Белый джаз - Эллрой Джеймс (чтение книг txt) 📗

– Ну-ну – «Микки – крепкий орешек. У таких всегда получается».

– Я не отказываюсь от своих слов.

– Или он думает, что получит лицензию на установку игровых автоматов?

– А что – вдруг этот законопроект примут?

– А ничего, что министром юстиции станет Боб Галлодет по прозвищу Газовая Камера? Думаешь, он станет выдавать лицензию Микки Коэну!

Злобно: «Прикинь, я понял – ты пришел сюда не из-за Микки».

Мокро, скользко – «космический корабль» заваливается на бок; алканавты свистят и улюлюкают. «Надеюсь, ваш фильмец окупится».

– Микки тоже на это надеется. Эй, ты куда?

– В Линвуд.

– Свидание?

– Ага, с шикарным блондинистым полицейским громилой.

– Скажу брату – вот, поди, ревновать-то будет.

Адреналин – дождь только усилил его прилив.

ГЛАВА ДВАДЦАТЬ ДЕВЯТАЯ

Линвуд – дождь, ветер; улицы – крест-накрест или по диагонали. Темно – почти ничего не видно. Угол Ави-эйшн и Гибискус – тот самый таксофон.

Замогильный хохот – телефонные шуточки Джека.

– Он сам подох или ему помогли? Прошу, позволь мне реабилитироваться. Как насчет Уэллса Нунана за те же десять штук?

Оштукатуренные здания – не первой свежести: пустующие бунгало. Спиндрифт – квартал с номерами на 4900 – принялся считать.

24, 38, 74, 4980 – двухъярусный оштукатуренный дом – пустующий.

В одной из квартир горит свет – нижний этаж, налево; дверь открыта.

Я вошел.

Заброшенная гостиная – паутина, пыльный пол; преспокойно поджидающий меня Джонни Школьник.

Без пиджака, кобура – пуста: мол, мне можно доверять.

Да пошел ты со своим доверием – посмотрим на твои руки.

– Скорбишь по Джуниору, Джонни?

– Что вам известно обо мне и Стеммонсе?

– Я знаю, что это он заставил тебя ограбить склад. И я знаю, что все прочее не имеет значения.

«Прочее» заставило его заморгать. В десяти футах от меня – слежу за его руками.

– У него и на вас кое-что было. Некоторых людей он терпеть не мог и собирал компроматы, чтобы потом поквитаться с ними.

– Мы можем договориться. Мне плевать на ограбление склада.

– Вы и половины не знаете. – Безуууумный блеск в глазах.

Шаги за моей спиной.

Кто-то скрутил мои руки, зажал мне рот. Удушье. Тот же самый «кто-то» закатал мне рукав – и что-то вколол…

Меня ведут – я ощущаю движение воздуха и слабо различаю какой-то туннель – стены – сплошное зеркало. От самого паха вверх – щекотная дрожь и сухое тепло.

Боковые двери, чьи-то ботинки, широкие штанины.

Локоть потянуло вниз – ботинки заскребли по бетону, направо.

Открылась какая-то дверь – теплый воздух, свет. Зеркальные стены, совсем близко – какая-то решетчатая тень. Кто-то повалил меня на пол ничком.

Надо мной – свет, расплывчатый, как снежная пелена.

Щелк-щелк – щелчок цилиндра, вроде того что бывает в кинокамере на колесиках, подо мной – белая вощеная бумага.

Рывком поднимают меня.

Заклеивают глаза клейкой лентой – липкая слепота.

Кто-то ударил меня.

Кто-то ткнул меня.

Кто-то обжег меня – горячие, холодные иголочки по всей шее.

Уже не так щекотно – снова сухое тепло, никакой щекотной дрожи.

Кто-то отодрал клейкую ленту; в моих глазах – липкая красная кровь.

Щелк-щелк – цилиндр.

Снова я очутился на белой вощеной бумаге. В правую руку мне сунули что-то тяжелое и блестящее: МОЙ сувенирный самурайский меч.

Меня толкнули, и тут я что-то увидел:

Голого Джонни Дьюхеймела с МОИМ револьвером в руке.

Снова ожоги – горячо – холодно; шея и руки.

Ожоги противно саднят – Джонни становится на колени, смотрит на меня остекленелым взглядом, язвительно так – голубыми раскосыми глазами.

Достать его, порезать его – отчаянно размахиваю мечом, промахиваюсь.

Джонни покачивается – судорожно пытаясь достать меня двумя руками.

Промах, удар, снова промах – разорванная бледная кожа, кровь заливает татуировки. Удар – раз, два – отрезанная рука, кровь из пустой глазницы. Джонни нараспев бормочет что-то по-японски, глядя на меня голубыми раскосыми глазами.

