Петля - Адамов Аркадий Григорьевич (мир бесплатных книг txt) 📗
— Хорошо, — скрепя сердце соглашаюсь я. — Буду у вас через час. Устроит?
— Да, да. Прошу.
Как не с руки мне этот визит! Еще не все дела сделаны, не обо всем договорено, да и в больницу к Игорю я теперь рискую опоздать. Но меня насторожил тон Меншутина, его непременное желание меня повидать. Кажется, они там узнали что-то весьма существенное. Это ведь вполне возможно. И тогда, не ровен час, полетит моя командировка, если, скажем, нужный мне человек появился в Москве или совсем в другом, неожиданном месте. Да, вот будет номер!
Все эти мысли приходят мне в голову уже по дороге в министерство.
Станислав Христофорович, как всегда, самоуверенный и галантный, раскланивается со мной, важно выпятив нижнюю губу и красуясь своей импозантной фигурой в отлично сшитом костюме, с неизменным уголком платочка в верхнем кармашке пиджака и модным, ярким галстуком.
— Прошу, прошу, — широким жестом приглашает он меня к журнальному столику со знакомой уже хрустальной пепельницей, возле которой я вижу пеструю пачку заграничных сигарет, изящную зажигалку и начатую бутылку «Боржоми».
Несмотря на бодрый и деловой вид Меншутина, я замечаю следы усталости и волнений на его холеном, слегка одутловатом лице. В черных запавших глазах, под которыми взбухли синеватые мешочки, мелькает тревога.
Мы усаживаемся в мягкие кресла, закуриваем, и Меншутин обращается ко мне:
— Ну-с, Виталий Павлович, прежде всего расскажите, что вами, так сказать, достигнуто. Каковы, короче говоря, успехи следствия. Или все еще топчетесь на месте?
Тон у него деловой, требовательный, а под конец и несколько даже иронический.
Меня подмывает ответить резкостью, и я еле сдерживаю себя. Однако ответ получается все же не очень-то добродушный.
— В сжатой форме, — говорю я, — могу доложить, что расследование продвигается довольно успешно. Хотя до конца нам еще далековато. Так что вашу помощь примем с благодарностью.
— Да, да, — нетерпеливо кивает Меншутин и испытующе смотрит на меня. — Но скажите, чего именно вы достигли? — Он откашливается, морщась, гасит сигарету и с обычным своим апломбом заключает: — Тут безусловно убийство. Учтите.
Я качаю головой.
— Это еще рано утверждать, Станислав Христофорович.
— Но позвольте! — возмущенно восклицает Меншутин. — Позвольте! Уже почти две недели идет следствие, а вы не решили даже такого элементарного вопроса! Куда это годится! Нет, Виталий Павлович, извините меня, но так работать нельзя. Наш коллектив взволнован. Он ждет от вас ответа: что случилось, в конце концов? Молодая, в общем здоровая, жизнерадостная девушка с нормальной психикой не может покончить с собой! В наших условиях к этому нет и не может быть оснований! Это-то вы, надеюсь, понимаете? Значит, произошло убийство. Это же логично! Надо только уметь рассуждать. Ну, а убийство может произойти по разным причинам. Давайте же разберем эти причины. Я готов вам помочь.
На минуту мне изменяет выдержка. Эта менторская речь может кого угодно вывести из себя.
— Нет, Станислав Христофорович, — довольно резко отвечаю я. — Разбором причин мы с вами заниматься не будем. Этим мы занимаемся на наших служебных совещаниях.
— Профессиональные секреты? — иронически осведомляется Меншутин. — А связь с народом? А поддержка населения, опора на общественность? Это, я полагаю, не пустые слова, уважаемый Виталий Павлович? — И уже другим, безапелляционным тоном он заявляет: — Я вижу, вам просто трудно. Давайте встретимся с вашим руководством, потребуем помощи.
— Это тоже излишне, — сухо говорю я. — Вот вы, кажется, собрались сообщить мне что-то новое и важное. Так я вас понял, по крайней мере. Прошу вас, сообщите. Это будет настоящей помощью.
— К чему вам новые факты, когда вы и старые факты никак не можете правильно истолковать? — снисходительно усмехается Меншутин.
Меня охватывает негодование. Значит, он пригласил меня, оторвал от всех дел только для того, чтобы дать свои бесценные указания и советы? Какая все-таки наглость и какая безграничная самоуверенность! Эх, попадись такой Кузьмичу! И я, скрывая свои коварные замыслы, говорю Меншутину:
— Вы можете, если хотите, связаться с моим руководством.
