Смертельная скачка - Френсис Дик (читаем полную версию книг бесплатно .txt) 📗
— Да, знаю. И даже как пассажир в норвежской машине. Могли бы его заметить, если бы он скорчился на полу рядом с водителем и накрылся половиком?
Они задумались, потом Бальтзерсен решил, что скорей всего его бы не заметили, и Арне согласился с ним.
— Не вспомните ли вы кого-нибудь, кто бы мог увезти его в своей машине? Из деловых соображений или по дружбе. Из тех, кто близок к скачкам?
— Я не очень хорошо знаю Шермана, — с сожалением сказал Бальтзерсен. Арне немного поморгал и добавил, что это мог бы быть Гуннар Холт или кто-то из его конюхов.
— Холт говорит, что отвез его только на скачки, — заметил я, но подумал, что до звонка Эммы Шерман у него было достаточно времени, чтобы съездить в Швецию и вернуться.
— Гуннар может сказать не правду, если она ему больше подходит, — возразил Арне.
— Боюсь, что Арне прав, — вздохнул Ларе Бальтзерсен, человек с аккуратно причесанными седоватыми волосами, приятным лицом и в лишенном индивидуальности костюме. Я начинал привыкать к норвежской манере поведения, и Бальтзерсен принадлежал к самой распространенной категории норвежцев — рассудительных, иногда слишком серьезных, приветливых, исполнительных, но немного заторможенных. Звезд с неба они явно не хватают, но работа будет точно выполнена. Они участвуют в крысиных гонках, но ходят шагом. Очень цивилизованно.
Естественно, встречались и другие типы.
— Кого я здесь ненавижу, так это пьяниц, — рассказывала Эмма Шерман. Вчера вечером я пригласил ее пообедать в отеле и потом несколько часов слушал подробности ее жизни с Бобом, ее тревоги и впечатления о Норвегии.
— Когда я приехала первый раз, — вспоминала она, — я ходила обедать в зал для постояльцев гостиницы, и всегда эти мужчины подходили и спрашивали, можно ли им присесть за мой стол. Они были очень вежливы, но и очень, очень настойчивы. Они никогда не отступали, пока не добьются своего. Метрдотелю обычно приходилось просто гнать их от меня. Он мне объяснил, что все они были пьяные. Но они совсем не выглядели пьяными. Не шатались и ничего такого.
— Учитывая здешнюю цену на спиртное, — засмеялся я, — трудно предположить, что они могут напиться до потери координации.
— Конечно, — согласилась она, — но, во всяком случае, я перестала ходить обедать. Мне нужно как можно дольше продержаться на тех деньгах, что у меня отложены, и я терпеть не могу есть одна.
Арне хлопнул меня по плечу.
— Куда ты хочешь пойти сейчас? Арне принадлежал к третьей группе: люди с заскоками. Их тут встречаешь на каждом шагу.
— Наверно, в весовую.
Они оба согласно кивнули. Арне накинул на голову капюшон, и мы направились вниз, к выходу на ипподромное поле. Зрителей еще прибавилось, и Арне считал, что их «очень много», но все равно не создавалось впечатления битком набитых трибун. На мой взгляд, одно из величайших преимуществ жизни в Норвегии — малонаселенность. Ни разу в их медлительной столице я не видел очереди, ни толпы, ни машин, никто не толкался, не рвался вперед, чтобы получить первым. Они знали, что пространства хватит на всех, так зачем утруждать себя?
Билеты в воротах, ведущих в различные секции ипподрома, разглядывали крепкие парни лет двадцати, в большинстве блондины, все с повязками на рукавах курток. Несомненно, они знали Арне, но, хотя я шел с ним, все равно тщательно проверяли мой пропуск. Их серьезные лица освещались чуть заметной улыбкой, когда они возвращали пропуск и разрешали пройти. Ларе Бальтзерсен выдал мне картонную карточку, испещренную печатями: вход в паддок, вход в весовую, вход на трибуны, и еще с двумя или тремя «вход в...», похоже, что если бы я потерял пропуск, то так и остался бы за воротами.
Весовая — здание с темными деревянными стенами, белыми наличниками, красной черепичной крышей — располагалась на дальней стороне парадного круга, на который уже вышли жокеи для второго заезда. Все выглядело аккуратным, организованным, приличным. И хотя глаза у меня были натренированы замечать беспорядок в густом тумане на расстоянии пятиста шагов, тут я ничего не обнаружил. Добродушный характер наложил отпечаток даже на скачки.
