Отравленный отпуск - Карасик Аркадий (читать книги полностью без сокращений TXT) 📗
Что происходило потом?
Память услужливо подсказала: чаепитие. И — нажала на тормоза. Вот она, единственная «закорючка»! Принесенные проводницей стаканы с чаем однозначно отпадают. Пойди догадайся, какой из них возьмет себе человек, которого задумали отправить на тот свет, а какой — его сосед либо соседка.
Нет, нет, пока — чисто!
Что дальше? Из глубины сознания выполз червяк и стал извиваться, подталкивать застоявшиеся мысли.
Заполненная проводницей бутылка из-под нарзана! Что могло помешать ей бросить туда щепотку ядовитого снадобья? Никто и ничто. Отвернулась от сопровождающего её Ларина и бросила. Секундное дело…
Ларин? Он тоже, возвращаясь от служебного купе, мог совершить аналогичное преступление. Знал — абсолютно безопасно, никто не схватит за руку. Подозревать можно, но подозрения без малейшего доказательства, что ручка без чернил или пасты — водишь жалом по бумаге и — никаких следов.
Итак, версия номер один — проводница. Версия номер два — Ларин…
По законам логики обязана быть третяя.
Червячок сразу же завозился, затолкал мокрым носом.
Память нарисовала расплывчатую картинку. Мы с Лариным прижимаем к полу дергающееся тело Крымова. Лена крадется к выходу. Ненароком, а возможно — специально, задевает бутылку с чаем… Содержимое выливается… Полностью, до донышка… Для экспертизы ничего не остается…
Глупость! Спрашивается, зачем жене бизнесмена убивать мужа? Все равно, что резать курицу, несущую драгоценнные яйца.
И все же — версия номер три.
Медицинская бабуля продолжала монотонно вещать о сказочных подвигах Геракла, то бишь, главврача Стасика. Крымова сидела все так же прямо, застывшая, с нездоровым румянцем на щеках. Уставилась неподвижным взглядом на простенок, где вывешены правила посещения больных и — ни звука, ни стона.
Будто изучает, что можно передавать, а что категорически запрещается, в какие дни разрешены посещения, а в какие не пустят… Все это знакомо, как белые халаты медиков… А почему, спрашивается, обязательно белые, а не голубые или сиреневые в розовую крапинку?
Дурацкие инструкции вызывают тошноту.
А если бы Ленка изобразила тяжкое горе, поверил бы я в искренность бывшей любовницы или усомнился? Вопрос трудный, поэтому я несколько минут колебался между: да, поверил и нет, не поверил. Склонился к последнему. Ибо в достаточной мере изучил ангелочка без крылышек, познал её и внешне, и… внутренне.
Разболелась голова. Слушать высоконравственные причитания бабули и, одновременно, размышлять о своем — невероятно трудно.
— Большая у вас больница? — не выдержав, перебил я напевный бабулин говорок. — На сколько койко-мест?
Термин для Яги, по-моему, абсолютно непосилен. Она повернулась и одарила меня негодующим взглядом поверх очков. Так смотрят на нахальную мышь, забравшуюся при свете дня в открытую банку с крупой.
Все, пропал нахальный сыщик! Сейчас летописец знаменитого чудотворца разделает тебя, как мясо для шашлыка.
Не разделала — пожалела.
— Шесть палат у нас: четыре мужских и две бабских. Вот и посчитай, мил-человек, сколь будет твоих мест…
— И все заняты?
Новый взгляд, сожалеющий по поводу умственной недоразвитости нахального собеседника.
— Завсегда свободные кроватки имеются. Народец в поселке тихий, не избалованный. Ежели кто зашебуршит — токо приезжие. Поентому колотых или резанных у нас почитай почти не бывает. Лежат с язвами в кишках да с переломами конечностей.
Диагнозы выданы с удовольствием и сознанием собственной значимости. Дескать, бабке поручено не только охранять покой стационара, но и просвещать по медицинскому ликбезу таких, как я, недоумков.
— Язвы и разные конечности для Стасика плевое дело. Нервные расстройства — посурьезней. Их Стасик по своему, по научному излечивает — сном. Закатит двойное снотворное — небось успокоишься…
Честно говоря, лично мне снотворное не требуется. И без него спать хочется зверски. Глаза слипаются и голова валится то на одно, то на другое плечо. Уснул бы прямо на скамье — мешают бабкины монологи. Единственная возможность унять её — смыться, оставив на с»едение Крымову. На Ленку, по моему, не действуют сейчас ни бабкины лекции, ни бессоница.
