Хроника смертельного лета - Терехова Юлия Константиновна (читаемые книги читать .txt) 📗
Виктор задумался. Зубов прав, но слишком уж просто все выглядит, слишком очевидно. – Нет, – произнес он, – Ne quid nimis.
– Че-го? – скривился майор.
– Соблюдай меру, – пояснил Виктор, – А убийца эту меру не смог соблюсти.
– Ну а Булгакова ты исключил полностью? – спросил его Зубов. – Типа, друганы…
– У него стопроцентное алиби на убийство жены, – смутился Виктор, – и я подумал…
– Он подумал! – отмахнулся Зубов. – Ты же не исключаешь Рыкова потому, что у него алиби на убийство Стрельниковой?
– Раньше исключал, – пояснил Глинский, – но потом прикинул, что теоретически он вполне мог вернуться…
– Что?.. – резко повернулся к нему Зубов. – Как ты сказал?
– Я проверил, – признался Виктор. – В прошлое воскресенье не поленился – к шести часам утра приехал к дому Ланского, потом поймал тачку, доехал до дома Рыкова, через двадцать минут тронулся обратно таким же способом. По времени он вполне мог вернуться, изнасиловать и убить Стрельникову. При условии, что он на колесах. По утренней Москве, да в воскресенье, минут пять-семь езды.
– Но зачем?! – в недоумении воскликнул Зубов. – Какой у него может быть мотив для убийства? Он ее знать не знал. Да и как он попал в квартиру? Ведь дверь он захлопнул.
– То, что мы не знаем мотива, вовсе не означает, что такого мотива нет, – ответил Виктор. – Тем более, если он не маньяк, а просто под маньяка косит. А алгоритм действий прост. Пришел, увидел и убил. Или так – ушел, вернулся и убил. А относительно того, что он захлопнул дверь – это он так говорит. Рыков мог знать, где лежат ключи. Это не было тайной за семью печатями. Взял ключи, потом положил их на место.
– Но зачем? Что ему сделали эти несчастные женщины? И потом – снова все упирается в отсутствие надежного средства передвижения. Его машина стояла в сервисе. Это неоспоримый факт. Он забрал ее в тот вечер, когда была убита Ольга Вешнякова. К сожалению, камера слежения на заправке накрылась, но чек оттуда – в деле, и время там – 21.38. Это не дает ему алиби, но исключает его предполагаемую слежку за Орловым.
– А у отца? Он мог бы воспользоваться его машиной. У Рыкова-старшего есть BMW.
– Проверяли, – отмахнулся Зубов, – древняя «бэха» двухтысячного года, тоже была в ремонте. А такси брать – лишний свидетель. Даже частника – все равно докопались бы.
– Сто пудов докопались бы, – согласился Виктор, – ну и каков план? Что делать-то будем?
Катрин приходила в этот сад каждый день. Ее привлекала тишина заросших травой аллей, нарушаемая только щебетом птиц и изредка – детскими голосами. Летний сад Кронштадта мало напоминал петербургского тезку. Вместо псевдогреческих статуй здесь стояли всего два памятника – трагических в своем одиночестве.
Ей нравился мостик, перекинутый через заросший ряской отводной канал. Она подолгу стояла на нем, глядя вниз и вспоминая события последних двух месяцев. Отсюда многое виделось по-другому, и страхи, не дававшие ей покоя в Москве, начали рассеиваться. Измучивший Катрин призрак не преследовал более ее ни во сне, ни наяву. И под бушующей зеленью старых деревьев, сквозь ветви которых чуть проглядывал величественный купол Морского собора, гнетущее отчаяние и сердечная боль стали притупляться.
Сергей отправил ее к старому другу, Ивану Кривошееву, с которым служил в армии, а затем учился в мединституте. После окончания их дороги разошлись – Иван поступил в ординатуру Военно-медицинской академии в Питере, а потом оказался на одном из авианосцев Балтийского флота, и вместе с семьей, которой обзавелся еще в институте, уехал в Кронштадт. Его жена Ирина, озверевшая от гарнизонной жизни, а главным образом, от бесконечных гарнизонных сплетен, обрадовалась Катрин. Когда Сергей, потерявший от тревоги голову, позвонил ей, она согласилась приютить свалившуюся как снег на голову булгаковскую подружку на неопределенное время. Иван должен был скоро вернуться из плавания, что он и сделал спустя пару дней после приезда Катрин. Выдержанная от природы, закаленная боевая подруга морвоенврача, Ирина ошарашенно взирала на странную растрепанную женщину с набитым кое-как чемоданом и с размазанной по щекам тушью. В таком виде Катрин предстала перед ней и ее тремя детьми на Московском вокзале. Ирина посадила ее в видавший виды «мерс», прекрасно вмещавший ее многочисленное семейство, и увезла в Кронштадт. В просторной квартире гостье отвели отдельную комнату. Когда она робко попыталась предложить Ирине деньги за еду, та только расхохоталась.
