Оборотень - Незнанский Фридрих Евсеевич (книги полностью txt) 📗
— Лариса! — подняла голову от бумаг пожилая дама в длинной юбке. — Сами подумайте, там внизу снует такое количество людей — и с сумками, и без сумок, кто их упомнит! И потом, если и нужны, так ведь одна-две бумажки, а не ворох плюс косметика. В мусорных корзинах надо искать или в туалетах, а не на выходе. В словах дамы был свой резон.
— Лариса, у вас тут нет какого-нибудь закутка, где можно говорить с людьми, так сказать, тет-а-тет?
— Вот, за шкафами у нас выгородка — там можно разговаривать. И никто вас не услышит.
— Я хочу опросить тех, кто работал с Ветлугиной, представить всю вашу кухню…
— Кухня у нас большая, — вставила пожилая дама. — Хотите чаю? — Она показала на стул около своего стола и отгребла часть бумаг к противоположному краю. — Присаживайтесь.
Турецкий сел. Дама ушла за выгородку, видимо, чай готовили там.
В комнату вошел молодой человек, лицо которого показалось Турецкому явно знакомым.
— Где ты был? Пирогова за тобой бегала, — спросила Лора.
— В студии, блок новостей читал. Ты не видела меня сегодня? — Молодой человек, хотя при ближайшем рассмотрении он оказался не так уж и молод, лет тридцати пяти, кивнул на выключенный телевизор, стоявший в зале у окна. — По-моему, я сегодня читал с блеском Такую выдал интонацию в одном куске…
— К нам следователь пришел, — перебила его Лора и показала глазами на Турецкого. — Между прочим, по особо важным делам. Он ведет дело Ветлугиной.
— Понятно, — сказал Куценко.
Турецкий уразумел, почему его лицо ему так знакомо. Это же был диктор, который читал утренний блок новостей. Только на экране он выглядел красавцем с крупным, мужественным лицом. Турецкий, как и остальные телезрители, был уверен, что обладатель такого лица непременно должен оказаться могучим, широкоплечим гигантом. Сейчас же перед ним стоял то ли мальчуган, то ли мужчина, и лицо его казалось скорее капризным, чем мужественным. Каких только чудес не делают осветители с операторами!
— Александр Борисович хочет поговорить с сотрудниками, — объяснила Лора.
— Правильно, это необходимо, — кивнул утренний диктор. — Я сейчас как раз свободен.
Тут зазвонил телефон, и Лора сняла трубку.
— Тебя, — она передала трубку Куценко.
Тот, послушав с полминуты, сказал недовольно:
— Сейчас приду. Простите, я на пять минут отлучусь по профсоюзным делам, — объяснил он Турецкому. — Если будут еще звонить, скажи, что иду, — он кивнул Лоре и вышел.
— А мы будем пить чай, — пожилая дама принесла несколько чашек с блюдцами. — Эй, народ, присоединяйтесь! — Она сходила еще раз за выгородку и вернулась с чайником. Человек в очках, который до этого момента как будто и не замечал Турецкого, оторвался от дел и подсел к соседнему столу.
— Не испугаетесь наших бутербродов? — спросила дама, разворачивая свои, с черным хлебом. — Лично я ем только с черным.
— Слышали? Все Аленины бумаги исчезли, — сказала, обращаясь ко всем, Лора. — Я вчера вечером сама их там видела, а сегодня — нет.
— Что тебе вечером там понадобилось? — поинтересовалась дама.
— Сигаретку взяла у Алены из пачки. Какая теперь разница!
— Вот следователь по особо важным делам и разгадает, куда делись бумаги, — проговорил человек в очках. — Я же сразу сказал: все концы надо искать у нас в конторе.
— Не знаю, — задумчиво сказала дама. — Видели наемного убийцу, которого она показывала? Она же его в таком свете выставила! Уголовный мир этого не прощает.
— Да бандиты сами приплачивают газетчикам, чтобы те о них написали, — возразил человек в очках.
— Но не выставляли их глупыми и смешными. Александр Борисович, да вы что мнетесь, кушайте! — призвала она снова.
— Я, пока вас искал, видел тут такие симпатичные кафе, — проговорил Турецкий, удивленный скромностью бутербродов.