— Давайте, давайте, — охотно соглашается Меншутин. — Это, между прочим, в ваших интересах тоже.
Я невозмутимо диктую ему фамилию Кузьмича, его звание, должность и номер телефона. Эта невозмутимость мне нелегко дается. Как мне хочется на прощание сказать хоть часть того, что я о нем думаю. Невозможно. Он может говорить, что хочет, я лишен такого удовольствия. Это еще одна особенность нашей работы. И я заставляю себя проститься с Меншутиным максимально любезно.
Впереди у меня еще уйма дел.
Мне очень не хочется уезжать, не объяснившись с Кузьмичом. Я хочу уехать спокойно, с ощущением надежного тыла за спиной. Без этого я еще ни разу не уезжал. И тылом нашим всегда был Кузьмич. Что с ним произошло? Мне не с кем посоветоваться. Единственный человек, от которого у меня нет секретов, который все поймет, — это мой друг Игорь Откаленко. Но он в больнице, он серьезно ранен, и я не собираюсь и не должен говорить ему о случившемся.
Вещи свои я укладываю уже поздно ночью. И спать мне остается часа четыре.
Недавно мы с Игорем прикинули, сколько мы вместе налетали за те пять лет, что я работаю в уголовном розыске. Сам Игорь кончил юрфак и пришел сюда на четыре года раньше. Так вот получилось, что только вместе мы уже во всяком случае дважды облетели земной экватор. Нам это показалось тогда довольно много.
Сейчас я впервые лечу в командировку один, и это мне как-то непривычно.
Ровно и мощно гудят моторы, самолет слегка вибрирует. Салон залит солнечным светом. Глубоко под нами, как белая пена, клубятся облака. Пассажиры кругом дремлют, читают, двое молодых лохматых ребят играют в маленькие дорожные шахматы, фигурки с магнитиками прилипают к доске. Рядом со мной женщина в очках непрерывно вяжет. Эта работа ее успокаивает, она явно боится полета, наслышалась, наверное, о всяких катастрофах. Я ловлю ее пугливый взгляд, брошенный на иллюминатор, точно она ждет опасности откуда-то с неба, с этого синего-пресинего неба, где плавится желтое солнце.
А я гляжу в тот же иллюминатор и думаю о своих делах, вернее, о деле, о сложном, запутанном пути, по которому мне приходится идти. О чем же мне еще думать? Дорога моя петляет в потемках, и я движусь почти на ощупь. Одна петля, вторая, третья… Сколько их впереди? Одну петлю мы уже прошли, и она привела нас к исходной точке, путь кончился неудачей. Правда, здесь мы раскрыли кражу, но это нисколько не приблизило нас к решению главной задачи: что случилось с Верой? И еще на этом пути мы потеряли товарища…
Сейчас я движусь по второй петле. А может быть, на этот раз это не петля? И я приду к цели? Дорога ведет меня все дальше в темноту. Впереди, еле заметно, мерцает огонек. Это тот человек, которого я теперь ищу. Тот самый человек Он глядит на меня с фотографии. Мне кажется, у него не очень приятная физиономия. Впрочем, на фотографии его трудно разглядеть. Я даже активного общественника Лапушкина в первый момент принял за него. Да, на этом новом пути я уже познакомился с любопытными персонажами, вроде балагура Фоменко, или сухого, молчаливого Струлиса, или того же Лапушкина. Все они почему-то пугались нашего знакомства, и, однако, все трое оказались непричастными к трагедии, разыгравшейся в котловане стройки. Почему же они пугались?
Но мне надо идти дальше, в сторону от них, к человеку на фотографии. Кончится ли там мой путь? Да и удастся ли мне найти в темноте дорогу? Чем больше я думаю, тем труднее представляется она мне.
В самом деле. Людям придется вспоминать девушку, кстати говоря очень скромную и незаметную, мелькнувшую перед ними больше года назад в толпе других отдыхающих и больных. Мало этого, им придется еще вспомнить того, кто за ней ухаживал, и узнать его на фотографии…
Я вздыхаю и в который уже раз принимаюсь просматривать журнал, который купил в киоске аэропорта. Временами я, кажется, даже дремлю. Я здорово не выспался. И вот сейчас у меня то и дело слипаются глаза. В результате я пропускаю момент, когда над пилотской кабиной загорается знакомая надпись: «Не курить. Пристегнуть ремни». Ну вот. Самолет уже идет на посадку.
