Со мной летела бомба - Майоров Сергей (книги хорошего качества .TXT) 📗

— Где Леха? — я говорил так тихо, что не был уверен, что сейчас меня кто-то слышал.

Я вскочил и пинком отправил стул в сторону. Отлетев, он громко загремел по полу и упал на том месте, где еще недавно катался Веня…

— Лешку порезали…

— Где? — глухо спросил я, снова не слыша самого себя. Я прекрасно знал, где порезали Леху. Я понял это сразу, едва увидел белое лицо Валерки…

— Стофато, одиннадцать. Во втором подъезде.

Квартира двадцать семь. Жмаев этого просто еще не знал. Но это знал я.

Я выбежал из райотдела. Ветер хлестал меня, как подлеца, по щекам. Он плевал мне в лицо острыми иголками колючего снега и выл в уши…

У самой больницы мне пришлось остановиться. Я не в силах был больше бежать. Окинув взглядом двор, я увидел полуразрушенную лавочку. Приложив последние усилия, я заставил себя сделать еще несколько шагов на непослушных ногах и рухнул на бок. Мне катастрофически не хватало воздуха. Терапевт в поликлинике МВД говорила, что астма не возникает из ниоткуда. Задыхаться можно и от нервного перенапряжения. Кажется, это был тот самый случай. Врач советовала прикупить баллончик с какой-то гадостью, так, на всякий случай. Не думал, что он мне может пригодиться уже через два месяца после очередной плановой диспансеризации…

Леша. Леша…

Будь я проклят.

Отдышавшись, я смог наконец намотать на шею шарф и впервые после выхода из райотдела застегнуть куртку. Кажется, прошло. Осталось лишь подозрение, что пульс в висках смогут увидеть прохожие. Все, Загорский, успокойся… Начни мыслить рационально…

Подходя к двери больницы, я понял, что не может быть никакой рациональности, пока я не увижу своего опера. До тех пор, пока я не взгляну ему в лицо, я не смогу вообще мыслить. Передо мной стояло лицо Гольцова. Он смотрел на меня своими серыми глазами и говорил: «Сергей, я был на Стофато, похоже, что там дело нечисто, раз меня ударили два раза ножом в шею».

Я тряхнул головой, открыл глаза, а Леша продолжил: «Ты прости, Сергей, что я тебе не могу сказать, кто это сделал».

Бред.

— Он в операционной, — сказала мне медсестра.

Дура набитая, да где же ему еще сейчас быть… Разве я тебя об этом спрашиваю?!

— Вы сумасшедший, — добавила она, отшатнувшись. — Я попрошу главврача, чтобы он удалил вас из отделения.

— Извините… Я не хотел вас обидеть, — я взял ее за рукав хрустящего, пахнущего процедурной халата. — Это мой друг. У меня он, наверное, единственный друг.

Я сжимал в кулаке ее рукав и не знал, как спросить ее о том, будет Лешка жить или нет. Первый раз я не знал, как спросить человека, чтобы он не имел возможности мне солгать. Я боялся спросить. Отвратительное, животное чувство страха поселилось внутри меня сразу после того, как вошел Жмаев. И жило оно во мне до сих пор.

— Отпустите мой рукав, — попросила девушка. — На нас смотрят. Вы похожи на ревнивого мужа.

Глупость, которая меня отрезвила. Способность мыслить не вернулась, но прошел шок.

— Пойдемте со мной, — на этот раз под руку был взят я.

Зачем я пошел — не знаю. Однако через мгновение медсестра ввела меня в дверь напротив операционной и силой усадила на кушетку.

Запах валокордина. Это мне знакомо. Придется выпить, иначе она может на самом деле вызвать главврача. А тот с нами, ментами, не церемонится. Дело в том, что он вообще ни с кем не церемонится. Вылечу из отделения, как пробка из бутылки…

Сколько прошло времени?..

Я приоткрыл глаза и оторвал затылок от стены. Валокордин ли то был?

Увидев приоткрытую дверь в операционную, я очнулся окончательно. Неужели Лешку увезли? Куда?!

Два шага — и я у палаты.

— Да сядьте вы, в конце концов! Что вы прыгаете, как заведенный?

— Где Леха?!

— У вас что, амнезия? — девушка держала в руке металлический пенал с инструментами. — Я же минуту назад говорила вам, что он на операции!

