Петербургский презент - Кивинов Андрей Владимирович (книги полностью TXT) 📗
– Ну, недели две-три назад. Я как раз за день до этого на площади Мира объявление повесил. На другой день – звонок. Так и так, хочу посмотреть комнату. Я дал адрес. Он приехал. Сказал, что из Москвы, хочет снять квартиру на длительный срок.
– Ну, и что же ему не понравилось? Цена?
– Как раз о цене разговора-то и не было. Я намекнул, что хотел бы восемьдесят долларов в месяц. Он сказал, что у него проблем с деньгами нет.
– А что ж тогда не остался?
– Видите ли, у меня там комната без мебели – одна раскладушка и табуретка. Вот он и говорит, что, мол, может и по двести баксов отстегивать, но ему нужны условия – мягкая мебель, телевизор, телефон, ну и прочее. Поэтому ему у меня не понравилось. А за что его убили?
– А я-то откуда знаю? Раз убили, значит было за что. Хотя сейчас и просто так могут.
– Как мы живем? Убийства стали таким же обычным явлением, как аварии на дорогах. А почему? Раньше-то такого не было. А сейчас откройте газету – сегодня были убиты трое, вчера – четверо. И заметьте, это не какие-нибудь кухонные разборки, а профессиональные убийства. Насмотрелись всяких видиков, автоматы раздобыли и вот палят друг в друга. Все с этой демократии началось. Кому она нужна? А эти металлисты, рокеры, волосатики – на улицу не выйти.
– Ну, металлисты и рокеры тут ни при чем…
– При чем, при чем. Обвешаются цепями и шипами утыкаются, наслушаются музыки своей чертовой и бесятся с жиру. Я бы их всех ссылал куда-нибудь.
– Что убийств много, здесь вы правы, но проблема вовсе не в рокерах и металлистах. Это ведь не содержание, а форма, кураж. Если человек наряжен, как пугало, это еще ни о чем не говорит. Есть, конечно, и перегибы. Кстати, одна американская группа записала клип, в котором демонстрируются фотографии без вести пропавших детей. Так что никто этих ребят из группы не осудит за то, что они кольца в нос вставили или шипами обклеились. И если у человека имеется оружие, это вовсе не означает, что у этого человека злые намерения. Ну, ладно, мы отвлеклись. Вы ничего больше не вспомнили про этого мужчину?
– Да вроде нет.
– Наличные он, случайно, не показывал?
– Нет, нет. Я еще подумал, откуда у него деньги, ведь одет-то он был неброско.
– А вы что, только по одежде о людях судите?
– Нет, но все-таки…
– Ладно. Вот мой телефон, если что-нибудь вспомните про этого парня, позвоните. Миша, пошли.
Петров вышел из комнаты, где беседовал с хозяйкой, и опера вместе покинули квартиру Штофмана. Кивинов вызвал лифт. Миша прикурил. Ждать лифта пришлось долго, видимо, кабина останавливалась на нижних этажах. Наконец створки раздвинулись. В этот момент дверь квартиры распахнулась, и Штофман, высунувшись на площадку, окликнул их:
– Стойте-ка. Я одну вещь вспомнил. Он, уходя, зачем-то предупредил, что, если кто его будет спрашивать, то он у меня не был. Странно, ведь я даже имени его не знаю.
– Он точно Москву упоминал?
– Да, да. Еще говорил, что метро у нас дешевле. Миллионер, а ездит на метро.
– Хорошо, если еще что-нибудь вспомните, звоните. До свидания.
Детский инспектор Волков дежурил по отделению, принимая заявки граждан. Оформив пару краж паспортов, он поднялся из-за стола, потянулся и только было собрался прилечь на свой роскошный диван и передохнуть от дел мирских, как в двери постучались.
– Черт, опять, наверное, с паспортом. Достали, – проворчал он. – Войдите.
В кабинет зашел мужичок лет сорока пяти, одетый в ватник. На ногах его красовались валенки с калошами. Для сентября одежка была явно не по сезону.
– Можно? – скромно спросил он.
Волков кивнул на стул, а сам сел напротив.
– Слушаю.
– Вы знаете, я судимый. Последняя ходка за разбой. Двенадцать лет.
– Ого!.. Многовато.
– Там последствия тяжкие были. Но я – от звонка до звонка. Можно сказать, искупил. Освободился месяц назад. Пока сидел, мать умерла. Родни больше никого. Приехал, а в комнате нашей чужие люди уже живут. Я туда-сюда – ни денег, ни жилья. Пожрать и то не на что. Снова за старое браться не хочу. Не потому, что зоны боюсь, мне зона – дом родной, а потому, что по жизни не могу. Пытался на завод пойти – там прописка нужна. А в коммерцию тоже не сунуться – с моими заслугами сразу отшивают. Даже в сторожа не берут.
