Тайна серебряной вазы - Басманова Елена (читаем книги онлайн TXT) 📗
И вот теперь, когда почти все позади, происходит самое неприятное. Утром замечательного, солнечного дня, святочного, сине-золотистого, когда все формальности уже исполнены, когда в затененной гостиной с открытым окном стоит на столе гроб с телом князя, появляется Пановский и с ним еще двое неизвестных в сопровождении группы полицейских. Они буквально врываются в дом, угрожают арестом Григорию и ему, Илье Холомкову, требуют провести их в спальню и кабинет князя, устраивают настоящий бедлам. Что они ищут, с какой целью проводят обыск? Пановский обращается с ним, Ильей, как с совершенно незнакомым человеком и требует предъявить бумаги князя. Не дождавшись предъявления бумаг, подручные Пановского вытряхивают ящики письменного стола, начинают простукивать стены и мебель, выкидывают из шкафов книги. Затем Пановский приступает к Григорию и требует показать тайники. Но Григорий твердит, что никаких тайников в кабинете нет. Далее та же участь постигает спальню князя – все перерыто, перевернуто. Обыск длился почти весь день. Уже смеркалось, когда разъяренный Пановский – Илья никогда не видел своего знакомца таким агрессивным – приказал схватить Григория и отвести в кутузку, уж там-то язык у негодяя развяжется, не будет подлец препятствовать делу государственной важности. Григория скручивают и выволакивают на улицу. В холле первого этажа Пановский, надевая перчатки и оглядывая себя в высоком зеркале, – на фоне стоящих за ним чуть ли не навытяжку полицейских, – произносит издевательским тоном, полуобернувшись к Илье: «Что-то вы бледны, молодой человек. Не развеяться ли вам? Не поужинать ли с какой-нибудь Семирамидой?»
Илья Холомков после ухода Пановского сидел в кабинете князя среди разбросанных по полу книг и перевернутой мебели. Он ничего не понимал. О каком деле государственной важности могла идти речь? Почему Пановский командовал полицейскими, и что они искали? Шла ли речь о каком-то заговоре? Но князь явно не принимал участия в политической жизни. Шла ли речь о шпионаже – тоже маловероятно. Илья наклонился и поднял с полу книгу, старинный фолиант с толстой желтой бумагой, текст был написан явно от руки на церковнославянском. Илья заглянул в начало – какая-то «Оповедъ»: то ли отповедь, то ли проповедь, кто их разберет, наших православных творцов. Он повертел в руках книгу, тяжеленную, потрепанную и положил ее на подоконник.
Каким-то новым взглядом он посмотрел на хорошо, казалось бы, изученный за полгода кабинет. Дубовые стены обширного помещения заставлены книжными шкафами, в углу бюро темного дерева, рядом резной столик и кресло. По другую сторону размещался широкий кожаный диван, горка с восточными безделушками. Над дверью висел персидский ковер, по которому развешано оружие – сабли с богато отделанными эфесами, кинжал, мушкет... Удобно устроившись в кресле князя, сдвинутом с привычного места, Илья хорошо видел икону, находившуюся чуть повыше спинки кресла. Не из самых дорогих, но и не простенькая – среднего размера, в богатом окладе. Образ Богородицы с младенцем. За свою жизнь Илья Холомков повидал множество таких икон, да и побогаче встречал. Он еще раз обвел взглядом стены и пол кабинета, обхватил голову руками и погрузился в раздумья. Сознание его работало четко и ясно, но общее состояние оставалось преотвратительным. Что делать? Что делать? В какую передрягу он попал? Внезапно он расслышал звук отворяющейся двери, вскочил на ноги с бешено колотящимся сердцем и непроизвольно сжал пальцы в кулаки.
В дверях кабинета стояла молодая женщина в черном платье и черном платке. Шелковый платок, обшитый по краю гипюровой тесьмой, был повязан необычно, вернее, аккуратно заколот булавками около мочки левого уха. Илья видел подобное во время поездки по Балканам. Женщина сделала несколько шагов по направлению к Илье, словно не замечая царившего кругом разгрома, и остановилась. Тут только Илья заметил в ее руках четки – тоненькие, почти детские пальчики перебирали янтарные бусины, нанизанные на нитку. Бледное неподвижное лицо женщины ничего не выражало, высокий чистый лоб, темные прямые брови, темные же глаза, излучающие необычный, несфокусированный свет, – потрясающе прекрасное, приковывающее взгляд лицо, лик. Женщина, как будто скользя по воздуху, приближалась к креслу, возле которого стоял Илья.
