Вор вне закона - Алов Константин (читать лучшие читаемые книги TXT, FB2) 📗

Вор вне закона

Братья Аловы

ПРОЛОГ

Опер со сложной судьбой и простой фамилией Крюков сделал большой глоток пива и принялся внимательно изучать прейскурант забегаловки. Нет, уважающий себя криминальный авторитет в такую тошниловку забредет разве что по приговору суда. Воздух был пропитан смрадом горелого комбижира. Под крупной надписью "Шаурма" буквами помельче было набрано в столбик: "Курятина, крольчатина, телятина, хорятина".

Хорятина?

Однажды ему пришлось есть рысь. Оказалось очень вкусно. Может быть это свойственно всем пушным? Но ведь хорек известен своей вонючестью. Крюков хотел спросить прямо, но замялся. Вместо привычного чернявого паренька за прилавком возвышалась десятипудовая бабища. Когда-то если не с нее, то с ее сестры-близняшки лепили "Женщину с веслом".

— Э-э, а… вот это мясо… — невразумительно промямлил сыщик.

— Чо?

— Крольчатина, говорю, свежая? — нашелся наконец Крюков.

— Свежая, только утром мяукала, — отрезала хозяйка.

— Понятно. Курятина час назад каркала, а телятина вчера в "Дог-шоу" первый приз получила, — догадался Крюков.

— Чо те надо? — прямо спросила хозяйка.

Крюков не успел ответить. Ровный монотонный шум рынка вдруг прорезал крик.

Он был пронзительным, режущим уши и переходил в ультразвук. Опер Крюков поперхнулся глотком "живительного", оторвался от кружки и с явным неудовольствием посмотрел в направлении крика. В дверях забегаловки кричала подвыпившая женщина. Да какое там "кричала"? Она просто билась в истерике.

Пресловутый Штирлиц обычно встречался со своими агентами в музеях. Опер Крюков — только в пивных. И это имело определенные недостатки. По музеям толкутся люди культурные и, конечно, так не орут. Хотя, кто знает, как бы повела себя посетительница Лувра или Третьяковки, если бы ей под ноги упал хрипящий босяк, щедро поливая ее итальянские туфли потоками крови из зияющей под лопаткой раны. Его руки и ноги сотрясала предсмертная дрожь.

— Милиция! — закричали очевидцы и рысью рванули в стороны.

Не дай бог попасть в свидетели. У нас в милиции обычай такой — по первому разу всех как свидетелей допрашивают. А не успеешь оглянуться — под тобой нары со всеми удобствами. И ты уже обвиняемый. А кто, если не ты? Настоящих-то преступников еще ловить надо.

Крюков взглянул на павшего босяка. Тот дернулся в последний раз и затих. Сыщик взглянул на его быстро синеющее лицо, хотя узнал бы и со спины.

"Клим Чугункин. Беспартийный, сочувствующий. Девять судимостей, суммарный срок за "колючкой" — больше тридцати лет. Последняя кража — два флакона "Тройного" одеколона с прилавка "ГУМа". Профессия и место жительства — БОМЖ. Стукач. Маленький и нескладный, с мордой, заросшей сивой щетиной. В порочащих связях не замечен. За границей не жил, в самодеятельности не участвовал. Причина смерти — опасные знания, несовместимые с жизнью. А кроме того, слишком длинный язык и короткие ноги. Покойный много болтал и медленно бегал".

Крюков прозвал своего стукача Климом Чугункиным из-за его сходства с героем "Собачьего сердца". Именно его он ждал сейчас в пивной напротив Павловско-Разумовского рынка. Информация, исходившая от Чугункина, всегда отличалась исключительной важностью. Хоть сразу министру докладывай.

Вот и вчера осведомитель "слил" Крюкову настоящую бомбу. Он сообщил, что в шашлычной возле Павловско-Разумовского рынка должна состоятся стрелка, на которой бандиты с одной стороны и воры с другой будут решать судьбу одного известного банка. По сведениям Чугункина программа намечалась интересная и разнообразная.

На первое блюдо в меню встречи предполагается "терка" — выяснение вопроса — кому из соискателей выпадет почетное право стричь банкиров. На горячее по замыслу организатора был сюрприз. На счет "раз-два-три" в зал входит киллер и мочит главных участников переговоров. Причем как воров, так и бандитов. А на десерт появляется ОМОН и вешает хомут тем, кто еще дышит и ползает.

