Оборотень - Незнанский Фридрих Евсеевич (книги полностью txt) 📗
Хотя Турецкий до сих пор, хоть убейте, не понимал, что там такого, в этом интервью…
Значит, что-то было.
И сейчас перед ним лежала одна из кассет. Либо копия № 2, похищенная из архива, либо копия № 3, украденная у Глеба из стола.
И то и другое запросто мог сделать сам Максим, на телевидении он был свой человек. Но почему эта пленка представляла такой интерес, так что ему даже пришлось ее прятать, было непонятно. А ведь, возможно, и в «Пике», и дома у Сомова искали именно эту кассету…
Возникала другая версия. Шантаж. Максим шантажировал кого-то, кто хотел уничтожить все записи того злополучного интервью. Этот НЕКТО был уверен, что копий не осталось, Максим же довел до его сведения, что есть еще одна. Та, которую он взял у Глеба.
Турецкий стал мысленно прокручивать интервью с Юрисом Петровсом. Нет, как и раньше, у него не появилось ровным счетом никаких идей. Ну, не считать же всерьез, что все это дело рук каких-то спятивших латышских националистов.
А к чему еще тут эта карточка…
Турецкий только сейчас осознал, что все время крутит в руках непонятную пластиковую карточку.
— Как вы думаете, Семен Семенович, а это что? — спросил Турецкий, обращаясь к Моисееву.
— Вы же молодой человек, Саша, а зрительная память у вас уже никуда не годится, — покачал головой Моисеев. — Это же карточка из «Глории», из сыскного агентства Славы Грязнова, вспомнили?
И, едва попрощавшись с Моисеевым, Турецкий пулей вылетел из лаборатории и бросился вниз к ожидавшему его автомобилю.
Турецкий примчался в агентство к Грязнову практически перед самым закрытием. Слава уже запер всю документацию в сейфы, у входа разместилась охрана.
— Привет работникам прокуратуры! — сказал он, когда в приемной появился Турецкий. — Ну что, еще что-то надыбал?
Турецкий, ни слова не говоря, положил перед ним пластиковую карточку со взявшимися за руки ребятишками.
— Твое? — коротко спросил он.
С минуту Грязнов осматривал карточку.
— Наше, судя по всему. Сейчас проверим. Я тут, правда, уже все поставил на сигнализацию, ну да ради такого дела… — Пока он возился, снимая с сигнализации сложную компьютерную сеть, Турецкий осматривал антикварную мебель приемной «Глории».
— Да, ты тут неплохо устроился, — сказал он, но зависти никакой не испытывал. Не хотел бы он здесь работать.
— Так, — деловито сказал Грязнов, вставляя карточку в прорезь компьютера, — слежка за объектом С-58. Пароль «Сосна». Проводил Сивыч. Он, кстати, уволился.
— Да я в курсе, — ответил Турецкий. Ему уже не надо было объяснять то, что он понял и так, — это была карточка-заказ слежки за Ветлугиной. — А материалы какие-нибудь сохранились?
— Вряд ли… Все передано заказчику, — угрюмо ответил Вячеслав Иванович. — Мы с Сивычем еще тогда проверяли, сразу после убийства. — Он помолчал. — Заказывал Голуб Лев Борисович, ну, это ты знаешь. Этот Голуб должен был нам ее сдать… Значит, слежку не отменял… Откуда у тебя, кстати, карточка?
— Видимо, использовалась для шантажа, — ответил Турецкий.
Он кратко ввел Грязнова в курс дела.
Теперь он был уверен в том, что Максим Сомов в конце концов опустился до шантажа. Мало было стать предателем, вором, проституткой, он решил податься в шантажисты. Да, этот парень не брезговал никакими средствами, чтобы пробиться в сильные мира сего. И то, что он из очень бедной семьи, его совершенно не оправдывает. Всему есть предел. Турецкому вспомнились старики Ветлугины. В конце концов, Алена тоже была из очень простой, даже бедной семьи. И поднялась наверх. Но с чистыми руками.
А Максим так не смог. Для него, видимо, цель оправдывалась любыми средствами. Он даже, наверно, и сам не сразу понял, когда дорожка под его ногами оказалась совсем скользкой. Шантажисты, как правило, плохо кончают, и не только в мексиканских сериалах. Особенно если объект шантажа — сам далеко не беззубый.
Максиму в жизни все на самом деле давалось слишком легко. Он без труда заводил нужные знакомства, как по мановению волшебной палочки, сделал головокружительную карьеру. Но хотел большего. И тут-то получил. Стал копать под кого-то уж слишком опасного. Возможно, он понял это не сразу. Но очень скоро. И, как и всякий шантажист, опасался держать компромат дома или в офисе, а потому отдал его на хранение в надежные руки.
