Озорство - Макбейн Эд (версия книг .TXT) 📗
А теперь у меня в банке лежит двадцать кусков. Что я буду делать? Открою косметический кабинет".
Легко и просто. Правда?
Так почему бы ей не сделать это?
Страшновато, думала она. Вот так обрубить концы и выйти в открытое море. Легче сносить прикосновение чужих рук к своему телу. Легче...
— Прекрасная вещь в стиле «рэп». Могу сам себе аккомпанировать, — сказал Сильвер и улыбнулся.
Его жилище находилось в том месте, которое во времена процветания Даймондбека было названо Медовой Дорогой.
На этой улице жили в основном респектабельные богачи-негры. По обеим сторонам она была застроена домами из коричневого камня такой причудливой архитектуры, какую можно встретить только в этом районе Айсолы. Парадные двери из красного дерева с цветными стеклами. Дверные ручки и молотки из полированной меди. Широкие, покрытые коврами лестницы. Это было в те времена, когда мистер Чарли ездил на окраину города слушать джаз и смотреть чуть прикрытых одеждой девиц, которые вопили высокими голосами. Теперь Даймондбек уже совсем не тот.
Наркотики ударили по Даймондбеку задолго до того, как они ударили по остальной Америке. Это случилось сразу после войны. Настоящей войны, а не ее короткого эпизода в Заливе. Многие негры — а Хлоя Чэддертон была одной из них — считали, что наркотиками белые удерживают негров в подчинении. Приучите негров к наркотикам, как это делали англичане, когда завоевывали Китай, и вы поработите народ.
Он никогда больше не возродится — в этом можете быть уверены. Когда наркотики появились в Даймондбеке, местные черные жирные коты всполошились, распродали особняки и переехали в пригороды. Точно так же сделали белые, когда этот район начали заселять негры. Смех да и только!
Теперь Даймондбек стал горячей точкой. Полвека безразличия, и вот наши подростки осаждают сбытчиков и сами приобщаются к этой профессии.
Вот поэтому-то, видно, Хлоя и страшилась рубить концы и начинать новую, самостоятельную жизнь. В баре, где хозяином был белый, танцуя на столе для белого, ощущая на своем теле руки белого, она иногда чувствовала себя... в безопасности. Желанной. Защищенной. Вот какую атмосферу они создавали ей. В конце концов, она все еще оставалась рабыней, все еще боялась вырваться на свободу.
— Она называется «Черная женщина», — сказал Сил.
— Подражание «Сестре моей женщине»? — спросила она и сразу же пожалела об этом.
Его лицо вытянулось.
— Ну... нет, — произнес он. — «Сестра моя женщина» — это, Хлоя, нечто совершенно другое. Это голос вашего мужа, его песня протеста. Он ее написал, когда рэпа еще не было.
Вы хотите знать, что такое рэп? Это стиль калипсо, но без мелодии. Прямо из Вест-Индии. Абсолютно ничего африканского. Вот почему «Сестра моя женщина» отлично подошла нам. «Блеск Плевка» — ансамбль чисто ритмический, а песня вашего мужа задает ритм барабанам. Это именно то, что нам нужно. Черт побери, он словно специально для нас написал эти слова. А «Черная женщина»...
— Я не хотела вас обидеть, — сказала Хлоя. — Простите меня, если вас...
— Нет-нет. Я вот все пытаюсь объяснить вам разницу между двумя стилями рэпа. «Сестра моя женщина» — это рэп, унаследованный нами от калипсо, а вот в «Черной женщине» я сочетал ритм и блюз. Вы все поймете, когда прослушаете песню.
— Да-а, — проговорила Хлоя.
— В субботу мы начнем выступление песней вашего мужа.
Необычный для нашего ансамбля стиль рэпа. Как только мы откроем рты и начнем петь, песня захватит их. А потом мы исполним «Ненависть». Это всем известная популярная песня. И поется в ней о ненависти. Только о ненависти. После нее споем «Черную женщину». О любви. И о влюбленных, — рассказывал он.
— Да-а, — повторила Хлоя.
— Вы хотели бы послушать ее? — спросил он.
