Праведники - Борн Сэм (читать книги онлайн без txt) 📗

Уилл положил трубку и — по инерции — принялся размышлять об увлечении отца. Не все в нем было так просто. Кое-кто говорил, что таким образом Уильям Монро-старший просто страхует свою карьеру и упрочивает репутацию «достойного человека». А сам Уилл подозревал, что эта благотворительность — своего рода регулярный взнос отца в дела протестантской общины, имевшей сильнейшие лоббистские возможности в тех структурах, которые ведали новыми назначениями в Верховный суд США. Конкуренты отца тоже даром времени не теряли — многие из них слыли активными членами местной общины. И Уильям Монро-старший также не имел права оставаться в стороне.

Он наконец тяжело поднялся со стула, направился в спальню и обнаружил, что дверь открыта. Бет спала. С минуту постояв у постели, он вернулся на кухню, съел холодные спагетти и пошел в гостиную. Настроение было мерзкое. Час назад он своими руками воздвиг между собой и женой глухую кирпичную стену, и за это время она не дала ни одной трещинки.

Плеснув себе немного виски, он уселся перед телевизором и включил Си-эн-эн.

Уилл присмотрелся. Кертис выглядел гораздо хуже, чем во время их последней встречи, когда Уилл еще учился в университете. Тогда Кертис был одним из лидеров оппозиции и возглавлял ведомство природных ресурсов и окружающей среды. В Оксфорд он приехал, чтобы выступить на студенческих дебатах. Уилл тогда редактировал новости в местной студенческой газете «Черуэл», и ему посчастливилось взять у Кертиса интервью один на один.

Личность Кертиса произвела тогда на Уилла сильное впечатление. Во-первых, он не разговаривал с ним как с ребенком. Хотя мог бы, учитывая, что на момент их беседы Уиллу не исполнилось и девятнадцати. Нет, он вел себя с долговязым студентом как с равным. И совершенно не походил на политического и государственного деятеля. Скорее на университетского преподавателя. То и дело ссылался в разговоре на тот или иной фильм или книгу. Сыпал цитатами из работ голландских богословов эпохи Возрождения и спорными сентенциями из картин никому не известных польских режиссеров. Порой Уиллу казалось, что они говорят на разных языках. Тогда он преисполнился твердой уверенности в том, что карьера Кертиса прервется очень скоро — большая политика, как известно, не терпит интеллектуалов. Каково же было удивление Уилла, когда Кертиса сделали членом британского кабинета и вручили ему один из самых престижных и ответственных министерских портфелей.

По Си-эн-эн показывали седого англиканского иерарха в сером костюме и малиновой рубашке. Из-за полопавшихся сосудов его лицо с дряблой кожей едва ли не сливалось по цвету с рубашкой. Репортер Си-эн-эн сказал, что это лидер течения, наиболее близкого по духу к американской Церкви Воскрешенного Христа — самому консервативному крылу мирового протестантизма. Епископ с экрана телевизора во всеуслышание называл Кертиса великим грешником, обвиняя в разворовывании средств из «общественного кармана», и призывал отлучить его от Церкви.

Уилл выключил телевизор, вернулся в спальню и сел за компьютер. Он знал, что Бет теперь будет спать до утра. Ему мучительно хотелось разбудить ее и поговорить по душам. В конце концов, они сами установили правило: никогда не ложиться спать не помирившись. Но он понимал, что именно сегодня, именно сейчас ее лучше не трогать. Потому что будет только хуже.

Ему всегда нравилось наблюдать за спящей Бет. Во сне ее лицо было необыкновенно подвижно, словно жило собственной жизнью. Очень часто Уилл просыпался от того, что Бет во сне смеялась. Но сегодня ей было явно не до смеха. Темные волосы обрамляли бледный лоб, на котором застыла печать обиды и глубокой тревоги. Ему захотелось провести ладонью по ее щеке, заставить ее улыбнуться во сне. Но он сдержался. А вдруг она проснется? И неприятный разговор возобновится? Нет, лучше оставить все как есть.

