Тайна Кутузовского проспекта - Семенов Юлиан Семенович (книги онлайн бесплатно .txt) 📗
До того мгновения, пока поезд не тронулся, Варенов не очень-то отдавал себе отчет в том, почему он поехал именно в Сочи, а не в Днепропетровск, Ашхабад, Пятигорск, Ригу или Одессу, где тоже были надежные люди. Только оторвавшись от бутылки и ощутив размягчающее тепло, он понял, что в Сочи ему нужен Петух, который знал многих авторитетов в стране, потому что снабжал их охрану магнитофонными записями самых популярных певцов и ансамблей. Именно он, Петух, может дать наводку на Артиста. А если Артиста удастся нейтрализовать, тогда дело закроется само по себе: единственный свидетель его разлома раз и навсегда замолчит.
Хорошо, замолчит, очень замечательно, но ведь Эмиль спросит, где я был все это время. Что отвечать? А очень просто: увидел тройную слежку, топтали и в подъезде, решил свалить, оторваться, а уж потом, убедившись, что чистый, позвонил бы.
Он снова приложился к бутылке: хмель не брал, только проходил озноб, не так бил трясучий колотун.
Варенов лежал на кушетке, растирая бесчувственные одеревенелые пальцы о мягкое одеяло. Ладно, допустим, я все это ему выложу. Что б я сделал на его месте? Как бы я поступил?
Когда в дверь резко постучали, Варенов вскинулся, ощутив безнадежную закупоренность: если войдут мусора, только и остается, что тянуть руки в гору. На пороге, однако, стояла проводница:
— Постелить вам?
— Что?! Конечно, постелите!
— Билетик ваш, пожалуйста…
— У меня два… Приятель позже сядет… В Харькове…
Проводница улыбнулась:
— А может, приятельница?
Он покачал головой и, глянув на женщину — под пятьдесят, но сбитенькая, с игрой, — достал из кармана стольник:
— Может, бутылочку найдете?
… Пришла она к нему, когда проехали Тулу. Ощущая звенящую дрожь, он быстро раздел ее, нервно, словно мальчишка, лязгая ремнем, разделся сам, ищуще потянулся к ее рту пересохшими губами и, застонав жалостливо, услышал ее молящее: «Тише, услышат, миленький…»
Проснулся он ночью. В купе никого не было. Вскочил, ощупал карманы куртки — пачки денег были на месте. А если она их увидела? Сдаст, обязательно сдаст. Вышел на перрон в Харькове. Молоденькая проводница, сменившая напарницу, посмотрела на него с понимающей улыбкой.
Свалить, что ли? Еще хуже — телеграмму дадут; будь что будет; вернулся в вагон, поскребся в первое купе, отворил дверь. Женщина спала, укрыв лицо рукой, он положил ледяную ладонь на ее плечо, шепнул:
— Чего ж ушла? Я жду…
— Сейчас, — ответила она, — только тронемся… Ты ж захрапел, я и подумала, что тебя на всю ночь сморило…
… В Сочи он вышел выспавшимся, колотун прошел, но выпить хотелось по-прежнему. Молил себя: «Жди, нельзя сейчас, потом, после Петуха, захмелишься, а то все дело погубишь». Но кто-то другой, живший в нем, посмеивался: «Все погубишь, именно если не выпьешь. Петух почувствует в тебе страх, а с ним надо жестко говорить, держать марку, да ты и кружева не умеешь плести, когда не поддатый».
На привокзальной площади взял такси, сказал везти в «Ахун», накрыл стол на две персоны. Зарядив официанта, попросил принести икорки, осетрины, балыка, алчно выпил тягучую соцкую и сразу же позвонил Петуху.
— Жду, друг! Предлагаю выступить по высокому разбору…
— Сейчас не могу, Варево… Что ж заранее не сообщил?
— Я только с самолета… Стол накрыт…
— Ты один?
— А что?
— Нет, ничего, просто интересуюсь… Телок не привез?
— В Тулу со своим самоваром не ездят… На полчаса хоть подгреби… Машину прислать?
— Могу сам на трех приехать, — усмехнулся Петух. — Ладно, жди…
… Пили до упору, потом отправились в «Жемчужину», купили люкс, сняли двух проституток, заказали ужин в номер. Там Варенов и обрушился; проснулся словно бы от толчка, потянулся к куртке: денег не было; вскочил, ощупал джинсы, две упаковки стольников лежали в задних карманах; автоматически просчитал, что осталось тысяч пятнадцать, главные деньги рассовал в куртку, благо карманов много; из гостиницы тут же свалил; если лярвы погорят, мусора неминуче придут к нему — потерпевший…
Петуха дома не было. А может, он меня и почистил? С этого станется, шакал. На обострение идти нельзя, только он в состоянии помочь, больше соваться не к кому, тупик.