Операция получалась многоэтапная, с размахом, требовала тщательной проработки и воняла за версту. Крюков мог бы назвать одного мастера интриги, который любил устраивать подобные развлечения. Звали его Седым. Но тот уже с год как совершенно успокоился, ибо душа его поджаривалась в пекле, а тело отмокало где-то на дне глубокой Новогорской запруды.

Павловско-Разумовский рынок занимал огромную площадь. Его окружало множество питейных и закусочных заведений. В каком именно произойдет встреча, кто на ней будет присутствовать и о каком банке пойдет "базар", Чугункин должен был доложить Крюкову сегодня. Он пообещал даже назвать имя киллера. Но не успел. Пал под невыносимой тяжестью своей информации.

Крюков отставил кружку и вышел на улицу. Оглянулся по сторонам. Гибель главного информатора сильно усложняла, но не могла отменить операцию по задержанию киллера. Все остальное — банки, разборки, воры — интересовало Крюкова только во вторую очередь.

Тем временем несколько оперативных групп рассредоточились по всей территории рынка. Они тщательно фильтровали толпу и просматривали окрестности, но все было напрасно. Никаких верениц машин, никаких мордоворотов в оцеплении, как это обычно бывает при "стрелке" криминальных авторитетов. Видимо встреча и в самом деле предстояла серьезная и секретная.

Неожиданно из потока лиц взгляд сыщика выхватил одно знакомое. И не просто знакомое. Одет с иголочки, а рожа смуглая, причем загар явно не курортный. Скуластый, с крючковатым носом. А взглянул — будто бритвой полоснул. Но тут же широко улыбнулся. Узнал.

— Лях?!

— Ха! Крюк! Здорово, флибустьер! Сколько зим!

— Сколько лет! Ты что это на рынок? Приодеться решил?

— Точно. Вот, денег накопил. На джинсы.

С Лешкой Воронцовым, ныне законным вором Ляхом, они учились когда-то в школе и состояли в пионерском флибустьерском отряде "Бригантина". Дрались, что называется, "спиной к спине у мачты против тысячи вдвоем".

С минуту они хлопали друг друга по плечам и обменивались восклицаниями. Наконец первый поросячий восторг от встречи утих.

А Сильвера давно не видел? — мимоходом бросил Крюков.

Лях вдруг как-то поскучнел. Сильвер когда-то был их третьим другом по отряду. Крюков только догадывался, какая кошка могла пробежать между ними, но не стал уточнять. Понял, что не время и не место.

Лях вдруг заспешил и виновато улыбнулся.

— Ты извини, у меня дела. Вот, возьми номер моего мобильника.

Он протянул Крюкову свою визитную карточку, на которой значилось: "Алексей Воронцов. Установка и переустановка крыши".

И исчез в людской толпе.

Впрочем, оторваться от Крюкова было не так просто. Он не бросился преследовать друга детства, а просто проводил его цепким взглядом сыщика. Осталось "связать два и два". Информацию покойного Чугункина и явно не случайное появление старого друга. Которого, ясное дело, и собираются замочить в ближайшее время.

Крюков отметил яркую вывеску в том месте, где последний раз мелькнула голова Ляха, и взялся за манипулятор оперативной рации. Он наклонил голову к микрофону, скрытому под воротником куртки.

— "Педик", "Педик", на связь! Ответь "Насильнику"! — нарушил Крюков молчание эфира.

— "Сто двадцать первый" слушает, — проскрежетало в ответ из динамика. — Что там, "Сто семнадцатый"?

Номера позывных соответствовали статьям старого уголовного кодекса, сто двадцать первая — "Мужеложству", а сто семнадцатая — "Изнасилованию". Старший опер Вася Волков, владелец позывного "сто двадцать первый", ужасно злился, когда Крюков называл его таким образом.

В свою очередь Крюков ужасно любил злить Васю. Особенно с тех пор, как сравнялся с ним в должности, ибо чужие успехи Вася воспринимал как тяжелую личную утрату. Вот и сейчас Вася не мог смириться с мыслью, что операцией руководит не он, а кто-то другой.