Промах, опять промах – японец Джонни на полу в жутких конвульсиях. Поле зрения – татуировка на груди – разрезать ее, разрезать его…

Промах, еще промах – обрывки вощеной бумаги.

Удар, рывок – лопаются позвонки; снова рывок – на себя – ВСЕ красное.

Задыхаюсь – внезапно куда-то подевался весь воздух – во рту кровь.

Мне что-то вкололи – снова стало щекотно и от паха и выше разлилось сухое тепло.

Последняя мысль: так вот что это жжется – огнемет; японец сдался.

Сухая, непроглядная, качающаяся темень. Где-то в отдалении – тик-так – часы; я принимаюсь считать секунды. Шесть тысяч – и понеслось – десять тысяч четыреста.

Туда-сюда снуют япошки, голоса:

Мег: папочка никогда не трогал меня – не убивай его, Дэвид. Вуайерист: папа, папа. Люсиль: он – мой папа.

Япошки атакуют Черный город. Тик-так: четырнадцать тысяч секунд – или около того

Сухая теплая темень.

Размытые картинки: те же серые решетчатые тени, ботинки.

Мелькают, мелькают отражения в стенных зеркалах: это все япошки. Попытался помахать рукой – глупец! – твои руки связаны.

Стул – и я накрепко привязан к нему.

Шуршание работающего кинопроектора.

Белый свет, белый экран.

Киношка – папа и Мег? – не позволяй ему лапать ее!

Я рванулся – тщетно – липкая лента крепко держала меня.

Белый экран.

Кадр номер один:

Обнаженный Джонни Дьюхеймел.

Кадр номер два:

Дейв Клайн размахивает мечом.

Крупный план: рукоятка меча: СРЖ. Д. Д. КЛАЙН, МОРСКАЯ ПЕХОТА США, САЙПАН, 14. 07. 43.

Кадр номер три:

Джонни умоляет: «Пожалуйста», – беззвучно.

Кадр номер четыре:

Дейв Клайн бросается на него – удар, еще удар, промах.

Кадр номер пять:

Отрубленная рука – скребет пальцами по вощеной бумаге.

Кадр номер шесть:

Дейв Клайн потрошит – Джонни Д. выплевывает собственные внутренности.

Кадр номер семь:

Кровь заливает линзу объектива; палец, снимающий осколки кости.

Я вскрикнул —

Очередной укол сделал меня немым.

Проблески сознания – меня несут – ночь – нечеткое пятно лобового стекла.

Черный город – Южный Централ.

Грудь болит, шея тоже. Щетина, кобура пропала.

Сворачиваем.

Вой сирен.

Саднят ожоги.

Вонь – какое-то дезинфицирующее средство – кто-то промывает мои раны.

Где? Что? Кто? – умоляющий Джонни Дьюхеймел.

Нет!

Только не это.

Это ОНИ меня заставили.

Пожалуйста – я этого не хотел.

Вой сирен – и столб пламени в небесах.

ГЛАВА ТРИДЦАТАЯ

Пожарные машины, патрульные автомобили. Щетина – сутки не брился; дым, языки пламени – горящий «Бидо Лито» на фоне ночного неба.

Дорога заблокирована – резко поворачиваем направо – я выскакиваю на тротуар. Тут же – фотографы в серых костюмах – чудовища.

Бампер во что-то с хрустом ударяется – в щит с надписью: «Сделай себя сам с помощью пророка Мухаммеда».

Отдыхаю – лежа лицом на славной мягкой приборной доске. Откуда-то сверху: «Это Клайн. Берите его».

– По-моему, у него сотрясение мозга.

– А я думаю, он под кайфом.

– Разве это законно?

– Сомнительно, но все-таки законно. Мы нашли его в отрубе недалеко от того места, где произошли пожар и убийства, и он – главный подозреваемый в нашем комплексном расследовании. У мистера Нунана есть источник в службе коронеров. Так вот оттуда он узнал, что напарник Клайна умер от передозировки, – а вы только посмотрите на него.

– Джим, надо завести протокол – на случай, если дело дойдет до суда.

– Диктуйте.

– Значит, так. Сейчас три часа сорок минут 19 ноября 1958 года. Присутствуют: я, специальный агент Уиллис Шипстед, со мной: специальные агенты Джеймс Хенстелл и Уильям Милнер. Мы находимся в здании федерального бюро расследований в центре города с лейтенантом Дэвидом Клайном из Полицейского управления Лос-Анджелеса. Час назад лейтенант Клайн был обнаружен в ступорозном состоянии на углу 77-й улицы и Централ-авеню в южной части города. Он был без сознания и в крайне неаккуратном виде. Мы доставили его сюда, чтобы убедиться, что он получит соответствующую медицинскую помощь.