— Да, — ответила она. — Но я же сказала вам, Сил, мне нужно быть, в... репетиция начинается в...
— Все будет в порядке, не беспокойтесь, — сказал он и улыбнулся. Сел за стол и начал отбивать ритм ладонями.
Безупречный ритм рэпа, такой замысловатый, четкий ритм, что ее ноги чуть сами не пустились в пляс. И под этот ритм, отбиваемый ладонями по столу, он запел песню в стиле «рэп», написанную им в субботу.
Черная женщина, черная женщина с поразительно черными глазами,
Твоей коже не хватает красок. Почему это, скажи мне.
Почему это, черная женщина? И не смущай меня сегодня ночью.
Ты смущаешь меня, женщина, ты совсем меня смутила.
Потому что ты выглядишь, как белая,
А ведь я знаю, что ты черная.
Черная женщина, черная женщина, ты белая или черная?
Ты совершенно черная, женщина, и не смущай меня сегодня ночью.
Ты смущаешь меня, женщина. Я боюсь приблизиться к тебе.
Потому что ты выглядишь, как белая,
А ведь я знаю, что ты черная.
Ты теперь знаешь, как меня найти, потому что знаешь, как я выгляжу,
Ты слышала мой рэп, ты читала мою книгу.
Я ничего от тебя не скрываю, ты можешь прочитать
В моих глазах все, что я могу тебе сказать.
Заставишь ли ты меня забыть прошедшие века?
Заставишь ли ты меня целовать твое лилейно-белое тело?
Заставишь ли ты меня любить твою белую душу?
Заставишь ли ты меня полюбить живущего в тебе белого мужчину?
Конечно, заставишь.
Черная женщина, белая женщина, как я буду любить тебя!
Будь черной, будь белой, как захочешь, так и будет.
Вот так, белая женщина. И не смущай меня сегодня ночью.
Не смущай, черная женщина, Я уже забыл о белой.
Ночью, ночью
Все черное, все белое.
Люби черную, люби белую,
Люби сегодня ночью женщину.
Его руки уже не отбивали на столе замысловатый беспорядочный ритм. Его глаза торжественно и серьезно смотрели на нее.
— Это... восхитительно, — произнесла она.
— Я дарю ее тебе, — сказал он.
Она так и думала.
— Я люблю тебя, — признался он.
Она и это знала.
И позволила ему обнять себя. Они поцеловались. Она слышала, как сильно колотится в груди его сердце. Скоро, очень скоро, она позвонит в клуб и скажет Тони, что больше не будет работать у него. Но не сейчас.
Третьего апреля, в половине восьмого утра, когда Хлоя и Сил завтракали за маленьким кухонным столом в его квартире, выходившей окнами на Гровер-Парк, няня-англичанка вкатила коляску с ребенком на площадку для игр, что находится недалеко от Серебряно-рудного Овала, рядом с Речной Гаванью. На северной границе территории 87-го участка.
На одной из скамеек сидел старик.
Он был одет в пижаму и халат и укутан в одеяло цвета хаки, Легкий утренний бриз шевелил его седые волосы, росшие венчиком вокруг лысины. Его влажные от слез глаза смотрели сквозь толстые линзы очков куда-то вдаль, мимо сооружений игровой площадки, за реку.
Няня подошла к нему и вежливо, как и положено англичанке, спросила:
— Вы хорошо себя чувствуете, сэр?
Старик кивнул головой.
— Да, да, сэр, — ответил он.
Глава 11
На этот раз они допустили ошибку.
Спороли все метки с его белья, пижамы, халата, комнатных тапочек, закутали в одеяло, украденное, по-видимому, в приюте на Храмовой улице. Но вот одну метку не смогли удалить — татуировку на бицепсе левой руки:
Хейз просмотрел свой телефонный справочник, нашел номер полицейского отдела Центра учета демобилизованных служащих ВМФ США. На другом конце провода трубку подняла женщина. Старшина первой статьи Элен Диббс. Хейз представился ей, рассказал о своем деле и спросил, через сколько времени она сможет дать ответ.
— И это все, что вы о нем знаете? — поинтересовалась она.