– Позвольте представиться, – оробел он и вытянул руки по швам, – Илья Михайлович Холомков, секретарь князя Ордынского. Бывший.
Женщина остановилась, отвернулась, подошла, нет, подплыла к черному кожаному дивану и присела. После минуты молчания она, к облегчению Ильи, решившего уже, что имеет дело с привидением, заговорила, тщательно и медленно подбирая слова:
– Господин Холомков, правда ли, что я не могу говорить со своим мужем, князем Ордынским?
– Примите мои соболезнования, ваше сиятельство, – ответил растерянно Холомков, все еще стоящий навытяжку и не замечающий этого.
«Вот она какая, княгиня Ордынская», – пронеслось у него в голове, когда он понял, кто перед ним.
Женщина помолчала, потом подняла полные слез глаза и сказала:
– Пришлите ко мне Григория. Она встала и собралась было уйти, но Холомков наконец шагнул к ней.
– Что? – спросила встревоженно она.
– Сударыня, – промямлил Холомков, – я не знаю, как вам объяснить, но я не смогу прислать к вам Григория. Его здесь нет.
Княгиня Ордынская подняла на него недоумевающий взгляд, но ничего не сказала, погрузившись в странную задумчивость.
– Не тревожьтесь, ваше сиятельство, – спешно добавил Илья Михайлович, – все необходимые формальности выполнены. Правда, теперь я не знаю, кто будет выполнять последнюю волю покойного, ведь Григорий говорил, что завтра гроб с телом князя надо отправить в его имение. Кто его теперь будет сопровождать?
– Я пришлю к вам мою экономку, – медленно проговорила женщина, – сообщите ей все необходимое. Впрочем, я сама ей скажу. Я велю ей сейчас собираться в дорогу. Княгиня снова замолчала. Минутой позже она подошла к окну, оперлась рукой, в которой все еще были зажаты четки, о подоконник. Другую поднесла ко лбу.
– Простите, – сказала она, – я еще очень слаба. Но вы должны выполнить мою просьбу. Кажется, больше некому оказать мне эту услугу.
– Всегда готов служить вашему сиятельству, – поклонился Холомков.
– Господин секретарь, вызовите полицию.
– Зачем? – похолодев, спросил Илья Михайлович.
– Моего ребенка, моего маленького ребеночка похитили. Не знаю, кто и когда, но он исчез. Я хочу, чтобы полиция провела расследование.
Холомков, стараясь почтительно смотреть на княгиню, судорожно пытался осмыслить ее слова. Какой ребенок? Ничто в доме, где он провел полгода, не указывало на существование ребенка. Впрочем, так же, как и на существование княгини. Сейчас сквозь неплотно прикрытую дверь кабинета он видел другие двери, ведущие в левое крыло дома, широко распахнутые впервые за все время его пребывания здесь. Неужели женщина и ребенок скрывались там? И сколько лет могло быть ребенку, о котором говорит женщина? И был ли он вообще? Или все это плод больного воображения потрясенной горем женщины? А что, если она слаба рассудком? Недаром же ее держали взаперти.
– Боюсь, княгиня, полиция в это не поверит. – Он старался говорить как можно мягче. – С нашей полицией иметь дело опасно, они могут решить, что ребенка вы умертвили и сами и спрятали... Простите меня великодушно за такие слова. Все разгромят, обыщут, да еще наговорят вам Бог весть каких гадостей...
– Я останусь в Петербурге, пока не найду своего ребенка, – с неожиданной силой в голосе упрямо проговорила княгиня. – Я не уеду без своего сына. Я все помню.
Она выпрямилась, перекрестилась на икону Божьей матери и медленно пошла прочь.
Илья Михайлович Холомков смотрел ей вслед, пока она не скрылась бесшумно, плавно, – будто растворилась в воздухе. Он вновь сел в кресло и глубоко вздохнул. Наконец-то он увидел ту, о ком достоверно узнал лишь два дня назад, когда нотариус огласил завещание князя Ордынского. В тот момент княгиня отсутствовала – по нездоровью, как сообщил Григорий. Теперь он в кутузке, а княгиня, верно, оправившись от болезни, – да была ли болезнь? – пришла в половину князя, не ожидая здесь встретить постороннего.