Ждал его часов восемь; дождался. Тот обрадовался — без игры, от души:
— А я тебя в «Жемчужине» искал, Варево!
— Меня лярвы обобрали…
— Да ну?! Крупно?
Варенов пожал плечами:
— Крупно, мелко, теперь не воротишь… Не мусорам же заявление писать… Мне один друг должен пятьдесят косых, надо взять, хочешь войти в долю?
— Дело чистое?
— Я по мокрому никогда не ходил, сам знаешь…
— Сейчас все смешалось, Варево…
— Я не мешаюсь… Как Артиста, кстати, найти? Записную книжку оставил в Москве…
— Артист давно завязал…
— Ссучился?
— Он большой авторитет, Варево… Таким нет резона сучиться… Устал, наверное… Да и потом, говорили, у него любовь…
— Ну, это его заботы… Пошли, жахнем, зябко мне. Только сначала узнай его номер, а? Или адрес, я лучше к нему без звонка подъеду, чего лишний раз марать человека…
… Петух позвонил в Москву, рассказал о просьбе Варева; адрес Артиста ему дали. Информация об этом звонке ушла двум адресатам: Сорокину по одним каналам, Костенко — по другим.
… Варенова и двух вооруженных боевиков, принявших его в наблюдение следующим же утром во Внукове, взяли в подъезде дома, где жил Артист. Операция вступала в последнюю фазу: Айзенберг завтра улетал в Берлин — туда не нужна западная виза, зачем светиться возле посольства, гласность гласностью, а ЧК всех на пленку снимает, контора работает, он-то уж это понимал как никто…
Никто, впрочем, не знал, что у него был билет на поезд Москва — Берлин, который отправлялся с Белорусского вокзала послезавтра вечером, а в кармане к тому же лежал второй паспорт, на имя Андрея Григорьевича Суконцева…
Строилов сломался. Отправив отца на вскрытие, вернулся домой, лег на узенький кожаный диванчик, укрылся пледом, подтянул острые колени к груди и замер, страшась пошевелиться. На телефонные звонки не откликался, и не потому, что не было сил протянуть руку, но оттого, скорее, что знал заранее, кто звонит и как станут говорить.
Внутри стало пусто, как в квартире, из которой вынесли все вещи жильцы, уезжающие отсюда навсегда…
Чем дальше, тем он обостреннее ощущал, что отец — худенький, беспомощный, с трудом ковылявший в магазин со своей олимпийской пластиковой сумочкой, готовивший ужины (часто пережаривал, бедненький, совсем стал слепеньким), — есть последнее родное существо, связывавшее его с сотнями Строиловых, живших когда-то на земле. Он был той пуповиной, которая позволяла капитану ощущать свое родство с прошлым, без которого жизнь возможна только в том случае, если у тебя есть жена, дети, братья и сестры, добрые тетушки, старенькие дедья, родня, одним словом. А когда ты остался один, образовалась такая гулкая тишина в себе самом, что всякое движение страшило, как в детстве, когда просыпался в спецдоме и с ужасом слушал безутешные всхлипы тех, кто вместе с ним был заключен в эту тюрьму — разве что только без колючей проволоки нос решетками на окнах.
… Посадив в машину задержанного Варенова, сунув ему в рот сигарету, Костенко снова набрал номер Строилова, зная заранее, что никто не ответит.
— Догадываешься, куда я звоню, Варево?
Тот покачал головой.
— К человеку, у которого твой хозяин отца убил…
— У меня нет хозяев, — ответил Варенов, обретя уверенное спокойствие, как только кончилась изматывающая душу неопределенность. До этого он все время ждал подсказки, верил, что в последний момент что-то поможет ему, кто-то возьмет под защиту, нельзя ему гибнуть, несправедливо это, вся жизнь впереди, дохнут те, кто заранее отмечен, а я-то обречен на долгую и счастливую жизнь, зря, что ль, переводил тысячи на гадалок?!
Сейчас, сидя с тем, чью фотографию ему показывал Босс (когда ж это было? недавно ведь совсем, а кажется, жизнь прошла!), Варенов видел лицо Эмиля и слышал его слова: «Сейчас такое время пришло, Исай, что нужно все отвергать, никаких играшек, они в суд без улик не пойдут, так что — выпустят, а если нет — мы тебя выкупим, рукастые…»
