Опасное хобби - Незнанский Фридрих Евсеевич (бесплатные онлайн книги читаем полные .txt) 📗

«Ах, какой мальчик…» — теперь уже расслабленно и благодарно думала Лариса Георгиевна, сквозь полуопущенные ресницы разглядывая Ашота, который во всем своем величии и полной готовности стоял возле стола и подрагивающей рукой разливал по звякающим рюмкам коньяк. Принес ей и присел рядом. Лариса погладила кончиками пальцев его бронзовое, такое совершенное творение матери-природы, отчего он тут же томительно застонал, вскинув к потолку оскаленное лицо, а из груди его, бурля, вырвалась непонятная гортанная фраза, смысла которой Лариса, конечно, не поняла, а спрашивать не хотела. Она с болезненным интересом наблюдала, как от ее легких движений по всему его телу пробегали быстрые судороги. Он мучился, но уже не смел дотронуться до нее. А у Ларисы мелькнула вдруг шальная мысль размазать его самого по всей тахте. И она стала медленно, но настойчиво доводить Ашота до зубовного скрежета. Через короткое время его судорожно дрожавшие пальцы показывали, что кризис вот-вот наступит. Нежными и трепетными прикосновениями пальцев, губ и острого лукавого язычка Лариса в конце концов сделала то, чего никак, видно, не могли доставить ему яростные животные схватки, жестокая теснота объятий и бешеное сопротивление обычно такой обволакивающей, податливой плоти.

Он вдруг пронзительно закричал так, что зазвенели стекла в окнах, и Лариса успела увидеть, как из бронзового ее идола ударил фонтан. А в следующий миг она, распластанная ничком, с отчаянным визгом барахталась под ним, пытаясь подняться на корточки, вывернуться, освободиться от прожигающего ее насквозь раскаленного стержня, вонзившегося между ягодиц…

Ах, гордость Ларисы Георгиевны и предмет плотоядной зависти восхищенных мужиков! Но каков негодяй! Подлец какой… страшный… Потеряв уже всякую волю к сопротивлению и понимая, что все дальнейшее ей абсолютно без надобности, поскольку теперь не она, а он утверждает свою власть над ней, Лариса каким-то отстраненным взглядом увидела вдруг препохабную иллюстрацию из апулеевских «Метаморфоз», выполненную неизвестным ей немецким художником. Все точно: Луций и Фотида, наградившая его по собственной щедрости отроческой надбавкой. А она, сопливая еще девчонка, все размышляла, что это такое…

Но вместе с тем Лариса поняла и еще одно: ну то, что она доигралась, это понятно, хуже другое — ступила еще на одну ступеньку, ведущую в ад. А вдруг эта ступенька — последняя?..

7

Вадим позвонил рано, когда Георгий Георгиевич уже проснулся, но из постели не вылезал, обдумывая события минувшего вечера и связанные с ними некоторые изменения в его планах. Старик сразу взял трубку и с брезгливостью отстранил от уха: он услышал громкий, почти кричащий голос зятя.

— Георгий Георгиевич, простите, что так рано беспокою, но вы мне сами велели, если появятся новые сведения!..

— Да что ты разорался с утра пораньше, черт тебя возьми со всеми твоими потрохами! — нудным, противным голосом перебил Вадима Константиниди. — Если у тебя есть что-нибудь новое, не тяни, излагай, а нет, так повесь трубку, к такой-то матери.

— Есть, к сожалению, — мрачно сообщил после паузы Вадим.

— Что значит — к сожалению? — вскинулся Константиниди. — Ты думай, чего говоришь, дерьмо поганое! — Грубость так и перла из глотки старика, привыкшего в прежние годы только повелевать, и то не самой лучшей частью трудящегося человечества.

— Так я ж и хочу вам сказать, а вы не даете… ругаетесь…

— Ну так телись же наконец, не тяни кота!..

— Разрешите зайти, я возле вашего подъезда.

— А это еще зачем? — возмутился старик. — Говори по телефону, не хрен тебе тут делать, еще не встал я!

— Так встаньте, наконец! — сорвался и Вадим, но сразу же, словно испугавшись своей вспышки, понизил голос, и опять в тоне его появились просительные нотки: — Не могу я из этого автомата говорить, да тут вон уже и очередь собирается. Что, вам надо, чтоб вся округа слышала, о чем я буду говорить, да?