– Не смеши меня, Катюша! При моей ораве один лишний рот абсолютно необременителен. И потом – Ванька зарабатывает вполне достаточно, чтобы мы могли позволить себе не брать деньги с друзей. Тебя прислал Булгаков – это все равно что он сам приехал. А ему мы всегда рады. Вы давно вместе?
Катрин поперхнулась чаем. Что ей ответить? Что она не имеет к Сергею никакого отношения? Откуда ей знать, что он сказал этой милой женщине? Она его жена? Она его любовница? Или он сказал правду – она любовница человека, которого подозревают в убийстве трех человек?
– Ира, – грустно сказала она, – наши с Сержем отношения не совсем таковы, какими бы он хотел их видеть… А вернее – совсем не таковы.
– А ты? – прямо спросила Ирина. – Какими бы ты хотела видеть ваши отношения?
– Теперь уже неважно, – Катрин отвела взгляд.
– Ну почему же? – Ирина оказалась настойчива, – очень важно, чего ты хочешь сама. Это самое важное.
Сдавленным голосом, теребя косу, Катрин начала рассказывать Ирине о том, что происходило с ней за последние несколько месяцев. Включая отвратительную сцену на кухне Антона и безобразный эпизод на Ленинградском вокзале, когда Сергей провожал ее. Ирина слушала внимательно, не перебивая. В ее теплых светло-карих глазах Катрин ловила понимание и симпатию.
– Сергей сообщил, что нужно спрятать женщину, которая ему дорога и не давать никому никакой информации о ней, – произнесла Ирина после того, как Катрин смолкла. – Он не сказал, что женился, и его жена убита.
Катрин набрала побольше воздуха и выдохнула: – Алена ждала ребенка.
– Потому он на ней женился? – прямо спросила Ирина.
Что могла Катрин ей ответить? Это был повод, а не причина. Основная причина этой женитьбы – ее слепая привязанность к Орлову и то небрежение, которое она выказывала по отношению к Булгакову. Но этого ей лучше не говорить.
– Теперь понятно, – добавила Ирина. – Когда мы с Ванькой спрашивали его о личной жизни, он обычно отшучивался, но глаза становились грустными, а иногда – просто больными. Н-да… Значит, это ты.
– Значит, это я, – грустно подтвердила Катрин. – Он печален и страдает, а я – причина всех бед. Из-за меня происходят все эти убийства. Из-за меня погибла Алена. Из-за меня страдает уйма людей. Даже этот маньяк – и тот страдает. Я приношу одни страдания. Лучше бы Серж полюбил кого-нибудь другого – и тогда он мог бы стать счастливым.
Ирина некоторое время молчала, перетирая полотенцем мокрую посуду. Наконец, поставив последнюю тарелку в шкаф, она заговорила.
– Любовь не может приносить одни страдания, – сказала она, стараясь, чтобы ее голос звучал как можно мягче. – Жизнь – синоним любви, и как в жизни, в любви есть место и радостям, и печалям.
– Любовь приносит только беды и боль, – эхом откликнулась Катрин, – и неизменно кончается изменой и предательством. Любовь – это тюрьма и она несовместима со свободой. Хватит с меня любви… Сыта по горло.
– Ты не права, – Ирина погладила ее по плечу. – Уверена, ты все сама понимаешь, только тебя мучает вина. Сережа правильно сделал, что вырвал тебя из этого ада. Ты здесь успокоишься, приведешь в порядок мысли и чувства. И поймешь, что для тебя главное. Забудь, что ты в гостях. Отдыхай. Но на всякий случай, уходя, предупреждай, куда идешь и когда вернешься – чтобы я знала, когда начинать за тебя волноваться.
И Катрин отдыхала. Все в доме – и Ирина, и дети, и вернувшийся из плавания Иван – оберегали ее покой и развлекали, как могли. Часто, когда младшие дети ложились спать, они собирались в уютной гостиной, Иван доставал из бара бутылочку шартреза, и они засиживались за разговорами до поздней ночи. Около полуночи обиженного Димку тоже отправляли спать, а Иван забавлял жену и Катрин историями из флотской и медицинской жизни. Его рассказы больше походили на анекдоты, и вскоре изнемогающая от хохота Катрин уже не могла различить, где заканчивалась правда, и начинались профессиональные байки.