Включив ночник, Уилл решил быстро написать статью про Макрея и отправить ее по электронной почте Хардену. Уставившись в пустой экран текстового редактора, он принялся размышлять о Летише, Говарде и обо всем, что ему довелось увидеть на улицах Браунсвилла. Но мысли отчего-то сами собой возвращались к Бет. Бет была одержима мыслями о беременности. Но что-то действительно мешало им зачать ребенка, как это делают все. Ему нравилась позиция консультирующих их врачей — не торопиться, не переживать попусту, пробовать снова. Все портило нетерпение Бет. Чем больше она ждала, тем меньше ей хотелось ждать. Чем больше ее просили успокоиться, тем больше она нервничала. Ей нужен был точный диагноз и четкий план действий.

Но беременность для Бет не была самоцелью. В последнее время ее действительно стало раздражать, что Уилл так много времени и сил отдает работе. Раньше его честолюбие вызывало в ней восторг, она даже называла его сексуальным. Ее восхищало желание Уилла самоутвердиться и дистанцироваться от славы отца. Когда ему исполнилось восемнадцать, отец предложил ему приехать в Америку — ему не составило бы никакого труда устроить сына в Йельский университет. Уилл демонстративно отказался. Когда он рассказал об этом Бет, она одобрила его решение. Но теперь те времена прошли, и жене стало казаться, что Уиллу пора скорректировать список жизненных приоритетов.

Он заснул в пятом часу. Ему снилось озеро, и он пересекал его, стоя в утлой лодке с опущенным в воду веслом, как венецианский гондольер. На берегу с зонтом в руках стояла женщина. Наверно, Бет… Впрочем, с такого расстояния он не мог разглядеть ее лица. Прищурившись, он всматривался в ее черты, но глаза слепило солнце, и женщина осталась неузнанной.

ГЛАВА 6

Понедельник, 10:47, Манхэттен

Потрясенный, Уилл не мог отвести глаз от заголовка, помещенного не на шестой, не на пятой и даже не на третьей, как в прошлый раз, а на первой полосе! Уилл без конца разглядывал этот заголовок и свой материал под ним в метро, а потом на улице, когда, словно зомби, не видя дороги, шел к редакции. И даже сидя за рабочим столом, нет-нет да и бросал в его сторону вороватый взгляд.

Почтовый ящик Уилла ломился от поздравлений, половина из которых поступила от коллег, сидевших в радиусе десяти метров от него, а другая половина — от друзей, живших в разных концах света и узнавших об успехе Уилла из версии номера.

Он как раз принимал очередные поздравления по телефону, когда за его спиной по корзалу пронесся и тут же утих шумок: в помещении появился Таунсенд Макдугал собственной персоной. Он настолько редко спускался со своего Олимпа, что каждое его «явление народу» запоминалось надолго. Все присутствующие невольно подтянулись, на всех лицах застыли сдержанно-вежливые улыбки. Эми Вудстайн торопливо взбила прическу, а Дэн Шварц ловким движением столкнул пачку «Мальборо» в приоткрытый верхний ящик стола.

Журналисты еще не привыкли к Макдугалу, назначенному главным редактором всего полгода назад. Казалось, уж кого-кого могли назначить, но только не его. Прежние редакторы были сплошь либеральными евреями вроде Вуди Аллена и Филиппа Рота. Но Макдугал был не таков. Он происходил из семьи самых рафинированных аристократов Новой Англии. Его прямой предок приплыл в Америку вместе с первыми поселенцами. Летом он носил панаму, а зимой — теплые туфли с кисточками. Но не это больше всего встревожило ветеранов «Нью-Йорк таймс» при известии о его назначении, а то, что Таунсенд Макдугал был ревностным христианином.

Нет, он пока еще не ввел в рабочий распорядок обязательные семинары по Закону Божьему и не заставлял репортеров возносить молитвы над гранками, но перемены, вызванные пришествием Макдугала, вскоре почувствовали все. Журналистский стиль «Нью-Йорк таймс» всегда отличался циничностью и даже отчасти насмешливостью в отношении христианства. Никому из репортеров и в голову не приходило, что христианство играет важную роль в жизни Нью-Йорка. Им почему-то казалось, что религиозное чувство развито лишь в Старом Свете… Ну или в крайнем случае в южных штатах. И уж конечно не среди продвинутых людей.