Из жизни кукол - Сунд Эрик (полные книги .txt, .fb2) 📗
Адвокат взглянул на своего клиента.
– Теперь можете рассказать то, что рассказывали мне. Начните с человека, к которому вы направили Нову и Мерси, когда они позвонили из домика.
– Его зовут Ульф Блумстранд, – без выражения сказал Эркан. – Блумстранд – единственный, кто, по-моему, имел возможность их пристроить.
– Спасибо, но это лишь подтверждает наши подозрения. Мне нужно больше. У вас есть предположения о том, где найти Блумстранда или где он прячет девочек?
Эркан взглянул на адвоката, и тот снова ободряюще кивнул ему.
– Он работает с парнем, которого зовут Юрис Селезник.
Кевин записал имя.
– Что вы о нем знаете?
– Бандит какой-то… Мафия.
– Блумстранд и Селезник. Это два имени… А третье? Кто тот клиент, о котором вы говорили?
– Прошлым летом я свел Фрейю с одним человеком, – сказал Эркан. – Я узнал машину, а когда Фрейя садилась, узнал и того, кто был за рулем.
– Вы узнали и машину, и водителя?
– Да. Серебристая “BMW”. Свен-Улоф Понтен, отец Алисы.
Ему захотелось ударить ее
Серая меланхолия
– В детстве я думал, что человек – это тот, кто умеет сдерживать свои порывы. – Свен-Улоф Понтен повернулся к девушке на пассажирском сиденье. – Как объезженная лошадь сдерживает желание бежать свободно.
Девушка застенчиво улыбнулась, и он сменил полосу. Руль казался слишком тугим, да и все в машине было как-то неправильно. Свен-Улоф ненавидел водить маленький “ниссан” Осы.
– Быть человеком значит никогда не лгать, – продолжил он, – и во времена моего детства это требование было краеугольным камнем в представлении о том, что значит быть человеком по-настоящему. – Он сделал паузу и прибавил: – Представление… Слышишь, как глупо звучит?
Она, все еще улыбаясь, пожала плечами.
– Ja ne ponimaju…
Он не помнил, как ее зовут и из какой бывшей советской республики она приехала. Но знал, что она ни слова не понимает по-шведски, и именно поэтому с ней так хорошо говорить.
Она прибыла в Стокгольм на рижском пароме несколько дней назад – восемнадцать лет и, если не считать плохих зубов, довольно миловидная. Девушка страдала чем-то венерическим, и Свену-Улофу предстояло свозить ее к врачу по одному адресу в южном пригороде. Взамен она окажет ему услугу, и Свен-Улоф надеялся, что девушка не врала насчет того, что болезнь не передается оральным путем.
– Знаешь, что я делал на прошлой неделе? – Свен-Улоф снова посмотрел на нее.
Девушка склонила голову набок и отвела от лица темный завиток.
– I speak English, you know. Want to speak English? [75]
– Нет. Так лучше.
Снег тихо падал на дорожное полотно, когда Свен-Улоф проезжал Вестербрун. Мерцающие сумерки, одноцветные, за исключением красных точек с булавочную головку – габаритных огней едущей впереди машины.
– За восемь дней я выбросил на таких, как ты, сорок пять тысяч, – продолжал Свен-Улоф. – Оса думает, что я на работе, а на работе думают, что я лежу дома с ротавирусом.
Он усмехнулся, погладил ее по ляжке, включил поворотник и, прежде чем сменить полосу, бросил взгляд в зеркало заднего вида. Сзади полицейская машина. В горле вдруг пересохло.
Свен-Улоф вцепился в руль и немного сбросил скорость.
– Это ваша вина, понимаешь? Таких, как ты, – сказал он.
Девушка снова пожала плечами и отвернулась.
Но ему было абсолютно неважно, понимает ли она хоть слово из его речей.
Нужно выговориться. А с кем еще ему поговорить?
Свен-Улоф снова посмотрел в зеркало заднего вида. Полицейская машина так и держалась за ними; там, где Вестербрун переходит в Лонгхольмсгатан, в сторону Хорнстулла, он помигал правым поворотником и свернул на улицу поуже.
Полицейская машина проехала прямо; Свен-Улоф развернулся и снова выехал на Лонгхольмсгатан. Но легче ему не стало. Скорее наоборот.