Мужик тяжело вздохнул.
– Вы мне можете в одном деле помочь? Снова на зону отправить. Там хоть накормят да крыша есть. Плохая, конечно, но я привык, Я к вам сам потому и пришел, что не хочу больше грабить, а на свободе жить не могу.
Волков почесал затылок.
– Да, проблема. У нас, кажется, просто так не сажают. Надо что-нибудь совершить. Слушай, неужели тебя действительно приперло? БОМЖей знаешь сколько? А на зону никто не стремится. Ты, по-моему, перегнул. Вон, у нас опер-абха-зец тоже без жилья, снимает где может, но ничего – держится.
– Во где у меня все это, – мужик провел ребром ладони по горлу. – Что, не поможете? Значит, снова грабить?
– Погоди, погоди, сейчас что-нибудь придумаем. Эка проблема…
Мужчина с надеждой посмотрел на Волкова. Тот помолчал с минуту, а затем произнес:
– Выйди сейчас из отделения. На углу лоток стоит. Там сигареты, жевачка, ну, в общем, дрянь всякая. Выбери, что подороже, схвати и беги, только не быстро, чтобы поймали. Тебя сюда и приведут.
– Так морду набить могут.
– Не набьют. Там наш помдеж сегодня халтурит, барахло это продает. Он парень спокойный, ты, главное, не дергайся, а то действительно почки отобьют. Влепят тебе лет пять, с учетом прошлого. И совесть твоя чиста, и на зону попадешь. Ну что, годится?
– Хорошо Только попросите следователя, чтобы арестовал сразу.
– Ладно. Без вопросов. Всегда за.
Мужчина поднялся, снова вздохнул и вышел из кабинета.
«Ну, дела, – подумал Волков, – называется, клиент созрел».
Дальнейший ход событий он наблюдал из своего окна.
Судимый подошел к лотку, посмотрел товар и, видно, не найдя ничего более подходящего, свистнул женские колготки. Помдеж подскочил со своего складного стульчика, в три прыжка догнал мужика, повалил его на землю, затем поднял и потащил в сторону отделения. Судимый не сопротивлялся.
– Ну, вот и все. Сейчас следователя вызовут, и поплывет товарищ в Лапландию, правда, без диких гусей.
Спустя где-то час в двери снова осторожно постучались. На пороге возник задержанный.
– А ты почему не в камере? – удивился Волков.
– Отпустили.
– Как отпустили?! Ты же грабеж совершил!
– Так и отпустили. Что за страна у нас? Даже в тюрьму нормально посадить не могут. Ну что мне делать?
– Ничего не понимаю. Погоди, сейчас узнаем.
Волков набрал номер дежурного.
– Игорь, а следак уже уехал? Нет? Дай-ка его к телефону. Слушай, ты зачем мужика отпустил? Он же «гоп-стоп» совершил.
– Нет, ты погоди, дорогой. Вот его протокол допроса. Он что тут пишет? Мол, я, такой-то, такой-то, вдоволь наевшись плодов демократии, хочу отправиться на зону, вследсгвие чего совершил грабеж.
– Ну, и что тут такого? Все нормально.
– Извини. У него какой умысел? Не завладение кооперативным имуществом, а чтобы в тюрьму сесть. Улавливаешь разницу? В его действиях нет состава преступления, так как состав преступления предусматривает преступный умысел, а умысел сесть в тюрьму – это пока не преступление. Вот так. Пока.
Волков положил трубку. «Сон про несон, а про несон – сон». Чепуха какая-то. Хотя следак, в общем, прав. Да, хорошо иметь юридическое образование.
– Ну что? – спросил мужик.
– Слушай, ну, ты напорол. Ты что ему там про тюрьму наплел?
– А что?
– Да ничего. Нет, так не пойдет. Давай все сначала. Только натуральнее, без этих слезливых речей о зоне и несчастной жизни. Говори, что живешь отлично, но хотелось бы еще лучше, потому и украл. Схватил, побежал, можешь в морду дать, когда поймают.
– Так вы же говорили, он ребра поломать может?
– Не дрейфь. Ты что, хочешь и на зону сесть, и рыбку съесть? Ого! Аллегория получилась. В общем, давай. Когда поймают, покричи немного для понта. Тебя что, еще учить надо? Двигай. Да, погоди. Выбери ты чего-нибудь посолид-нее. А то колготки женские стащил… На фига они тебе?
