Из жизни кукол - Сунд Эрик (полные книги .txt, .fb2) 📗
Мерси чешет плечо под майкой. Немножко щипет, наверное, какое-то насекомое укусило. Зуд начинает раздражать ее.
Мерси вспоминает черную мамбу, лесоруба, которому отпилили ногу. Мысли бегут дальше. Кухня залита бензином. На мужчине, который сейчас подожжет дом, из всей одежды одни трусы, мошонка висит, как два клементина. В долю секунды все вокруг охвачено пламенем, делается неописуемо жарко.
Грудь жжет, и Мерси понимает, что это, наверное, шнурок амулета.
Эмилия Свенссон стояла у кровати в больнице Сёдера. Мерси лежала на спине, вся в страшных ожогах. Глядя на девушку, Эмилия заметила между третьим и четвертым ребром углубление. Похоже, в кожу вплавился какой-то предмет. Выше шеи ожоги были не такими страшными – наверное, девушка пыталась закрывать лицо руками.
Девушку, лежавшую в больничной постели, зовут Мерси Абиона.
Ее фамилия означает “рожденная в пути”.
Дыхание девушки было спокойным и размеренным, пульс и давление пришли в норму.
Скоро она увидит своего отца.
Но Нова Стридсберг, 1996 г. р., навсегда останется сидеть на веранде дома, о котором они мечтали. В свете заходящего солнца, в Сансет-Бич.
Если хочешь вынести жизнь, готовься к смерти
Тропа семи источников, январь 2013 года
Новогодние обещания вышли на пробежку. Мимо Луве протрусили двое мужчин среднего возраста, в спортивных костюмах бледных цветов, и он подумал: нормально ли заниматься физкультурой на кладбище, при двадцати трех градусах мороза? Бегуны свернули направо и скрылись за соснами. Луве достал телефон, убедился, что не опоздал, и выключил звук.
Идя к часовне Воскрешения, он поднял глаза на холм, на кучку народа перед Лесным крематорием. Большинство – полицейские в форме: сегодня хоронят Йенса Хуртига, их коллегу. В газетах много писали о деле, которое он вел, но о деталях не распространялись, однако Луве знал: оно каким-то образом связано с Голодом. С культом самоубийств, которому в большей или меньшей степени поклонялись и девочки в лечебнице.
Луве узнал кое-кого из дрожавших от холода полицейских.
Некоторых – например, Лассе – он должен благодарить за то, что смог оставить свою прежнюю жизнь.
Смена имени, смена личности.
А кое у кого он хотел бы попросить прощения за то, что сделал именно этот выбор.
Оставить жизнь, подумал он. Умереть.
Для нее он исчез, стал бесцветным персонажем фильма.
Последний отрезок пути он прошел с ощущением комка в горле.
Если хочешь вынести жизнь, готовься к смерти, думал он, и ему захотелось вспомнить, что это цитата из Фрейда.
Как можно так ошибаться?
Умирать всегда чудовищно трудно, особенно для той самой жизни. Даже зверям трудно. Только Богу все это и на пользу. Тому самому Богу, которого придумали родители, чтобы дети могли спать по ночам.
По Тропе семи источников Луве спустился к часовне Воскрешения.
Народу на поминальной службе, на которую он направлялся, ожидается куда меньше, чем в Лесном крематории.
По желанию родственников Новы, на прощании будут присутствовать только самые близкие люди.
Вот и они. Брат Новы Бьёрн и ее мать. А также четверо надзирателей, которые доставили сюда этих двоих, приговоренных к пожизненному заключению, из Кумлы и Хинсеберга соответственно.
Луве показалось, что среди девочек из интерната, собравшихся у часовни, он видит Алису.
Но Мерси здесь не было, Мерси в эту минуту лежала в больнице Сёдера в ожидании третьей или четвертой по счету операции.
Луве зашагал медленнее и остановился метрах в двадцати от входа в часовню.
Он смотрел на девочку, которая разговаривала с Алисой. Эту девочку Луве видел только на фотографии.
Худая, почти истощенная. Длинные черные волосы до пояса.
Фрейя.