– Послушай меня. – Он похлопал девушку по плечу. – Это важно, понимаешь?
– Da?
Девушка взглянула на него с беспокойством.
– Just listen, okay? Просто выслушай…
Девушка облизала губы. Рот у нее не закрывался как следует, и, если она не сжимала губы, зубы оставались видны.
Проезжая на восток по Хорнсгатан, Свен-Улоф продолжал говорить с девушкой по-шведски, рассказывать, как провел последнюю неделю: мастурбировал, трахался, бесцельно колесил на машине, заезжал домой в Стоксунд, чтобы, как обычно, пообедать с Осой, снова уезжал на машине, снимал еще какую-нибудь девушку, трахался, мастурбировал и снова мастурбировал.
Какое чувство освобождения – рассказывать, пусть даже девушка не понимает ни слова.
Она смотрела на него, рот полуоткрыт.
– Я в смятении. – Свен-Улоф хотел рассмеяться, но у него вышло только хриплое карканье.
Поворачивая возле Синкенсдамм на Рингвэген, он почувствовал, что щекам горячо, и понял, что плачет. Девушка погладила его по руке, сжимавшей рычаг коробки передач:
– Don’t cry. Keep talk. I listen. [76]
– Спасибо, – сказал Свен-Улоф и стал рассказывать о своем детстве, проведенном в емтландском Витваттнете.
С трудом подыскивая слова, он рассказал о приходе, потом об отце с матерью.
Через несколько минут он подумал: достаточно.
– Старейшины были бы довольны, – завершил он.
Снегопад еще усилился, и, когда они подъезжали к Сканстуллу, машины еле ползли. Девушка слушала, а может, и не слушала. Но вдруг она каким-то образом все же что-то поняла, подумал Свен-Улоф и остановился на Рингене на красный свет.
По ту сторону лобового стекла мерцал черно-белый мир; повыше, по диагонали, светился красным светофор. Свен-Улоф молча собрался, дождался, когда загорится желтый, а потом зеленый.
– Ты, может быть, думаешь, что я такой потому, что вырос в религиозной семье, – заговорил он; за ними засигналила какая-то машина. – Но тут ты ошибаешься. Если что и искорежило мою сексуальность, то это не Бог и не родители. Злым оказался мир без Бога, мир, который заставил меня усомниться в Его существовании.
Послышались еще гудки, но Свен-Улоф дождался, когда снова загорится желтый, а потом красный.
И тогда он тронул машину с места. Наискось пересек правую полосу, въехал на Сканстулльсбрун, по направлению к Гулльмарсплан.
– На несколько лет я потерял Бога, – продолжил он. – И снова обрел, уже став взрослым. Мне помогала Оса, но потом оказалось, что ее вера недостаточно крепка. Осе следовало лучше поддерживать меня.
– You talk a lot about Åsa, – заметила девушка. – Who is Åsa? [77]
Свену-Улофу стало трудно дышать. Он то и дело против воли смотрел на рот девушки, рот с выступающими зубами. Когда она улыбалась, то слишком обнажала десны. Когда расслабляла рот, губы не сходились, и зубы снова мерзко обнажались. В те немногие разы, когда рот закрывался до конца, девушка тянула нижнюю губу вверх, что придавало ей придурковатый вид. И все же она несомненно красива.
Внизу у Свена-Улофа затвердело. Извилистые пути инстинкта. Эрекция – признак того, что Свен-Улоф опять заблудился.
Ему захотелось ударить девушку, как он ударил Блэки.
Вложить в удар весь свой инстинкт и так избавиться от него.
– Я мастурбирую раз десять в день, не меньше, – заговорил он, и собственный голос зазвучал у него в голове, как в закрытой комнате. – Иногда вдвое больше, но меньше – никогда. К вечеру спермы уже не остается. Я только дергаю член, а потом поворачиваюсь и засыпаю головой в подушку. Простыня грубая, но в мозгах спокойно. – Свен-Улоф притормозил, въехал на круговой разворот, ведущий на Нюнесвэген. – Так все и началось, – пояснил он. – И этот изъян – возможно, непонятный – моей личности толкает меня на мерзости.
Свену-Улофу показалось, что девушка что-то спросила, но он продолжал говорить.
Когда они были недалеко от Глобена, метрах в двухстах позади них завыла полицейская сирена.
