Пропавшие среди живых (сборник) - Высоцкий Сергей Александрович (читаемые книги читать .TXT) 📗
— Вот еще что надо проверить, Александр Григорьевич, — не было ли вчера или позавчера во Владычкине выдающихся событий: свадеб, крестин, похорон. Похоже, что лыжник внезапно получил какое-то известие, собрался за пятнадцать минут, сунул в карман деньги, бутылку коньяка — и в путь…
— Умереть так никто не умер, — наморщив лоб, ответил Белозеров. — А насчет рождений и свадеб — это я проверю… — Он усмехнулся: — Да жениться там некому. Одни старухи.
«Чего он все время лоб морщит? — подумал Корнилов. — И так старше своих лет выглядит. Надо будет ему как-нибудь сказать об этом. В шутку. Чтоб не обиделся».
Белозеров позвонил на Мшинскую участковому Рыскалову.
Оказалось, что никаких примечательных событий во Владычкине не произошло. Участковый по своей инициативе побеседовал со многими мшинскими охотниками и с председателем охотничьего общества: было похоже, что охотников в эти дни в лесу не видели.
— Ладно, хватит штаны просиживать, — поднялся Корнилов. — Еду во Владычкино. Сколько там до егеря и лесника?
— Километра три. Лыжи мы вам приготовили. Рыскалов ждет на Мшинской.
4
— Здесь Надежда Григорьевна Кашина живет, — сказал участковый Корнилову, когда, приехав во Владычкино, они остановились у первого дома. — Древняя старуха. Может быть, с кого другого начнем?
— Вот с древней и начнем. Кстати, почему все говорят: «у нас во мхах», «к нам во мхи»? Эта деревня ведь Владычкино называется?
— Да как вам сказать, места такие — болота, мхи. И станция Мшинская. Мхи да мхи.
Деревня выглядела пустынно. Лишь кое-где из труб вился еле заметный дымок. В морозном воздухе плавали едва уловимые запахи только что выпеченного хлеба. Откуда-то издалека, наверное, со станции, ветер донес гудок паровоза. «Какая тишина тут», — подумал Корнилов.
Они поднялись на крылечко. Возле дверей стоял веник, и Корнилов обмел снег с ботинок. Передал веник лейтенанту. Тот обметал валенки долго, старательно.
Участковый постучал.
— Не заперто! — крикнули в глубине дома. Голос был звонкий, и Корнилов решил, что кричит ребенок.
Натыкаясь друг на друга, они прошли через темные сени. В избе было тепло, кисловато пахло квашней. Корнилов еще с порога заметил слабенький огонек в розовой лампадке перед иконой.
— Будьте добреньки, заходите!
Навстречу им шла чистенькая старушка в темном платье и белом, синими горошинами платочке.
— Какие мужички-то в гости ко мне пожаловали, — ласково сказала она. — Да никак один-то городской. Ай да никак второй с погонами, военный!
— Здравствуйте, Надежда Григорьевна, — поздоровался Корнилов и подумал: «А старушка-то общительная. Наверное, мно-о-о-го знает. Если не ханжа». Ему иногда встречались старушки, которые ни о чем другом, кроме своих старых обид, говорить не могли.
— Вон вы какие проворные, — удивилась старушка. — И как величать меня, знаете!
Глаза у Надежды Григорьевны были добрые и какие-то, как показалось Корнилову, снисходительные. Словно бы она знала о твоих грехах и слабостях и заранее прощала тебя.
Старуха показала им, где раздеться, и усадила на большую лавку около русской печки, а сама осталась стоять. Маленькая, сухонькая, она смотрела на гостей внимательно и заинтересованно. Оттого что она стояла, а они сидели перед ней, словно школьники перед учительницей, Корнилов почувствовал неловкость.
— У нас разговор к вам, Надежда Григорьевна, — сказал он. — Посидим, поговорим…
— Ты говори, милой, говори, — замахала рукой старушка. — Я стоя-то лучше разумею. Да и насиделась я в жизни, насиделась…
— Да садитесь вы, садитесь, — с легким раздражением сказал участковый, но Игорь Васильевич неодобрительно посмотрел на него, и лейтенант замолчал.
— Мы с Василием Васильевичем из милиции. Хотим кое о чем порасспросить вас.
Надежда Григорьевна кивнула:
— Василя-то я знаю. Со Струг он. Полины Рыскаловой сынок. Моей свояченицы.
Лейтенант заерзал на скамейке, хотел что-то сказать, но не сказал.
— Самого-то я впервой вижу, но слыхала, слыхала, что он нонесь у нас в чинах. А ты, милой, отчего в пиджачке? Без погон-то? Агент?
