Майами Блюз - Уилфорд Чарлз (список книг txt) 📗
— Я читал в «Ридерз дайджест», что примерно сорок процентов забеременевших женщин не состоят в браке. У тебя, наверное, суровый отец?
— Мой брат, Марти, разругался тогда с отцом вдрызг. Он сказал, что судить людей может только Господь, а у папы нет никакого права осуждать меня. Отец так рассвирепел, что Марти тоже пришлось уехать со мной. Папа и ему велел никогда не возвращаться. Марти очень религиозный, а отец вообще ни во что не верит.
— И вы с братом приехали в Майами?
— Ага, — кивнула Сьюзи. — На автобусе. Мы с Марти очень близки. Он всего на десять месяцев старше, и всегда заступался за меня перед отцом.
Сьюзен перебила подошедшая официантка:
— Принести еще чаю, или будете что-нибудь заказывать?
— Мне, как обычно, салат «Цирцея», — сказала Сьюзен.
— Мне тоже, — кивнул Фред д и.
— Отличный салат, тебе понравится, — заверила его Сьюзи и продолжила: — Папа очень вспыльчивый человек, но он быстро отходит. Думаю, вернись мы с Марти домой, отец бы нам и слова не сказал. Но мы тут так хорошо устроились, что возвращаться в Окичоби нет смысла. Мы откладываем деньги, чтобы накопить на закусочную «Бургер Кинг». Марти хочет в будущем заключить договор франчайзинга с этой компанией и открыть закусочную в Окичоби. Он бы стал дневным менеджером, а я — ночным. Заработаем денег, построим дом на берегу озера, купим катер...
— Я смотрю, Марти все рассчитал.
Сьюзен кивнула:
— Именно поэтому я пошла учиться в колледж. Вот сдам английский и социологию, и буду специализироваться по менеджменту.
— А что по этому поводу думает ваша мама? Как она реагировала на ваш отъезд?
— Я понятия не имею, где сейчас мама. И отец не знает. Она сбежала от нас, когда мне было пять лет, с водителем-дальнобойщиком, который зашел пообедать в придорожную забегаловку, где она работала официанткой. Отец нанял частного детектива, чтобы тот отыскал маму, и он проследил ее путь до Нового Орлеана, но там потерял все следы... А мы с Марти здесь очень хорошо устроились. Марти вступил в общину кришнаитов, собирает подаяние и каждый день отдает мне не меньше ста баксов, а я кладу их в банк на наш счет. Конечно, Марти приходится гораздо тяжелее, чем мне — он не имеет права ночевать вне ашрама, подъем у него в четыре утра... Но он готов работать без выходных — сто баксов в день ведь совсем неплохие деньги! Марти просит милостыню в аэропорту.
— Я сегодня как раз видел одного кришнаита в аэропорту. Что-то я не врубаюсь во все эти кришнаитские дела. Откуда они взялись? Название у них какое-то странное, неамериканское...
— Ну, это что-то вроде религиозной секты, которая образовалась в Индии. Они профессиональные попрошайки, собирают милостыню по всему миру. В Штатах их тоже полно. Наверняка они и в Калифорнии есть.
— Может быть. Просто я раньше о них не слышал.
— Марти сразу просек, что это очень выгодное дело — легальное попрошайничество. — Сьюзен перегнулась через стол и понизила голос: — Марти один доллар отдает кришнаитам, а второй кладет к себе в карман. Поскольку кришнаиты — религиозная организация, то им можно собирать милостыню в аэропортах. Если бы Марти вздумал попрошайничать сам по себе, его бы тут же упекли за решетку.
— Иначе говоря, твой брат втихаря обчищает кришнаитов.
— Ну да. Он сказал, что если в ашраме узнают об этом, то его тут же выгонят. Но вряд ли им это удастся. Мы встречаемся с Марти возле почтового ящика перед входом в отель при аэропорте. Я делаю вид, будто опускаю письмо в почтовый ящик, а Марти в это время незаметно кладет деньги в мою сумочку. Кришнаиты всегда собирают милостыню вдвоем, чтобы напарники следили друг за другом, но Марти может отлучиться на минутку, сказав, что ему нужно в туалет... Я другого не могу понять: некоторые пассажиры дают Марти пять, десять, а иногда и двадцать баксов. Представляешь. Марти говорит, что они просто испытывают чувство вины за какие-то грехи. В общем, он неплохо зарабатывает на чужих грехах.