— Можно познакомиться с вашей прекрасной больницей, — в очередной раз перебил я медстарушку. — Конечно, рассказываете вы толково и понятно, но такой уж я человек — пока не пощупаю ни за что не поверю…
— Секретов не держим, — сердито проинформировала Яга. — Прогуляйся по коридору, коли имеется желание. Только в бабские палаты не заглядывай — у нас это строго. А я пока с женой твово дружка посудачу. Ты все больше молчишь, а бабенку развлечь нужно, потолковать по доброму…
Сейчас развлекать Ленку все равно, что кричать на улочке поселка, надеясь, что тебя услышат в Вашингтоне. По моему, изваяние египетского фараона выглядит намного живописней и разговорчивей Крымовой. Закати она истерику — всем было бы легче. В том числе и ей самой.
Не так просто сидеть и ожидать вестей из реанимации, заранее догадываясь об их содержании. Венька все же — мой друг. Жирный, ехидный, отбивший любовницу, но — друг.
Поэтому мне тоже не мешает отвлечься.
Поднялся, ободряюще тронул за плечо Крымову и двинулся по больничному коридору, осматривая облупившиеся двери палат и развешанные на стенах медицинские рекомендации… Травы при желудочных заболеваниях, при простуде… Средства от головной боли… Гимнастические упражнения…
А в голове барахтаются, хватаясь друг за друга, три версии. Две — солидных и одна — хлипкая, в которую я не верю. Которая оставлена больше для порядка.
Послать бы телеграмму в Козырьково. Так и так, выручайте, хлопцы, проверьте некую проводницу купейного вагона поезда Москва-Кисловодск, который отправился с московского вокзала такого-то числа. Где и с кем живет, как дышит, имеется ли на неё компромат?
Представляю себе, какой взрыв смеха вызовет дурацкий запрос отпускника, какие шуточки посыпятся в мой адрес. Провинциальный Шерлок Холмс появился… Мегре из Козырьково… Нет, от запроса пока воздержусь!
А как проверить Ларина?
Вообще-то с ним намного проще. Попаду в санаторий — самолично прощупаю подозрительного блондина. Никуда не денется. Заставлю расслабиться, разговориться. Главное, вспомнить где, при каких-таких обстоятельствах я мог познакомиться с ним.
Ночной коридор пуст. Иногда проковыляет по направлению туалета сгорбленная фигура больного. Придерживая рукой разлетающиеся полы халата, пробежит женщина. Прошагает дежурная медсестра с ванночкой, в которой лежат укутанные в марлю шприцы…
Заканчивается коридор дверью, забитой крест накрест досками. Ведет она, судя по всему в некое подобие больничного парка… Второй, черный выход! Впрочем, зачем мне нужны ночные коридоры, обшарпанные палаты и ковыляющие больные? Оклемается Венька, сядем втроем на пригородный поезд, доберемся до большой станции и там переберемся в родной экспрес, который доставит нас до блаженного отдыха в Пятигорском санатории.
А если не оклемается?
Подспудно я был уверен — не оклемается. Отравление — слишком каверзная болячка, запустишь, не вытряхнешь во время из организма заразу — конец…
Погулял я по коридору, бесцельно поглядывая вокруг, и вспомнил — давно не курил. Последний раз баловался сигаретой в поездном тамбуре вмете с блондином. Потом было не до табачного дымка. Сейчас, как принято выражаться, уши опухли от долгого воздержания, голодная слюна перегрузила рот.
Туалет не в конце коридора — почти посредине, неподалеку от вестибюля. Соответственно, место для курящих. Подумал я, поколебался и решительно открыл заскрипевшую дверь.
Конечно, никто не упрекнул бы меня за курение в коридоре. Не больной же и не сотрудник больницы — случайный человек, которому сам Бог велел вести себя расковано, не связывать свое поведение с какими-то инструкциями. Просто сработала больничная обстановка со стонами, доносящимися из палат, специфическим запахом, табличками, прикрепленными рядом с дверьми… Палата номер…кабинет врача… процедурная. Курить здесь — будто стоять в церкви, не снимая шапки.