«Наглеет, наглеет — прямо на глазах! Думает, уже за горло взял старика, ну-ну… Да и какая очередь может быть у телефона в парадном в такую рань?» — отстранение думал Константиниди, но тревога, вызванная необычным, наглопросительным тоном зятя, заглушила все сомнения старика.

— Ладно, — буркнул он, — поднимайся, сейчас открою, будь ты трижды… о-хо-хо!.. — И стал выбираться из постели.

Накинув на плечи халат, пошел к двери. В прихожей заметил вечный непорядок, которого терпеть не мог: дверца большого стенного шкафа, в котором хранилась всякая зимняя и вообще верхняя одежда, была приоткрыта. Ну прямо все одно к одному! И в семье нет порядка, и в доме черт-те что творится, еще мышей не хватает! Бардак, а не жизнь… Старик притворил се, но она молча и упрямо отошла от косяка и вернулась в прежнее положение. Снова чертыхнувшись, он подумал, что надо не забыть указать Полине Петровне на недосмотр. Пусть се Егор где-нибудь крючок приладит, чтоб не раздражал непорядок… Конечно, такую пустяковину можно было бы и Димке приказать сделать, да от него всегда было толку, что от козла молока. За что ни возьмется — хоть выбрасывай. Даже внука и того сделать не может, кобелина пустой… Нет, бездельник он, хоть и наглеет по-трусливому, вот как сейчас.

Константиниди открыл все свои замки, за исключением английского, и пристроился возле секретного глазка, чтоб увидеть — один ли зять: от него сейчас можно всякого ожидать. Шакал, загнанный в угол, и льва покусать может — никогда не забывал этого Константиниди. И если, случалось, и надо было крепко придавить кое-кого, на всякий случай оставлял жертве хоть и небольшую, но лазейку, чтоб удрать мог. Пуганые — они памятливые, редко кто хотел бы снова помериться силой со старым Константиниди. Не кровожаден он был, нет, но и не любил прощать обид — это все знали.

Зять пришел один. И вид имел зачумленный. Старик дождался, когда тот позвонил — раз, другой, и только потом неторопливо отворил дверь.

— Заходи.

И тут же захлопнул ее. На остальные запоры не стал закрывать, резонно полагая, что Вадим долго здесь не задержится.

Длинным зигзагообразным коридором, миновав гостиную, прошли в кабинет хозяина. Сам уселся в вольтеровское кресло за письменным столом, Вадиму же указал на стул по другую сторону стола.

— Ну что там у тебя за тайны такие, выкладывай! И о чем это я сожалеть должен?

— Вы не поняли меня, Георгий Георгиевич, — виновато заторопился Вадим, и странно было видеть Константиниди этого рослого, крепкого, красивого даже мужика с вполне впечатляющей внешностью таким жалким и заискивающим. — С Парой, слава Богу, все в порядке. Гораздо хуже оказалось другое. Мне вчера позвонили, когда я вернулся домой. Буквально только вошел — звонок. Будто следили за мной. Ну так вот, какой-то кавказец говорил, что я их теперь уже не интересую. Что со мной у них был бы один разговор, а после того, что они узнали, будет, значит, другой. Не знаю, то ли им Ларка сама сказала, то ли они как-то вычислили, но, в общем, поскольку она оказалась дочерью знаменитого Константиниди — это они мне так сказали, ей-богу, не вру! — то со мной, мол, им разговаривать нет никакого интереса. Нас, говорят, уже не твоя жена интересует, а дочь Константиниди. Так вот и сказали. Не знаю даже, что и подумать…

Вид у Вадима был сокрушенный и оттого несчастный. «Вот и поделом тебе, сукин сын», — думал Георгий Георгиевич. Нашел, вишь ты, с кем равняться. Хоть и негодяи те похитители, а слава, да хоть бы и в их кругу, все равно была приятна старику.

— А ты все-таки подумай, — хмыкнул он. — Или если ты действительно дурак, а не прикидываешься им, пока не знаю, то тебе никогда не понять этой дивной, замечательной разницы между нами: кто есть ты, а кто я! Впрочем, я думаю, что даже последний недоумок и тот уже давно бы уловил эту разницу. Поэтому не прибедняйся, не темни, а выкладывай все, что тебе известно. Почему в таком разе они тебе, а не мне позвонили? Телефона не знали, что ли? Врешь! И почему ты мне сразу же не перезвонил, вчера еще, если я сказал, а?