— Мы их тоже видим. Это — для белой кости, для арендаторов и рекламщиков. А мы — рабочие лошади, в своих комнатах питаемся. Что из дома принесем — то и пища. Я редактор передач, да и он тоже, — дама показала на человека в очках. — Наши заработки на уровне низкооплачиваемых рабочих, хотя я МГУ кончала, а он — ВГИК.
— Ну, не у всех так плохо, — заспорил человек в очках. — У Алены заработки были другие.
— Ой, Алена, Алена! — дама печально вздохнула. — Ну почему жизнь убивает лучших! Алена — она и птица другого полета, что уж тут считать.
— Мне девчонки говорили, она недавно дом в Крыму купила, где-то в Феодосии. Говорят, шикарный такой, весь из итальянского мрамора, даже туалеты.
— Лариса! — укоризненно сказала дама. — Опять эти дикие слухи. У нее действительно был в Феодосии дом, но дом родительский. Алена им деньги постоянно посылала, уговаривала перебираться в Москву.
— Из Феодосии в Москву! — воскликнула Лора. — Я бы ни за что не поехала, там такая красота, море. И дом, наверно, шикарный!
— Не знаю, не видела, — сухо отозвалась дама.
Дом в Феодосии был для Турецкого неожиданностью и требовал дальнейшей проработки. Конечно, он мог бы прервать беседу, увести ту же Лору или милую даму за перегородку и допросить по всей форме, вытрясти из них все полезное. Но он решил подождать с допросами и действовать методами газетчиков — через симпатию и доверие.
— У вас много было особо важных дел? — спросила Лариса.
— Немало.
— А таких, как сейчас, с Аленой?
— Были и такие, но бывали и покруче.
— Я читал, у вас очень низкий процент раскрываемости, — проговорил человек в очках. — Просто позорно низкий.
— Это правда.
— Найдете убийцу Алены? — не отставал человек в очках.
— Это просто какой-то кошмар, — сказала дама. — Сидим тут, пьем чай и спокойно разговариваем. А Алена — она ведь только что здесь была! Мне и сейчас кажется, что откроется дверь и она войдет.
Дверь открылась, и вошел Куценко.
— А вот и я, — сказал он. — Я созрел для беседы.
Турецкий успел уже забыть о нем, тем более что шикарный дом в Феодосии заставил его призадуматься. Дом в Крыму мог стать поводом для расправы, например, для какого-нибудь родственника, особенно если потерпевшая делила с ним права наследования.
— Ну что ж, — Турецкий поднялся и посмотрел на Куценко, — пойдемте.
За выгородкой стоял круглый стол с чайной посудой, электросамоваром, а рядом с ним два потертых стула.
— Хорошо, что вы застали меня, — проговорил Куценко, едва они сели. — Я знаю Алену со дня прихода на Ти-Ви, извините, — поправился он, — знал. Так что многое смогу рассказать.
— Рассказывайте, — предложил Турецкий.
— Я не знаю, что вам нужно. Давайте — ваш вопрос, мой ответ.
— Вопросы обычные в таких случаях… У нее были на студии враги?
— Конечно! Ее очень многие не любили. Она же шла, как танк по цветам. — Куценко заметил слегка непонимающий взгляд Турецкого и пустился в объяснения: — Возьмите хотя бы меня. Если вы смотрите утренние передачи, то знаете, что и талант у меня не меньше, и голос богаче. Но когда мы пришли на Ти-Ви, она отодвинула меня, как неодушевленный предмет. Я так и остался утренним диктором. А у нее — как же — полет, высота. У меня, между прочим, тоже могли быть и высота, и полет. Еще какой полет!
— Вы хотите сказать, что, делая карьеру, Алена мало думала о судьбе своих коллег, которым по разным причинам везло меньше? — уточнил Турецкий. — То есть карьеру она делала за счет своих сотрудников, так?
— Именно так. Шла, как танк. Теперь уж грех говорить, но что было, то было.
— И возможно, среди них есть человек, который, возненавидев ее, решился на убийство?
— Нет, этого я не говорил, — испугался Куценко. — Я, по крайней мере, таких не знаю. А то, что она выдвинулась на волне всеобщей критики, — это факт. Я говорил об этом даже на профсоюзном собрании. Вы же сами помните, как тогда было: кто громче всех кричал, критиковал, разрушал, тот и поднимался наверх. Вы слышали ее передачи?
— Я их видел. Не все, конечно.
— Их нужно не только видеть, их нужно слушать. У нее провинциальное произношение. Она даже гласные не научилась как следует говорить.
