Озорство - Макбейн Эд (версия книг .TXT) 📗
— Он знает, что мы не найдем револьвер ни в его квартире, ни в машине — нигде, — сокрушался Паркер. — И он прав. Нет револьвера — и ничего ты не докажешь.
— Но ведь почерки-то совпали, — напомнил ему Клинг.
— Разве этого достаточно, чтобы обвинить его по четырем пунктам убийства второй степени? — спросил Паркер. — Мы предадим его суду, там назначат своего эксперта-почерковеда, а он заявит, что это я сам написал проклятую записку.
— Минутку, — сказал Клинг. — Если револьвер не у него, то у кого тогда он может быть?
— У какого-нибудь аллигатора, плавающего в сточной трубе, — усмехнулся Паркер.
— Нет, — произнес Клинг. — Где мы нашли банки с красками?
В комнате под вестибюлем заместитель окружного прокурора Нелли Бранд вела приблизительно такой же разговор с Мейером и Хейзом.
— Допустим, мы получили разрешение суда на обыск его машины, — сказала Нелли.
— Именно это мы и должны сделать, — подхватил Мейер. — И как можно скорее.
— Согласна, — продолжала Нелли. — И, допустим, мы найдем там несколько волосков или частички кожи и сможем доказать, что они принадлежали старушке, умершей от сердечного приступа...
— Ее уже похоронили, — сообщил Хейз.
— Мы можем получить разрешение суда на эксгумацию тела, — возразила Нелли.
Мейер скептически посмотрел на нее.
— А можем и не получить. Но предположим, мы найдем волокна от ее платья, ночной сорочки или еще чего-нибудь. Прибавьте к этому одеяло, и мы, возможно, докажем, что он имел дело со старушкой. Это уже потянет на класс А. Мало улик, но чем черт не шутит? А на класс С — вне всякого сомнения.
— На что мало улик? На класс А?
— Найденные волокна одежды, волосы и прочее позволят нам доказать, что она действительно была в машине. И только, — объяснила Нелли. — А вот доказать, что машину вел он, не сможем.
— Двое других его опознали. По их словам, он вел машину и завез их туда, где их нашли.
— Двое других не умерли, — напомнила Нелли.
— Несмотря на все усилия отправить их на тот свет, — сухо заметил Мейер.
— И хорошо, что они живы. Но то, что он сделал с ними, квалифицируется как тяжкое преступление класса D. Я скажу Кэмбеллу, что мы квалифицируем случай со старушкой как убийство второй степени, а случаи со стариками как неумышленное создание ситуации, опасной для жизни. Он возразит, что у нас нет доказательств причастности его клиента к смерти женщины. И надо признаться, у нас их действительно нет и не будет, если осмотр машины Гамильтона не даст результата или не обнаружатся другие его наниматели. Если это случится, можно будет считать, что нам крупно повезло. А если мы ничего не найдем в машине, придется снять пункт обвинения, связанный со старушкой. Мы сконцентрируем усилия на расследовании двух других случаев.
Кэмбелл приложит все силы к тому, чтобы квалифицировать их как неосторожность второй степени, несчастный случай класса А. А я отвечу ему: «Нет. Я согласна исключить из обвинения случай со старушкой, но остальные преступления вашего клиента будут квалифицированы как неосторожность первой степени. И не иначе». Он скажет: «Хорошо». Но его клиент признает себя виновным только по одному пункту. Я тогда скажу: «Еще чего! Действия вашего клиента полностью подпадают под класс D. Преступное равнодушие. Обвиняемый бросает на произвол судьбы беспомощных стариков, их жизни подвергаются смертельной опасности. Вот так. Хрестоматийное определение». Он скажет «Хорошо» и посоветует своему клиенту не возражать против квалификации обоих его деяний по классу D только при условии, что я соглашусь на отбывание срока в обычной тюрьме, а не в тюрьме строгого режима. «Не смешите людей», заявлю я ему, «я могу добиваться в суде тюремного заключения максимальным сроком семь лет за одно преступление класса D плюс столько же за второе преступление с отбыванием всего срока в исправительной тюрьме штата». Он спросит: «Хорошо, а как насчет одного — трех лет заключения за оба преступления с отбыванием срока в исправительной тюрьме штата?»