Официантка принесла две порции салата «Цирцея»: листья салата, дольки апельсина, пророщенные зерна пшеницы, побеги фасоли и тертая мякоть кокоса, заправленные ванильным йогуртом и муссом из сахарного тростника и женьшеня. Подали эту пищу богов в фарфоровой чашке в виде раковины моллюска.
— Никогда еще не обедал в ресторане здорового питания, — осторожно сказал Фредди.
— Я тоже, пока не приехала в Майами. Если тебе не нравится — можешь не есть.
— Я не люблю женьшень. Они что, во все блюда его кладут?
— Почти. Женьшень повышает потенцию, поэтому его и добавляют — вместо мяса. Ресторан ведь вегетарианский.
— Уж лучше бы я мяса поел... М-м... Неплохой салат. Если бы не женьшеневый привкус... Как твои сегодняшние успехи?
— Заработала пятьдесят баксов. Обслужила двух клиентов — одного колумбийца и еще какого-то старикана из Огайо. Если приплюсовать одежду, которую ты мне подарил, то день для меня был вполне удачный. Кроме того, я сегодня познакомилась с тобой. Ты самый классный парень из всех, с кем я имела дело.
— Ты мне тоже нравишься.
— У тебя красивые руки.
— Никто мне еще такого не говорил, — удивился Фредди. — Возьми, доешь мою порцию.
— Но ты даже йогурт не попробовал!
— Чего? Йогурт? А я думал, это несвежее мороженое.
— Нет, это йогурт. Он и должен быть кисловатым.
— Чего-то он мне не понравился.
— Извини, Младший. Надо было пригласить тебя в «Бургер Кинг». Это рядом с колледжем, прямо через дорогу.
— Да я не голоден. Пообедал сэндвичем перед тем, как отправиться по магазинам.
— У тебя рубашка прямо под цвет твоих глаз. Ты ее специально так подбирал?
— Нет. Мне понравилось, что у нее много карманов. Пиджак в такую жару не наденешь, а мне нужно много карманов для дела. Тут всегда такое пекло?
— Это еще цветочки. Двадцать восемь градусов — обычная для октября температура. Вот летом здесь действительно жарко. А в Окичоби еще жарче. И москиты еще ко всему. Летним днем в Окичоби вообще ничем невозможно заниматься. Разве что ночью сходишь в открытый кинотеатр — и то сидишь, потеешь, глушишь пиво, чтобы не помереть от жажды, и все время прыскаешь репеллентом.
— Репеллентом?
— Ну, аэрозолем против комаров. Кстати, помогает здорово. Москиты, конечно, все равно жужжат над ухом, но на тело не садятся. Надо только как следует побрызгаться. Правда, есть такие дезодоранты, что если слишком сильно побрызгаешься то может начаться раздражение. Но на это никто не обращает внимания — у всех и так потница от жары... Слушай, нам уже пора, а то я опоздаю на семинар.
— Что ж, пошли. Дай мне счет, я расплачусь.
— Нет-нет, сегодня угощаю я. Кстати, если хочешь, можешь поприсутствовать на семинаре. Там в аудитории кондиционер работает, а мистер Тэрнер наверняка примет тебя за студента. Он сказал, что ему незачем запоминать имена всех студентов. Отличников и двоечников, мол, я все равно вычислю, а остальные меня не волнуют. У меня по английскому одни «трояки», так что мистер Тэрнер меня ни разу даже к доске не вызывал.
Не считая Фредди, в аудитории собралось тридцать пять студентов. Френгер сел за последнюю парту, возле стены — сразу за Сьюзен. Окон в аудитории не было, а все стены покрывали панели из пробки. Звукоизоляция была идеальной, с улицы не доносилось ни шороха. Студенты — в основном черные и латиносы — молча наблюдали, как преподаватель выводит оранжевым мелом на зеленой доске слово ХАЙКУ.
Написав это слово, мистер Тэрнер — крепко сложенный бородач лет сорока пяти — повернулся к классу, дождался тишины и, не утруждая себя перекличкой, заговорил хорошо поставленным голосом:
— Хайку — это стихотворение из семнадцати слогов, известное в Японии на протяжении нескольких веков. Я не знаю японского, но, судя по всему, в английских переводах хайку теряют почти всю свою прелесть. Английский язык крайне неудобен для рифмотворчества, поэтому три четверти всех англоязычных поэтов пишут нерифмованные стихи. Испано-язычным студентам, наверное, этого не понять, потому что в их родном языке ситуация прямо противоположная — трудно подобрать нерифмованное слово, поскольку практически все слова оканчиваются на одинаковые гласные... Как бы там ни было, вот вам образчик хайку.
