Чарующие сны - Кивинов Андрей Владимирович (е книги TXT) 📗
– А до этого?
– Нигде.
– Вы не знаете, кто-нибудь еще из ее сокурсниц халтурил по поликлиникам?
– Да почти все. Жизнь-то тяжелая. Кто в больницах, кто в поликлиниках. Да и практика неплохая.
– Вы знаете кого-нибудь из ее подруг по учебе?
– Да, конечно. Некоторые приходили на день рождения. Ближе всех она была с Ритой Малининой. Она в общежитии живет. Правда, на похороны не пришла. Может домой уехала.
– А откуда она?
– Из Челябинска, кажется.
– Лена с Ритой и в поликлинике вместе работали?
– Да, Рита ее туда и устроила. В поликлинику сложнее попасть, чем в больницу.
– Понятненько. Где поликлиника, вы, конечно, не знаете?
– Где-то в районе Суворовского, в центре.
– Еще один вопрос. Может, он покажется вам неприятным. – Кивинов снова пощелкал ручкой, прежде чем спросить. – По жизни она была хорошим человеком? Ну, не как ваша дочь, а по мнению других, например?
– У меня никогда жалоб не было, да и от других ничего не слышала. Леночка скромная такая была, добрая. Была… Боже мой, я поверить не могу…
Мать все-таки не выдержала и заплакала.
– К чему, к чему эти все ваши вопросы? Леночку не вернешь. Хорошая, плохая… А ублюдку этому дадут десять лет и снова выпустят.
Кивинов убрал блокнот. Продолжать разговор не имело смысла. Пошли эмоции.
– Вы лучше скажите, куда мне пойти, чтобы подонка этого расстреляли, – продолжала она. – Кому письмо написать. Ведь он убийца, значит и ему на земле не место. Я бы его сама задушила, только б дали. Сама!!!
Плач перешел в рыдания.
Кивинов поднялся, тихонько, почти про себя сказал: «До свидания», и направился к выходу. Не стоит мешать человеку плакать. Это не зрительный зал и не кино. Это с каждым может случиться.
Осторожно прикрыв дверь, он вышел из квартиры.
Оперуполномоченный 85-го отделения милиции Каразия закончил записывать объяснение и протянул листок сидящему напротив пареньку.
– Читай. Если что не так, скажи.
Парень пробежал глазами строчки.
– Все верно? Тогда вот тут внизу: «С моих слов записано верно и мною прочитано». Подпись. Молоток. Все, пошли.
Каразия вытолкнул парня в коридор, но повел его не в дежурку, где находилась камера, а направился вместе с ним в конец коридора. Подойдя к самой последней двери, он открыл ее своим ключом, повернулся к парню и кивнул:
– Заходь.
Комнатка была небольшой, метров шесть, окна отсутствовали, у одной из стен приткнулся обшарпанный стеллаж. У помещения этого было многоцелевое назначение. На стеллаже были набросаны вещи с обысков, пустые бутылки с пьянок, грязные тарелки все с тех же пьянок, ну и прочая мелкая утварь, начиная от ломаных телефонных аппаратов и заканчивая неведомо кем принесенных учебников по математике.
Кроме того, периодически эта комнатка-кладовка служила операм 85 отделения второй камерой. Это объяснялось тем, что в дежурке была только одна камера, а если по какому-нибудь варианту проходили подельщики, то их необходимо было содержать в разных местах. Свободных помещений в отделении больше не нашлось, поэтому опера использовали в своих тюремных целях эту кладовку. А что делать? Не в кабинетах же нарушивших закон граждан к батареям пристегивать. Правда, в кладовке задержанного все равно пристегивали. Только не к батарее, за отсутствием таковой, а к тридца-тидвухкилограммовой гире. На всякий случай.
Сиденье в кладовой нравилось не всем, попадались нервные, привыкшие к комфорту и начинавшие барабанить в двери и бить посуду. Честно говоря, в этой импровизированной тюремной камере действительно имелся недостаток комфорта – вонь из подвала, чертовский холод, мыши, нехватка свежего кислорода. Но опера рассуждали по-своему – извиняемся, но никто вас грабить-воровать-убивать не заставлял, а поэтому посидите пока в одиночестве и подумайте о смысле загубленной души, благо обстановка располагает. Выражение «посадить на гирю» означало в 85 отделении эксплуатацию кладовочки в камерных целях.