А я отвечу ему: «Нет. Самое меньшее, на что я соглашусь, это один максимальный срок по классу D за оба преступления. А дальше уж как решит судья». Ну, а если он будет выдвигать новые требования и его клиент по глупости поведет себя так, что ему могут дать пожизненный срок, я вспомню старушку и буду ходатайствовать в суде, чтобы его судили и по статье за убийство второй степени. Тогда Кэмбелл согласится на один максимальный срок по классу D. В суде он будет ходатайствовать об условном освобождении или отбывании срока не в тюрьме. А я буду настаивать на сроке заключения от двух лет четырех месяцев до семи лет за каждое преступление с отбыванием наказания в исправительной тюрьме штата. Думаю, что в конце концов он согласится на срок от одного года восемь месяцев до пяти лет по каждому пункту.
— А как быть со старушкой? — спросил Мейер.
— Если мы найдем какую-нибудь улику в его машине, я обязательно буду ходатайствовать, чтобы его судили по статье за убийство второй степени.
— А если ничего не найдем?
— Иногда приходится и проигрывать, — пожала плечами Нелли. — Постараемся, чтобы этого не случилось. А теперь разрешите вас покинуть.
Когда Паркер и Клинг вернулись в половине седьмого вечера, Кольберт все еще сидел за длинным столом в комнате допросов.
Он поднял глаза на сыщиков, улыбнулся Клингу и произнес:
— Ну как, идем ко мне домой?
— Сначала мы вам зададим еще парочку вопросов, адвокат, — ответил Клинг. — А потом вы расскажете все, что знаете об этом деле.
— Вот как? Это уже лучше.
— Вы совершенно уверены, что мы не найдем револьвер.
Так ведь?
— Я вам уже сказал: получите ордер на обыск.
— Именно это мы и собираемся сделать. И пойдем с обыском в дом номер 1137 по Олбермарльской Дороге.
Кольберт заморгал глазами.
Но сразу же овладел собой.
— С чего вы взяли, что судья удовлетворит подобное ходатайство?
— Думаю, мы сможем достаточно аргументировать его, и он позволит нам обыскать квартиру Уилкинс, — ответил Паркер. — Там мы нашли банки с красками. А на них обнаружили отпечатки ваших пальчиков. Может быть, и револьвер там спрятан.
— А разве это преступление — покупать краску? Вы не сможете увязать покупку краски с каким бы то ни было преступлением.
— Если не найдем в той квартире орудие убийства.
— Покупать краску — не преступление.
— Но убийство — преступление. Зачем вы поставили банки с красками в шкаф вашего компаньона? Чтобы внушить нам, будто?..
— Поставил их туда, потому что не нашел для них места в собственной квартире. Я живу в малометражке в центре города.
— На следующий день после убийства вашего компаньона, который погиб...
— Да.
— ...предположительно в тот самый момент, когда разрисовывал стену краской...
— А причем здесь...
— Вы побежали покупать двадцать две банки с красками и хранили их...
— Краска мне была нужна для...
— Да, она вам была нужна, чтобы внушить всем, что Уилкинс был стеномаракой, а не преуспевающим адвокатом, имеющим свою контору в центре города.
— Я хотел покрасить мебель...
— Мистер Кольберт, револьвер спрятан в той квартире?
Кольберт ничего не ответил.
— Бросить бы ее на съедение львам, — высказался Паркер.
Кольберт помолчал несколько секунд, потом спросил:
— А что я получу взамен на признание?
— Вы расскажете нам все, а мы, может быть, поговорим с окружным прокурором.
— Никаких «может быть».
— Мы будем ходатайствовать, чтобы вас поместили в федеральную тюрьму, а не в исправительную тюрьму штата, — пообещал Паркер.
Кольберт хорошо знал Уголовный кодекс, незамысловатый, как черное и белое. Виновен — не виновен. Сам он был белым и, значит, невиновным.
— Это она все придумала, — заявил он.
В: Расскажите нам, с чего все началось?