После того как у Катюши нашелся пакет, всякие сомнения относительно того, что именно искали у Сомова, отпали. Искали именно это — карточку и кассету. Подвеска попала в этот джентльменский набор совершенно по другим причинам.
И оба эти предмета, безусловно, были связаны с убийством Ветлугиной.
Мозг молнией пронзила мысль: Максим догадался, кто убил Ветлугину.
— И кого, ты думаешь, он шантажировал? — спросил Слава. И сам же ответил: — Голуба?
«Голуба? — думал Турецкий. — Какое отношение может Голуб иметь к Ветлугиной, к Риге, к Петровсу?» Еще не давала покоя агентша Козочка…
— Вот только как он на него вышел? — вслух рассуждал Грязнов. — Хотя, — он уселся в кресло карельской березы и закурил, — это новое убийство объясняет уже очень многое. Например, как исчезали кассеты из «Останкина». Сомов был там своим человеком, а там творится такая неразбериха, что что-то взять, унести, даже не самому, а так, попросить по дружбе или за деньги…
Турецкий кивнул. Он вспомнил Куценко. Пообещать вот такому, что его снимут в рекламном ролике, так он не то что кассету из стола, сам стол вынесет.
— А кто, по-твоему, за мной гонялся? — спросил Турецкий. — А кто в Феодосии меня с пистолетом поджидал?
— Это пока второстепенное, — продолжал рассуждать Слава. — Главное пока, не почему, кто и когда, а ЗАЧЕМ? Вот вопрос.
— Вот этого я пока и не понимаю, — Турецкий задумчиво затянулся сигаретой. — Интервью с киллером не пропадало, это была так, ложная тревога. А вот интервью с латышом для кого-то что острый нож. Какое отношение ко всему этому может иметь Голуб?
— Значит, для Голуба оно представляет опасность.
— Но почему? Я смотрел это чертово интервью уже раз сто. Ничего там нет!
— Но что-то должно быть.
— А черт его знает! — в сердцах воскликнул Турецкий. — Я уж только что назад не крутил… Остается считать, что Голуб — агент латышских националистов, которые объявили Ветлугину врагом своего народа. Ну это уж бред какой-то.
— Слушай, а может, Голуб и есть этот латыш? Петровс или как его там?
— Не мели ты ерунды! С тех пор как ты из милиции ушел, что-то ты не поумнел. Голуб-то в Кандалакше приватизацией занимался. Что ж ты думаешь, там тоже был Петровс? Что же он, оборотень, тут в одной шкуре, там в — другой! — Турецкий разозлился, но тем не менее достал из кейса фоторобот Голуба. «Пальчики» он уже передал в МУР, ими там сейчас занимались.
— Вячеслав Иванович! — послышался голос у них за спиной. — Мы с Павлом больше не нужны?
— А, Бояркин? — Грязнов поднял голову. — Да, идите домой. Вы свободны.
Петя уже повернулся, чтобы уйти, но начальник окликнул его:
— Подожди. Посмотри, вот тут фоторобот. Может, что придет в голову.
Петя подошел и внимательно взглянул на безжизненное лицо, какими всегда бывают эти искусственные портреты.
— Вроде где-то я его видал… — наконец сказал он. Турецкий напрягся.
— Где же?
— Не, не помню, — покачал головой Бояркин. — Но вроде видал…
Он посмотрел на Турецкого, потом на своего начальника и только беспомощно пожал плечами.
— Ладно, иди, — махнул рукой Вячеслав Иванович.
— Погоди, — остановил Петю Турецкий. — Ну хоть он у тебя ассоциируется с кем-нибудь?
Бояркин чуть не плакал.
— Нет. А может, я его и не видел, может, только показалось… Пока наблюдение ведешь, столько людей перевидаешь…
— Черт! — Турецкий в сердцах ударил по столу. Голуб как будто просачивался сквозь пальцы.
Александр Борисович медленно ехал обратно в прокуратуру. Его «тройка» еле ползла в ряду машин. Но он даже и не замечал этого. Он снова и снова прокручивал в памяти злополучное интервью. В нем было зашифровано нечто, что, несомненно, пролило бы свет на причины убийства Ветлугиной. В этом Турецкий не сомневался. Но что это было? Какие вопросы Алены, какие ответы Юриса Петровса могли стать роковыми? Почему велась настоящая охота за копиями этого интервью, причем кто-то, несомненно, хотел их уничтожить все до единой?