Она сказала с ударением на «а». Корнилов засмеялся и кивнул головой:
— Агент, агент. Из розыска я, уголовников ищу. Надежда Григорьевна понимающе улыбнулась.
— Насчет Сашки Иванова небось? Ох и питух, не приведи господи. Всех у нас во мхах перезюзил. И Главдю испортил. Она хоть и сиделица, а девка была хорошая. Передовка в лесхозе. От тюрьмы да от сумы грех зарекаться… А этот зюзюкало и ее к вину приохотил.
Говорила Надежда Григорьевна забавно — будто ручей журчал. Все время на одной ноте, без остановки. Приходилось постоянно вслушиваться, чтобы разобрать каждое ее слово.
— Возле Орельей Гривы парня-то он порешил? — вдруг спросила она.
— Где, где?
Надежда Григорьевна широко улыбнулась и, словно боясь обидеть гостей, прикрыла рот коричневой сухой ладонью.
— Да у леса, милой, у леса. Мы так горку называем — Орелья Грива. — Она наконец села на табуретку и повторила: — Сашка убил-от?
— Кто — мы не знаем. Не знаем даже, к кому шел убитый, — ответил Корнилов. — Вы что же, Надежда Григорьевна, одна живете?
— Одна, товарищ хороший, не знаю, как зовут тебя. Одна.
— Игорь Васильевич меня зовут.
— Я уж десять лет, как одна, — стала рассказывать старуха. — Сын-то с дочкой в городе. Хорошо устроились. В прошлом годе Верка, дочь-то наша, приезжала. Нарядная. Гостинцев мне навезла… — Надежда Григорьевна вздохнула, словно вспомнились ей дочкины гостинцы. — Да я и сама-то хорошо живу. Хо-ро-шо. Пенсию каждый месяц двадцать один рубль получаю. Да сын присылает. Когда пять рублей, когда боле. К Новому году десятку прислал…
— А сын не приезжает?
— Не. Скучно ему тут. Приятелей нет. И девок не осталось. Все меня зовет. В город-то.
— Да, народу у вас во Владычкине совсем мало, — согласился Корнилов. — Заскучаешь.
— Из молодых-от кто? — стала прикидывать старуха. — Главдя-сиделица? С зюзюкалой связалась. Имени-то его и слышать не хочу! Федотовы. Сестрицы. Да Вовка, Верки Федотовой сын. Так ему еще и шашнадцати нет. За прогоном бабка Калерия. Она с печки не встает. Я ей поесть когда сготовлю, она и сыта неделю. А остальные навроде старой Кавалерии, — она хихикнула. — Это я так старуху зову. Шучу над старухой.
Игорь Васильевич улыбнулся, подумал: «Какая же старая должна быть эта бабка Калерия, если Надежда Григорьевна по сравнению с ней себя молодой считает!»
— Но родные-то, наверное, есть у каждого? Ездит кто из города? — спросил он. — Да ведь и Луга под боком?
— В Луге-то есть наши. Пустили там корешки. Так они сюда носа не кажут. Городскими себя считают. И в Питере наши живут. Как же, там родня есть! Да ведь редко ездют. Уж рази что летом. Зимой-то не ездют. У бабки Калерии сынок инженер. И сам уж лет пять не является, да хоть бы к празднику пятерку прислал матере. Тю-ю! Не то что мой.
— А ведь у вас такие леса вокруг! — сказал Корнилов. — Грибов, ягод, наверное, тьма. И дичь! Охотники-то приезжают?
— Не приезжают, милой. Разве что к егерю. А у нас во Владычкине Вовка Федотов один палит по воронам. Отцова берданка ему досталась, вот и палит.
— Выходит, что не густо у вас с населением, — улыбнулся Корнилов. — И родственники про Владычкино позабыли. От станции далековато.
Старуха помолчала.
— Ну а егерь с лесником, наверное, бирюками живут? Попробуй-ка до них добраться?
— А чего до них добираться? — удивилась старуха. — Не велик и крюк. Версты на две подале нас. Егерь-то с семейством живет. С женкой. Трое у них — мал мала меньше. Большенький, правда, в школу бегает. — Она засмеялась, опять, как в начале разговора, прикрыв рукой рот. — Волков не пугается… Ильич, лесник-от, один проживает. Одинокий. Ни детей, ни женки. Хотя кто его знает… Не мшинский он, не нашенский, но мужчина добрый, обходительный.
— Да ведь он здесь с незапамятных времен живет, — вставил молчавший все время участковый.