Больше не один
Стокгольм, февраль 2013 года
Настал февраль, прошел уже месяц после похорон Новы, и хотя солнечные лучи были еще слишком слабы, чтобы одолеть снег, солнце стояло на небе выше, чем в последние месяцы. Эмилия Свенссон въехала на Вестербрун со стороны Сёдермальма, между дорожным полотном и велосипедной дорожкой лежали метровой высоты сугробы, заслоняя вид на центр города.
Если представить, что городские районы – родня, фантазировала она, Сёдер был бы очаровательным младшим братом, на чьи проделки так легко смотреть сквозь пальцы, Васастан – утонченной средней сестрой, а Эстермальм – старшим из всех троих. Задира и всезнайка.
Эмилия миновала Роламбсхувспаркен и возле Фридхемсплан дошла до того, что Биркастан – деревенская кузина, а Юргорден – богатая тетушка.
Она улыбнулась себе и стала подбирать подходящую роль Кунгсхольмену.
Может, балованное дитя? Из тех, кто все получает просто так. Родители выучились на своих ошибках и не давят на него лишней опекой. Старшие братья и сестры понемногу вносят свой вклад, и трехлетка вдруг начинает считать до ста. Кунгсхольмен вырос и стал самостоятельной частью города, хоть в нем и ощущается некоторое самодовольство: он великолепен.
Эмилия помахала охраннику, открывшему ворота; она съехала в гараж, нашла свободное место возле лифта. Запирая машину, Эмилия поняла, что забыла еще одного члена семьи, что, в общем, неудивительно. Приемный ребенок. Она сама. Роль, про которую в семьях иногда забывают и которую некоторые даже не считают полноценной.
“Хаммарбю-Шёстад?” – подумала она, поднимаясь в лифте. Он стал одним из центральных районов города недавно; некоторых он привлекает, но другие смотрят на него иначе – как на нежеланного, незваного гостя.
В отделе ее остановил один из техников.
– Как все прошло утром?
– Мне кажется, нормально. Они много плакали.
Мужчина, которого она подвезла утром до больницы Сёдера, прибыл сюда недавно, но он больше не одинок. Перед тем как попрощаться, он обнял Эмилию и сказал: как интересно поговорить с землячкой, которая почти всю свою жизнь прожила в Швеции.
Мужчину звали Джон Абиона.
Парень, у которого своя квартира
Больница Сёдера, март 2013 года
От февраля в воспоминаниях у Мерси остались стул возле больничной койки, папино лицо рядом, его запах, голос и теплые руки. От марта – прямоугольник окна, за которым тихо падает снег. Протянувшийся во времени миг, застывший, как акриловый рисунок у окна, унылый, несмотря на кричащие краски, закат.
Предполагалось, что пятая операция будет самой легкой, но она оказалась самой тяжелой, и Мерси несколько недель не могла принимать посетителей. Она в основном спала или таращилась в окно, ожидая, когда снова придет папа.
Может, папа был всего лишь сном, иллюзией вроде Сансет-Бич, с красками фальшивыми, как картинка на стене.
– Как ты себя сегодня чувствуешь? – Врач что-то записал в планшете.
– Так же, как вчера.
– Температура спала, – сказал врач, продолжая царапать ручкой по бумаге. – Инфекция под контролем, тебе больше не обязательно оставаться в одиночестве. К тебе гости.
Врач оставил дверь в ее палату открытой, и Мерси увидела на стене коридора чью-то тень.
– Значит, Луве и Алиса не соврали. С тобой и правда ничего не случилось, – сказала она, увидев, кто входит в палату.
Фрейя придвинула к кровати стул и села. Дрожащими тонкими пальцами убрала волосы за ухо. Длинные черные волосы, которым так завидовала Нова.
– Прости, – сказала Фрейя.
Мерси сжала под одеялом кулак.
– “Прости” – это мало.
– Как ты себя чувствуешь? Я все собиралась прийти, но…
– Я чувствую себя так же, как вчера.
Ожоги третьей степени, которые еще не зажили, хлыстовая травма шеи, пересадка кожи на бедрах, голенях и животе. Сто пятьдесят или двести переломов разной степени тяжести. В надежде, что она когда-нибудь сможет ходить, врачи поставили ей несколько титановых пластин.
