихо согласился я.
У ворот Констанция прокричала охраннику что-то нецензурное, и тот отшатнулся.
Мы поехали в сторону моря, к дому Крамли.
Мы остановились возле моего дома. Когда я забежал, чтобы взять свой восьмимиллиметровый проектор, зазвонил телефон.
После двенадцатого звонка я схватил трубку.
– Ну? – спросила Пег. – Почему ты ждешь двенадцать звонков, держа руку на телефоне?
– Надо же, женская интуиция.
– Что стряслось? Кто пропал? Кто спит в мамочкиной кроватке? Ты не звонил. Будь я там, я бы выгнала тебя из дома. На расстоянии это сделать трудновато, но я попробую: убирайся!
– Ладно.
Этого удара ее сердце не выдержало.
– Подожди! – встревожилась она.
– Ты же сама сказала: убирайся!
– Да, но…
– Крамли ждет меня на улице.
– Крамли! – взвизгнула она. – Святые угодники! Крамли?!
– Он меня защитит, Пег.
– Защитит от твоих панических припадков? Он что, может сделать тебе искусственное дыхание рот в рот? Проследить, чтобы ты съел завтрак, обед и ужин? Запереть от тебя холодильник, когда ты отрастишь пузо? Он что, заставляет тебя менять нижнее белье?
– Пег!
И мы оба немного посмеялись.
– Ты правда собираешься уходить? Мамочка прилетает домой в пятницу, рейс шестьдесят семь, авиакомпания «Пан Америкэн». Будь дома! Чтобы все убийства были раскрыты, трупы захоронены, а от хищниц-любовниц даже духу не осталось! Если не сможешь встретить меня в аэропорту, будь в постели, когда мамочка хлопнет входной дверью. Ты еще не сказал: «Я люблю тебя».
– Я люблю тебя, Пег.
– И последнее… скажи напоследок: кто умер?
У края тротуара меня ждали Генри, Крамли и Констанция.
– Жена не хочет, чтобы меня видели с вами, – сказал я.
– Залезай в машину, – вздохнул Крамли.
Пока мы ехали на запад по пустынному бульвару, где вокруг не виднелось даже тени другой машины, Генри пересказывал все, что было с нами под землей, под стеной и снаружи. Было даже приятно слушать о нашем стремительном бегстве из уст слепого, который яростно кивал головой, с шумом втягивал носом воздух и рисовал на ветру черными пальцами: вот здесь был Крамли, здесь он сам, дальше я, а позади чудовище. Или как нечто за дверями гробницы, словно тесто, наползает, запечатывая нам выход. Бред! Но Генри рассказывал так, что нас дрожь пробрала, и мы закрыли все окна. Не помогло: ведь у машины не было крыши.
– Вот почему, – заявил Генри, снимая в финале свои темные очки, – мы призвали на помощь вас, безумная леди из Вениса.
Констанция нервно взглянула в зеркало заднего вида.
– Черт, мы едем слишком медленно!
И она пришпорила машину. Наши головы откинулись назад.
Крамли отпер входную дверь своего дома.
– О’кей. Располагайтесь! – проворчал он. – Который час?
– Поздно, – сказал Генри. – Жасмин благоухает так, что голова идет кругом.
– Правда? – крикнул Крамли.
– Нет, но звучит неплохо. – Генри улыбнулся невидимым зрителям. – Сходи за пивком.
Крамли раздал всем по пиву.
– Неплохо было бы добавить туда джина, – сказала Констанция. – Черт! Да там уже есть джин!
Я включил проектор в розетку, заправил пленку Роя Холдстрома, и мы выключили свет.
– Ну что? – Я щелкнул включателем проектора. – Начинаем.
Пошел фильм.
На стене в доме Крамли замелькали картинки. Из того, что можно назвать фильмом, там было всего каких-то тридцать секунд, да и то довольно сумбурных, будто Рой снял анимацию со своей скульптурой всего за несколько часов, а не потратил на съемки несколько дней, как обычно: придать фигуре позу, сделать снимок, затем передвинуть бюст и снять еще кадр, потом еще один и так далее.
– Боже святый! – прошептал Крамли.
Мы все сидели и смотрели, открыв рот, на существо, скакавшее по стене.
Это была копия Человека-чудовища, тот самый тип из «Браун-дерби».
– Не могу на это смотреть, – сказала Констанция.
И все-таки она смотрела.
Я украдкой бросил взгляд на Крамли и почувствовал себя снова как в детстве, когда мы с братом сидели в темном кинозале, а на экране появлялся Призрак Оперы, или Горбун из собора Парижской Богоматери, или Летучая Мышь. У Крамли было такое же лицо, как у моего брата тридцать лет назад, – завороженное и испуганное одновременно: в нем читалась смесь любопытства и отвращения – такое выражение бывает у людей, когда они смотрят, сами не желая того, на последствия дорожной аварии.
Ибо там, на стене, реальный и такой близкий, был Человек-чудовище. Каждая черточка его деформированного лица, каждое поднятие его бровей, каждое подрагивание ноздрей, каждое движение губ – все было в нем безупречно, как те наброски, что делал Доре, приходя домой после долгой ночной прогулки по черным от печной угольной сажи закоулкам Лондона, пряча под веками глаз гротескные образы, и вот уже нетерпеливые пальцы тянутся к карандашу, к чернилам, к бумаге, и началось! Как Доре делал наброски лиц лишь по памяти, так и внутренний взор Роя запечатлел Человека-чудовище и воспроизвел малейшее шевеление волосков в ноздрях, каждую ресницу на моргающих веках, изогнутое ухо и вечно капающую из дьявольского рта слюну. А когда Человек-чудовище в упор уставился на нас с экрана, мы с Крамли отпрянули. Он увидел нас. Он заставил нас испустить крик ужаса. Он пришел, чтобы нас убить.
Стена в гостиной снова стала темной.
Я услышал невнятный звук, сорвавшийся с моих губ.
– Глаза, – прошептал я.
Пошарив рукой в темноте, я перемотал пленку и пустил заново.
– Смотри, смотри, о, смотри! – вскрикнул я.
Камера наехала крупным планом на лицо.
Дикие глаза неподвижно смотрели на нас в безумной конвульсии.
– Это не глиняная кукла!
– Нет? – удивился Крамли.
– Это Рой!
– Рой?!
– В гриме, как будто бы он – чудовище!
– Не может быть!
Лицо слегка повернулось, живые глаза покосились в сторону.
– Рой…
И вновь наступила темнота.