Все, что сейчас умещалось у меня в голове, это информация о времени операции. Гольцову ее будут делать не меньше трех часов. А я, оказывается, только что пришел.

Дверь прикрыли, и мне осталось лишь считать квадратики на рифленом стекле. Я сидел на кушетке перед операционной, а мой друг Гольцов лежал там обнаженный, и в его шее копошились руки, блестящие от крови. Кровь блестела на резине, издевательски напоминая о том, что во благо это делается или нет — она все равно будет блестеть одинаково весело и живо…

Я снова закрыл глаза.

— Почему ты сам не пошел, гад?! — я даже не понимал, что своим воплем распугиваю суетящихся вокруг палаты людей в зеленых халатах. Но я кричал, потому что знал: меня бы не порезали. Потому что меня резали уже столько, что я даже в собственное общежитие вхожу готовый к склоке.

Лешка, Лешка…

Ну почему ты пошел туда один? Почему не захватил с собой Мишку Павлюка, участкового? Вы ведь живете в одном подъезде и обедать ходите вместе! Почему ты пошел туда один?!

«Да потому что это ты его послал туда одного! — кричал мне в ухо хохочущий бес. — Это ты так сказал ему! Сказал так, что он и предположить не мог, что его начнут резать!.. Ты сказал: поди и приведи сюда бабу! Простую бабу в шубе! Ты не сказал ему: Лешка, осторожней там! Почему ты не сказал?.. Потому что ты сам знаешь, что осторожным нужно быть всегда! Но это ты знаешь!!! Так сам бы и шел! А Гольцов… Гольцов верил в тебя, Загорский… Верил, как самоед в истукана! Поэтому и вошел в квартиру как в гости! Потому что ты его не предупредил!»

Не знаю, сколько еще прошло времени.

Приезжал и Торопов — начальник нашего с Лешкой РОВД, и какие-то дяди из областного ГУВД, и коллеги-опера. Такое впечатление, что наши сыскари сторожили не Алексея, а меня. Кажется, Жмаев уже всем разболтал, что это я отправил Гольцова на улицу Стофато одного. Поэтому первый вопрос был всегда «Как Лешка?», а второй — «Как ты?». Как я?.. Я не хочу находиться в собственном теле! Вот как я… А так — все нормально.

Алексея резали и шили шесть часов сорок минут. Когда его наконец вывезли из операционной, я приклеился к каталке. И никакие силы во главе с главврачом и полицией не могли бы меня от нее оторвать. Но оторвали. Один главврач и трое медбратьев. А больного укатили в реанимацию, и последнее, что я запомнил, было бледное, почти бесцветное лицо Лешки. Капельницы, катетеры, жгуты, повязка, закрывающая половину головы…

— Разве можно сейчас что-то прогнозировать? — вздохнул хирург в курилке, жадно затягиваясь. — Время покажет. Иди отдыхай, старина. Если с ним что-нибудь случится, то не в эти сутки.

Я докурил сигарету почти до фильтра, вдавил ее в край проржавевшего ведра с полустертой надписью «Р-р хлорки» и медленно вышел из курилки. Было начало девятого. В это время в больнице остаются лишь дежурные смены в отделениях. В моем отделении осталась Настя — так звали девушку, поднесшую мне по старой больничной традиции стопку с валокордином. Еще был врач-хирург, но он заперся в комнате отдыха. Я просто не знал, куда идти. В реанимацию меня не пустят, в отделе мне делать нечего.

Сидя на кушетке, я лениво вертел на руке свою черную шапочку.

«Утром убивают Тена. В пять. В девять я угощаюсь практически у порога квартиры, где проживает возлюбленная корейца. В обед в квартиру приходит Гольцов, и его там режут».

Мистика какая-то. Неужели кто-то после убийства бизнесмена имел наглость задержаться в квартире до обеда? Если так, то на его глазах проходили все события: приезд полиции, опрос конкретных лиц, движения туда-сюда, из которых можно сделать первичный вывод о разрабатываемых версиях. Значит, неизвестный находился в квартире некой Ольги, до сих пор так и не установленной, в то время, когда проводился поквартирный обход подъезда. Значит, он и меня в окно видел. Видел, как я к Иринке-торгашке с расспросами приставал, как в гости к соседям этажом ниже зашел. И даже после этого наглец продолжал торчать в квартире? Аж до того самого момента, пока его не побеспокоил Гольцов?