Сейчас Каразия «посадил на гирю» очередного задержанного наркомана. Его дружок-подельщик находился в «фирменной» камере со всеми удобствами, той, что в дежурной | части. Наркоманов задерживали почти каждый день, в основном этим занимались постовые и иногда отдел по незаконному обороту наркотиков. Задержанных передавали в отделение, где опера лепили материал и вызывали следователя, если найденное у граждан вещество бурого цвета признавалось наркотиком и его вес соотвествовал норме, с которой наступала уголовная ответственность (то есть 5 граммам). Пока эксперт в специальном отделе ковырялся с изъятым зельем, задержанный томился в камере, Прицепив парнишку в гире, Каразия закрыл двери кладовки, вернулся в кабинет и стал писать сопроводиловку в экспертный отдел на проверку наркотика. Что это именно наркотик, у Эдика не было никаких сомнений, единственно смущал вес – его могло быть недостаточно для нормы.
Отнеся пакетик с веществом и сопроводиловку в дежурку, Каразия вернулся в кабинет, немножко пописал бумаги, а потом решил сходить перекусить, благо время позволяло– ответ от экспертов придет не раньше, чем через пару часов. Подойдя к кладовке, Эдик поинтересовался, не желает ли задержанный по нужде. Тот по нужде не желал, а посему инспектор с чистым сердцем отправился отобедать.
Вернувшись минут через сорок, Эдик прислонил ухо к двери кладовки и прислушался. К его удивлению, там было тихо. Обычно требования вернуть свободу начинались минут через пятнадцать после заточения. Поприветствовав в душе неприхотливость наркомана, Каразия пошел к себе.
В оставшиеся полтора часа из кладовой не раздалось ни звука. Эдик был доволен – хоть один спокойный человек попался. Правда, его огорчил результат экспертизы– у того деятеля, что сидел в дежурке, норма была, а у того, что на гире, – нет. Чуть-чуть не хватило. Обидно, придется отпускать, но ничего – в другой раз попадется.
Эдик вышел из кабинета, отпер кладовую и произнес:
– Выходи, сандаль бамбуковый.
Парень, не вставая со стула, нехотя повернул к Каразии лобастую голову и прошептал:
– А можно я еще посижу?
Каразия вытаращил на него свои черные глаза.
– Больной, что ли? Тебе, мудаку, повезло, что наркоты мало изъяли, а ты уходить не хочешь. Если уж тебе так здесь понравилось, иди, купи пару кило соломы, сдайся и сиди, сколько влезет. А сейчас пшсл вон, мне домой пора.
Парень лениво поднялся. Каразия отстегнул его ногу от гири и вытолкнул в коридор. Наркоман, прилипая к стенам, потихоньку дополз до дверей розыска, еще раз показал Каразии свою блаженно улыбающуюся физиономию и скрылся из виду.
«Крыша, наверно, от наркоты течет», – подумал Каразия, хлопая дверью.
Минут через сорок, когда Эдик уже прятал в сейф раскиданные по столу дела с целью отбыть домой, к нему заглянул озабоченный Волков.
– Хм… Слышь, Эдгар, ты из кладовки наркоту изъятую не забирал? Эфедрин. Там в баночке, на полке стояла, вместе со шприцами.
– Нет, – спокойно ответил Каразия, продолжая уборку бумаг.
– Черт, куда делась? Мне следак звонит – срочно наркоту по вчерашнему варианту надо ему отвозить, а она поде-валась куда-то. Из наших никто не брал. Барабашка какой завелся, что ли?
Волков, почесав лоб, вышел из кабинета. Каразия закрыл сейф, накинул куртку и подошел к зеркалу, чтобы причесаться. Внезапно он замер, пораженный неожиданной догадкой. Через мгновение догадка превратилась в уверенность.
– О, маму твою тык-дым, тык-дым! Зараза вонючая!
Каразия никак не мог разучиться материться на кавказский манер.
Он выбежал в коридор и заскочил к Волкову.
– Много там было?
– Лет на пять.
– Ох, говнюк! А еще была наркота?
– Моей не было. Петровская, вроде, есть.
Каразия бросился к кладовой. По стеллажу словно прошелся торнадо. И подмел с полок все, что хоть приблизительно было похоже на наркотики, даже отраву на крыс и старый фотопроявитель. На полу, рядом с гирей валялся пустой шприц.