Некоторые конюхи, одетые в цвета владельцев, такие же, как и у жокеев, выводили лошадей. Хороший и полезный способ сразу же демонстрировать, кому принадлежит лошадь, но раньше я этого нигде не видел, о чем и сообщил Арне.
— Ja, — подтвердил он. — Многие владельцы теперь одевают конюхов в свои цвета. Это помогает зрителям запоминать, кому принадлежит лошадь.
Здание весовой походило на букву П, на вершине этого П была зеленая зона с декоративными кустами, образующими причудливый орнамент. Путь из весовой в паддок пролегал по относительно узким тропинкам, огибающим кустарник. Этот зеленый уголок после вида скучных бетонных трибун радовал глаз, но зато отнимал лишнее время на дорогу.
В весовой Арне вдруг забыл о подслушивающей аппаратуре и, ни разу не оглянувшись, быстро представил меня официальным лицам вроде секретаря скачек и двух клерков. Я пожал всем руки и немного поболтал, но не заметил, чтобы кто-нибудь испытывал беспокойство в моем присутствии, хотя все они знали, что я разыскиваю Боба Шермана.
— Теперь сюда, Дэйвид. — И Арне повел меня по коридору, в конце которого виднелась открытая дверь, ведущая на скаковую дорожку. Не доходя двух шагов до этой двери, Арне резко повернул направо, и мы оказались в служебной комнате, из которой были украдены деньги. Обыкновенная канцелярия: деревянные стены, дощатый пол, деревянные столы, используемые как письменные, деревянные стулья. (У них столько лесов, из чего же еще им делать мебель?) Комнату украшали симпатичные красные клетчатые занавески и первоклассные радиаторы центрального отопления. В углу стоял вполне солидный сейф.
Кроме нас, в комнате никого не было.
— Все произошло здесь, — принялся объяснять Арне. — Мешки стояли на полу. — Он показал где. — Отчеты о собранных деньгах мы положили, как всегда, на этот стол. Эти отчеты у нас хранятся и теперь.
Уже в который раз меня поразило, что Арне не чувствует ответственности за пропажу денег, и, насколько я мог заметить, никто и не упрекает его. Между тем в данном случае он проявил элементарную халатность, не позволительную сотруднику, отвечающему за безопасность.
— У вас все та же система хранения мешков с деньгами? — спросил я.
Во взгляде Арне отразилось что-то среднее между удивлением и обидой.
— Нет. После того дня мы немедленно кладем мешки в сейф.
У кого ключи?
— Один у меня, один у секретаря скачек, один у клерка, ведущего бухгалтерию.
— И каждый из вас троих думает, что кто-то другой безопасно спрятал деньги?
— Правильно.
Мы вышли на ипподромное поле. Несколько жокеев, накинув пальто, ждали следующего заезда, вместе с ними мы с Арне поднялись по наружной лестнице на маленькую площадку, примыкающую к зданию весовой. Она находилась в одной восьмой мили или чуть больше от финишной черты, и отсюда мы наблюдали второй заезд.
Арне снова начал озабоченно оглядываться, хотя теперь на пустой площадке никого не было. Я поймал себя на том, что тоже постоянно оглядываюсь. Неужели такая мания заразна? Но болезнь прошла, когда я увидел Ринти Рэнджера, английского жокея, который знал меня. После финиша все направились к двери, ведущей в весовую, и я пошел навстречу Ринти. Арне спустился по лестнице раньше меня и ушел вперед, а я тронул Рэнджера за руку, он обернулся и удивленно воскликнул:
— Привет! Фантастика увидеть вас здесь.
— Приехал по делу Боба Шермана, — объяснил я. Я давно понял, если прямо говорю о том, что хочу узнать, то добиваюсь лучших результатов. Человек не тратит времени, размышляя, не подозреваю ли я его. А если он не занимает оборонительную позицию, то больше рассказывает.
— Понятно. Ну и как, нашли несчастного подонка?
— Нет еще.
— А почему бы вам не позволить ему исчезнуть? Ринти Рэнджер так же хорошо знал Боба Шермана, как и любой жокей, кто работал рядом с ним последние пять лет. Но они не были близкими друзьями. Его замечание я понял как абстрактное выражение симпатии к коллеге и спросил, не считает ли он кражу денег самой величайшей глупостью, какую можно сделать.
